Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993) - Илья Рясной

— А Померанцеву дарил при вас?

— Какая разница… Вы лучше скажите, почему Толю не пустили в Кисловодск?

— Посидите, пожалуйста, в коридоре. Я позову. — Шатохин взялся за телефонную трубку.

Через минуту в кабинете был Хромов.

— Известно, что Поплавский позвонил руководству Бороносина и рекомендовал до поры не выпускать его в поездки? — спросил Шатохин.

Лейтенант знал об этом: начальник Нетесовского районного ОУРа звонил в его присутствии.

— Надеялись, что вахтовик быстро из свидетелей передвинется в обвиняемые? Дальше бы все шло законным путем, так? — Шатохин говорил тихо и зло.

Хромов отмалчивался.

— Потом напишешь рапорт, а сейчас… — Шатохин открыл дверь, пригласил проводницу, спросил у нее: — С другой бригадой можете в рейс выехать?

— Хоть сейчас. Людей не хватает.

— Вот и поезжайте. С Бороносиным вместе. Если он, конечно, нужен будет как работник в другом поезде.

— Нужен. — Живые огоньки вспыхнули в глазах проводницы.

Оставшись один, Шатохин раскрыл деловой ежедневник, которым почти не пользовался, начертил прямую линию, поставил на ней три жирные точки. Под каждой написал названия: Пышкино-Троицкое, Метляево озеро, Тангауровские болота. В сторонке, выше линии, крестиком обозначил скит Тандетниковой.

Налетчики добрались рейсовым пассажирским автобусом до села Пушкино-Троицкого. Дальше дорог нет, шли пешком. В Пышкино-Троицком или где-то поблизости их поджидала бабка Флора. Встретились, и вчетвером проделали путь чуть дальше Метляева озера. Прямиком. С Великонидой не встречались: незачем попадаться на глаза староверам-соседям Елены Викентьевны, да и пришлось бы делать лишний крюк.

Итак, грабители расстались с бабкой Флорой за Метляевым озером. Кто же дальше взял на себя роль провожатого?

Написал: «Бороносин». Тут же зачеркнул фамилию вахтовика-железнодорожника, поставил вопросительный знак. Подумав, зачеркнул и его. Поднялся из-за стола и пошел к Пушных.

— Слушаю внимательно, Алексей Михайлович, — жестом приглашая Шатохина сесть, сказал Пушных.

— Помните, вчера докладывал: Иона Парамонович показывал потерпевшим снимки трех купленных у Кортунова икон? Своей признали только «Софию-Премудрость», две другие — чужие. Но тоже, по мнению специалистов, старообрядческие. Не в других ли поселениях взяты?

— То есть, грабили и раньше?

— Именно! И не раз, не два. Профессионалы. Специализируются на ограблениях скитов.

— Но ни одного подобного преступления не зафиксировано.

— Чему удивляться? Тандетников перво-наперво усвоил, что к властям староверы не обращаются ни при каких обстоятельствах. Детально знал их жизнь, даты их религиозных праздников. И в этот раз все сошло бы с рук, если бы не взбунтовалась Агафья.

— Предложения?

— Нужно проверить, не осталось ли после Тандетникова-сына сбережений. Мне почему-то думается, он не все истратил на девочек.

— Заодно доходами Игольникова, Кортунова, Магнолина поинтересуйтесь. А что наш искатель болотных трав?

— Сейчас разговаривал с его подругой. По-моему, Бороносин к этому делу не причастен.

Поступили, наконец, данные дактилоскопической экспертизы: расколотую миску, икону «София-Премудрость Божия», консервную банку держал в руках Роман — Ефим Александрович Игольников. Это было, безусловно, важно. Но куда важнее оказалась новая информация о погибшем сыне Великониды.

На абонентский ящик № 1742 в московском почтовом отделении связи поступала корреспонденция для Виталия Васильевича Тандетникова не от одной матери. В ящике было обнаружено письмо. Без обратного адреса. По штемпелю — из Архангельска. Неизвестный из портового города, подписавшийся скромно буквой «Т», сообщал о затяжных дождях и обострении ревматизма из-за скверной погоды, о том, что нужно поехать основательно полечиться на Водах, что обойдется недешево. Несмотря на недомогание и стесненность в средствах, он тем не менее рад будет встретить у себя старого приятеля 14 августа. Заранее предупреждает, что потратить на покупки более 75 рублей для него большая роскошь. Надеется, что Виталий Васильевич не будет настаивать на покупке сверх означенной суммы. Также установили, что Виталий Васильевич Тандетников был заядлым бильярдистом, в ставках не мелочился. 29 июня, за месяц до трагического дня, проиграл пятьдесят тысяч.

