Обширней и медлительней империй (сборник) - Урсула Ле Гуин

– Тебя ждет забвение антивремени.

– Ничего, я это как-нибудь переживу, – ответила Тай.

Шан знал, что хайнцы не носят форменной одежды и не используют такие звания, как «командир». Тем не менее он надел свою черно-серебристую терранскую форму и отправился на встречу с командиром Далзулом.

Родившись в бараках Альберты, в те дни, когда Терра лишь вступала в союз Экумены, Далзул закончил университет А-Йо на Уррасе, получил ученую степень по временной физике, прошел стажировку со стабилями на Хайне и вернулся на родную планету в ранге экуменического мобиля. И пока он шестьдесят семь лет летал по мирам на почти световой скорости, беспокойное движение «единых» переросло в религиозную войну и выплеснулось в ужасы юнистской революции. Прилетев на Терру, Далзул за несколько месяцев взял ситуацию под контроль. Его проницательность и тактика не только восхитили тех людей, за которых он боролся, но и вызвали поклонение у противников – отцов юнизма, решивших, что Далзул и есть их бог. Широкомасштабные убийства неверующих сменились мировым поветрием обожания Нового Воплощения. Затем начались расколы и ереси. Сектанты принялись убивать друг друга, но Далзул подавил этот пик теократической жестокости – самый худший и длительный после Эпохи Осквернения. Он действовал с изяществом и мудростью, с терпением и надежностью, с гибкостью, хитростью и юмором, то есть в стиле, который пользуется наивысшим почетом среди обитателей Экумены.

Став жертвой обожествления, он уже не мог работать на Терре и какое-то время выполнял конфиденциальные и многозначительные задания на безвестных, но важных планетах. Одной из них был Оринт – единственный мир, из которого ушли жители Экумены. Они поступили так по совету Далзула – незадолго до того, как оринтяне применили в войне патогенное оружие, навсегда уничтожив разумную жизнь на своей планете. Далзул предсказал это событие с ужасной точностью. В последние часы перед катастрофой он организовал тайное спасение нескольких тысяч детей, чьи родители согласились на их эвакуацию. Дети Далзула – последние из тех, кого называли оринтянами.

Шан знал, что герои появлялись лишь в среде примитивных культур. Но поскольку культура Терры была примитивной, он считал Далзула своим героем.

Прочитав сообщение из порта Be, Тай недоуменно спросила:

– Какая еще команда? Кто это просит нас бросить ребенка и лететь неведомо куда?

Она посмотрела на Шана и увидела его лицо.

– Нас зовет Далзул, – ответил он. – Зовет в свою команду.

– Тогда лети, – сказала Тай.

Конечно, он спорил, но его жена оставалась на стороне героя. И Шан согласился. Отправляясь на прием, устроенный в честь Далзула, он надел черную форму с серебряными полосками на рукавах и с серебряным кругом на груди в области сердца.

Командир был одет в такую же форму. При виде его сердце Шана подпрыгнуло и застучало быстрее. Само собой разумеется, герой не походил на того могучего трехметрового гиганта, каким его представлял себе Шан. Но в других отношениях Далзул выглядел на все сто – стройный и гибкий торс, длинные светлые волосы, поседевшие от возраста и обрамлявшие красивое величественное лицо, глаза небесной чистоты, сверкавшие словно проточная вода. Шан даже не предполагал, что кожа Далзула окажется такой белой, но этот небольшой атавизм воспринимался как своеобразный штрих или, вернее, красота, присущая только ему.

Далзул общался с группой анаррести и что-то тихо говорил им мягким голосом. Увидев Шана, он извинился и направился к нему.

– Наконец-то! Вы – Шан. А я – Далзул. Нам с вами предстоит совместный полет. Я очень сожалею, что ваша партнерша не согласилась войти в команду. Но, думаю, я нашел ей хорошую замену. Это ваши старые приятельницы – Риель и Форист.

Шан был счастлив их видеть. Два знакомых лица: острое, цвета обсидана – у Форист и круглое, сияющее, как медное солнце, – у Риель. Он учился вместе с ними на Оллуле. И эти женщины встретили его с равной радостью.

– Как здорово! – воскликнул он, но тут же спросил: – Неужели в команде будут только терране?

При всей очевидности факта это был глупый вопрос. Однако обитатели Экумены любили составлять экипажи из представителей разных культур.

– Давайте отойдем, – сказал Далзул, – и я вам все объясню.

Он подозвал мезклета, и тот подбежал к ним, гордо толкая перед собой тележку с напитками и закусками. Все четверо наполнили подносы, поблагодарили маленькое существо и уединились в глубокой нише у окна – чуть в стороне от шумной толпы. Устроившись на ступенях, они наслаждались едой, говорили и слушали. Далзул не скрывал, что убежден в своей правоте. Он думал, что близок к решению «чартен-проблемы».

– Я дважды летал один, – рассказывал герой.

Он слегка понизил голос, и Шан, неправильно истолковав его манеру разговора, простодушно спросил:

– Без разрешения ИГЧ?

Далзул усмехнулся:

– О нет. Исследовательская группа чартена дала мне «добро»… Но не благословение. Вот почему я до сих пор шепчусь и посматриваю через плечо. В ИГЧ есть люди, которым не нравятся мои поступки – как будто я украл корабль, извратил теорию, нарушил судовой кодекс чести или помочился в их туфли. Они косятся на меня даже после того, как я слетал туда и обратно без чартен-проблем и вообще без каких-либо перцептуальных диссонансов.

– А куда вы летали? – спросила Форист, приблизив к нему заостренное лицо.

– Первый полет выполнялся внутри этой системы – от Be до Хайна и назад. Словно прогулка на автобусе по давно известным местам. Как и ожидалось, все прошло без приключений. Сначала я был здесь, потом оказался там. Мне оставалось лишь выйти из корабля и зарегистрироваться у стабилей. Потом я вернулся на судно и снова оказался здесь. Просто и быстро! Вы сами знаете… Это как магия. И в то же время полеты кажутся вполне естественным делом. Где одно, там и другое, верно? Вы чувствовали это, Шан?

Его глаза поражали чистотой и живостью. Шану показалось, что он взглянул на молнию. Ему хотелось возразить, но он начал смущенно запинаться:

– Я… Мы… Вы же знаете. У нас возникли некоторые проблемы в определении того места, куда мы попали.

– Я думаю, что эта путаница не обязательна. Транспереход является антипереживанием. Мне верится, что в конечном счете нормой будет отсутствие каких-либо событий. Это нормально, что со мной ничего не произошло. Ваш эксперимент на «Шоби» был испорчен внешними воздействиями. Мы же постараемся получить незамутненный антиопыт.

Далзул посмотрел на Форист и Риель, обнял их и засмеялся:

– Сейчас вы анти-поймете, что я не имею в виду. После той «автобусной экскурсии» я слонялся вокруг ИГЧ, раздражая их своими просьбами, пока наконец Гвонеш не разрешил мне сольный исследовательский полет.