Раневская, что вы себе позволяете?! - Збигнев Войцеховский

Вот перечитайте эту фразу второй раз. Понимаете ли вы всю ее глубинную суть? Давайте вместе: обыкновенные клерки, служащие суда, умеют играть на музыкальных инструментах, этой игре они посвящают свое свободное время, причем исполняют классические композиции. Можно представить себе сегодня четверку офисных работников, которые по вечерам играют на тромбоне, скрипке, фортепиано и кларнете «Лунную сонату» Бетховена или увертюру Баха?

В ту пору молодые люди должны были знать поэзию и уметь читать стихи, чтобы добиться расположения у девушек. К старшей сестре Фаины, Изабелле, приходил в гости гимназист. И читал ей стихи. Иной раз Фаине разрешалось некоторое время побыть у сестры в комнате. Она слушала, как читал гимназист… А он не только читал! Он играл роли, одну за другой: был то одним, то другим героем, то равнодушным чтецом, то беспристрастным судией… Фаина была покорена этим гимназистом и тем, что и как он делал.

В придачу ко всему появился в городе и кинотеатр. В свои двенадцать лет Фаина первый раз увидела «фильму» — «Ромео и Джульетта». Эта история описана многократно, о ней вспоминают все биографы Раневской, и сама она записала этот случай в своих воспоминаниях. Поэтому предоставим слово ей самой.

«В детстве я увидела фильм, изображали сцену из „Ромео и Джульетта“. Мне было 12. По лестнице взбирался на балкон юноша неописуемо красивый, потом появилась девушка неописуема красивая, они поцеловались, от восхищения я плакала, это было потрясение…

Я в экстазе, хорошо помню мое волнение. Схватила копилку в виде большой свиньи, набитую мелкими деньгами (плата за рыбий жир). Свинью разбиваю. Я в неистовстве — мне надо совершить что-то большое, необычное. По полу запрыгали монеты, которые я отдала соседским детям: „Берите, берите, мне ничего не нужно…“ И сейчас мне тоже ничего не нужно…»

Эта необычная реакция на талантливую игру актеров говорит нам о той глубочайшей силе таланта, который был заложен в Раневской, о необходимости его реализации…

В общем и целом скажем так, что атмосфера в городе, в доме вокруг Фаины была самая что ни на есть подходящая для того, чтобы раскрыть как можно раньше ее актерский талант. Во всей силе и всей красе.

Таганрог своей атмосферой и тягой к прекрасному сделал сам себя уважаемым и привлекательным для музыкантов и театралов городом. В нем очень популярным был местный театр, который охотно навещали разные труппы из других городов России, даже из центра. Выступал здесь и великий композитор, пианист Александр Скрябин, были театры из Москвы.

В четырнадцатилетнем возрасте Фаины мать стала постоянно брать ее на театральные постановки.

Наверное, все же именно «Вишневый сад» Чехова стал той самой точкой, которой закончились размышления тогда уже девушки Фаины Раневской о своей будущей жизни. Эта пьеса шла в постановке актеров Московского Художественного театра. Их игра, несомненно, была куда выше в профессиональном уровне по отношению к игре актеров местного таганрогского театра, и эта игра не могла оставить равнодушной никого. Тем более Фаину Фельдман, которая к тому времени уже почти созрела, что называется, для своего решения.

После просмотра этого спектакля Фаина сказала родителям, что хочет идти в местную театральную школу.

Мать, Милка Фельдман, была и рада решению дочери, и боялась его. Рада потому, что она чувствовала в своей Фаине настоящее увлечение театром. Боялась потому, что стать актрисой дочери такого знатного в городе человека — нонсенс. Фаина Фельдман при ее положении могла быть в театре только в одном статусе — в статусе зрителя, имеющего годовой абонемент и свою ложу. Мать понимала, что отец Фаины ничуть не обрадуется таким мечтам родного чада.

Так и случилось. Гирша Фельдман разозлился. Потом подумал и остыл. Поставил условие: перед тем как идти в театральную школу, Фаина должна сдать все экзамены гимназического курса, получить аттестат.

Согласие Гирши не вызывает здесь большого удивления: он справедливо рассчитывал, что замуж младшей дочери пока рановато, пусть удовлетворит свою блажь. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось… Да и жена его, Милка, мягко и долго уговаривала мужа, приводя в конце весьма убедительный аргумент: Фаину замуж никто не возьмет, если… если она не излечится от заикания.

Вот уж действительно, для девушки Фаины ее заикание, особенно в минуты волнения, стало настоящим бичом. Уже к шестнадцати годам та неуклюжая девочка, а потом девчонка-еврейка превращается в легкую, необыкновенно изящную девушку: чуть выше среднего роста, стройную, с чистым белым лицом и выразительными глазами, с ослепительно-черными волосами в завораживающих кудряшках.

И вся эта красота становилась жертвой жестокой застенчивости, которой страдала Фаина. Она не могла вести себя свободно ни в одном обществе: ни среди старших, ни среди сверстников. Она казнила себя и ненавидела себя за свое заикание. Больше казнила — больше заикалась.

Милка Фельдман еще раньше заметила, что, читая на память стихи Пушкина или отдельные любимые места из Чехова, Фаина не заикалась. Она словно становилась другим человеком, и этот другой человек был напрочь лишен и заикания, и застенчивости. Вот еще и поэтому мать Фаины так настаивала перед отцом: Фаине нужно побыть в театральной студии! Это просто жизненно важно для нее, молодой девушки, — обрести уверенность в себе.

И Фаина Фельдман поступает в местную театральную студию.

Милка Фельдман не ошиблась. Фаина на сцене становилась другой девушкой, другим человеком. Это чарующее ощущение долго не оставляло ее после — она разговаривала слегка напевно, растягивая слова, и ей удавалось держаться ровно и спокойно в бытовом окружении какое-то время. Забегая вперед, скажу, что заикание осталось легким пороком у Фаины Раневской. Но этот недостаток речи проявлялся только при сильном душевном волнении.

Занятия в студии были не только чисто теоретическими — учащиеся часто готовили любительские спектакли. Конечно, зрителями на них были по большей части родные и знакомые актеров, но это придавало и некую особенную ответственность для учащихся. И тем не менее к этой театральной школе, к ее учащимся относились как к забаве состоятельных отцов семейств: страшно было вообразить, что дочь такого человека, как Гирша Фельдман, мецената, фабриканта, вдруг станет зарабатывать себе на жизнь, работая актрисой. Заниматься в школе и играть, уплатив за это деньги, — это было естественным и понятным развлечением. Но зарабатывать себе на жизнь игрой на сцене? Зачем же отец создавал тогда свое дело?