В Сбербанке, расположенном неподалеку от его квартиры, обнаружили всего один вклад на двенадцать тысяч рублей. Но должны быть еще, и немало. Судя по тому, что даже у несостоявшегося продавца буклетов на кладбище Магнолина, недавно купившего «Жигули», в четырех сберегательных кассах хранилось облигаций еще не на одну такую машину. А Сергей Магнолин пешка по сравнению с сыном Великониды.

Сотрудники столичной милиции истолковали письмо из Архангельска так: написано постоянным партнером Тандетникова. Упоминаемые семьдесят пять рублей — это, конечно, учитывая хотя бы сумму проигрыша на бильярде, семьдесят пять тысяч. Если отбросить витиеватую преамбулу о погоде, ревматизме, лечении на Водах, выйдет: куплю товара на эту сумму, и ни на копейку больше.

Тандетников пытался договориться с архангельским корреспондентом о более крупной сделке? Других поселений староверов, обладателей древних икон, у Тандетникова не было на примете, и проигрыш вынудил пойти на рискованный шаг — отправить группу в Нетесовский район, грабить в непосредственной близости от пристанища матери?

Картина прорисовывалась все четче. Единственное, что оставалось загадкой: прежние маршруты «десантников» за старинными образами.

— Виктор Петрович, мне кажется, в Коломну ездили не зря, — сказал Шатохин.

— Вот как? — Пушных посмотрел вопросительно.

— Помните Ефима Лоскутова?

— Который дома покупал, статьи писал?

— Да. Я еще, когда первый раз просматривал его статьи, обратил внимание, как он подробно описывает свои путешествия в скиты. Вот. Теперь выписки сделал. — Шатохин положил лист на стол полковнику.

«…В Мадоге — окраинном населенном пункте района, где всего двенадцать жилых домов и куда хоть с трудом, но можно добраться автотранспортом, — пересаживаемся на коней. Едем верхом до Ергайского ельника, там спешиваемся. Теперь путь пешком, но уже недолгий, семь километров на северо-запад», — прочитал Пушных первую выписку.

«В Мадоге», «до Ергайского ельника», «семь километров на северо-запад» — было подчеркнуто.

Текст из другой статьи: «…Трудовая пчелка» — отделение колхоза. Нарекли его так потому, что занимаются здесь исключительно пчеловодством. Сюда уже от центральной усадьбы колхоза нет летом пешего пути, а нашей этнографической экспедиции и от этого тупикового местечка шагать да шагать прямиком через Весеневское болото до «Маяка» — фосфоресцирующего в темноте догнивающего ствола дерева с единственным суком-обрубком…»

— Прямо-таки путеводитель по скитам, — прочитав вторую выписку, сказал Пушных.

— Я думаю, если скиты и там ограблены, может оказаться, что он ни при чем. Только не нужно было так конкретизировать.

— Почему, собственно, не нужно? — не согласился Пушных. — Были в экспедиции, на своей земле.

— Вы же сами сказали: путеводитель, — напомнил Шатохин.

— Сказал. Но если он обязан шифровать, то для чего мы? Ладно. По всем этим местам, описанным Лоскутовым, сделаем срочные запросы.

Ограбления в старообрядческих поселениях, путь к которым с точностью описал учитель рисования Лоскутов, были. В трех из пяти. В Тюменской и Пермской областях. Воссоздать в деталях, как развертывались события, кто налетчики — не удалось; потерпевшие тоже с милицией разговаривать не пожелали, на снимки посмотреть отказались. Но в близлежащих деревнях кое-что сказали. По рассказам, в предыдущих ограблениях участвовали в двух случаях по три человека, а однажды — это было неподалеку от угодий «Трудовой пчелки», — вчетвером орудовали.

— Еще и четвертый в честной компании. Сам Тандетников, конечно, не мог быть, — получив эту весть, сказал Пушных утвердительно.

— Даже при желании, — поддержал Шатохин. — Он дальше чем до гаража, полкилометра по асфальту, пешком не ходил.

— Кстати, напомни, Алексей Михайлович, как ты вышел на Лоскутова?

— Фотоиндивидуал позвонил по межгороду Зимаеву, а тот знаком с учителем.

— После твоего предложения принести иконы, позвонил?

— Да. Сразу.

— Зимаев, Зимаев, — повторил полковник фамилию гравера из Коломны.

— Может, зря с него так быстро сняли подозрения, — сказал Шатохин.

— Может быть. У тебя до встречи в Калинине с фотографом десять дней.

— Вдруг Кортунов в другом месте взять иконы рассчитывает?

— Еще один налет?