Брижит Бардо. Две жизни - Джеффри Робинсон

по Парижу в машине ничуть не хуже заправского таксиста, но зато опасается духов, которые превратились в невидимых чудовищ. Именно для того, чтобы защитить ее от этих чудовищ, пока я занят на работе, я купил ей коккер-спаниеля по кличке Клоун. А теперь перечислим по порядку, кого после Клоуна Брижит любит сильнее всего на свете: других собак, птиц, солнце, деньги, море, цветы, старинную мебель, траву, котят и мышей, у меня не хватает духу спросить, какое место занимаю я, наверное, где-то между травой и котятами».

В те дни секс воспринимался обществом иначе, нежели сейчас, и чтобы придать ему добропорядочность, его следовало замаскировать, превратить в своеобразную гимнастику для ума, которую можно разложить по полочкам и обсуждать, не боясь при этом навлечь на себя гнев богобоязненных мужчин и женщин, в особенности мужчин. Вот почему, когда журналу «Эль», чьи страницы вряд ли пестрели полуобнаженными красотками, захотелось описать откровенную чувственность Бардо, это было сделано педантичным тоном:

«Кажется, что ее идеальное тело излучает чистоту, которой у нее более нет, но которая, тем не менее, как бы осталась неизменной. Соблазнительно покачивая бедрами, она умудряется творить высокую поэзию — реальную и волнующую».

Другими словами, даже ее походка подразумевает, будто она знает, что такое секс. И это в те дни, когда в Нью-Йорке, за пять тысяч миль от Франции, никто просто не осмелился бы пройтись таким вот образом. Когда же Элвис Пресли — или как его еще тогда называли Элвис-Пелвис[5] — получил приглашение в «Воскресное шоу Эда Сэлливана», предназначенное для просмотра всей семьей, не кто иной, как сам Сэлливан, потребовал, чтобы камера взяла певца в неподвижный кадр и показывала его не иначе, как от талии и выше.

Благодаря, главным образом, поразительному чутью Вадима, контракт на серию фильмов, который Брижит подписала с Готье, выкупил начинающий, но весьма честолюбивый продюсер по имени Рауль Леви. Леви был на шесть лет старше Вадима и представлял собой забавную смесь немного чокнутого романтика и стареющего сердцееда, который имел привычку прихвастнуть, что целых пять раз, еще до того как ему исполнилось 30, пережил финансовый крах. В возрасте 44 лет он наложит на себя руки из-за женщины.

Леви верил в Вадима и через него верил в Брижит. Он разглядел, что они оба созрели для картины, что принесет им обоим громкую славу. Леви понимал, что Вадим, этот искусный пиротехник, заранее сделал все для того, чтобы взрыв получился как можно громче. Из чего напрашивался вывод, что настало время поднести запал.

«И БОГ СОЗДАЛ ЖЕНЩИНУ»

о первой мировой войны существовали Пабло Пикассо, Сергей Дягилев, кубизм и Монмартр. После нее появились Эрнест Хемингуэй, Скотт Фитцджеральд, Гертруда Стайн, Сара Мерфи и Монпарнас. Художники и писатели, интеллектуалы всех мастей слетались в Париж, заполонили собой теплые, ярко освещенные кафе и двигали жизнь дальше, причем большинство из них пребывали в убеждении, что смогут заново сотворить здесь свои собственные моральные заповеди.

После второй мировой войны, просочившись с Левого Берега, из квартала, известного как Сен-Жермен-де-Пре, наконец-то заявило о себе первое с 20-х годов истинно французское культурное движение. В центре его стояли такие фигуры, как Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, Жюльет Греко. Им удалось сбросить с себя оковы нацистской оккупации. Они писали о жизни и смерти, о женщинах и политике. Они писали об экзистенциализме — о том, что человек хозяин собственной судьбы, что вселенная абсурдна и бытие предшествует сознанию. А еще они, сидя в ресторанах-подвальчиках, глубокими, хрипловатыми голосами пели песни о любви и сексе. Они вместе напивались, вместе спали, вместе сокрушали барьеры, до сих пор разделявшие человечество на две половины, и в какой-то момент — с 1947 по 1954 год — зажгли воображение более юного поколения, которое вскоре вышло на авансцену, поставив себе целью завоевать Париж.

И все это задолго до того, как остальной мир услышал о равенстве полов в праве на плотскую любовь и освобождение женщины.

Франсуаза Саган опубликовала свою знаменитую «Здравствуй, грусть» в то время, когда громко зазвучали голоса таких певцов, как Эдит Пиаф, Ив Монтан, Шарль Азнавур и Жильбер Беко. Не будем забывать, что были еще Жорж Брассенс и Жак Брель. А кино? Оно вошло в историю как «новая волна» и было связано с такими именами, как Ален Рене, Жан-Люк Годар и Франсуа Трюффо. Эти молодые люди пошли в лобовую атаку по всему фронту французской киноиндустрии и сумели-таки стряхнуть оковы консерватизма.

Оглядываясь назад, Вадим, находившийся на периферии этого движения, вспоминает, что тогда было очень много всяких интересных личностей, которые сумели прославить свои имена. Еще больше никому не известных имен так и остались неизвестными, подчас несмотря на то, что их вклад в киноискусство невозможно переоценить.

«По чистой исторической случайности те годы стали годами невиданной ранее свободы. Сегодня принято рассуждать о Жюльет Греко или Жан-Поле Сартре, который, кстати, не принадлежал к кругу молодых бунтарей, потому что его это нисколько не прельщало. Но ведь были еще Жан Кокто, Жак Превер и Борис Виан. Это была удивительная смесь богемного квартала, молодежи, восставшей против всяких традиций и системы звезд. Да, и еще Дали! Любого, кто имел хотя бы отдаленное отношение к искусству или политике, можно было встретить в «Красной розе» или за чашкой кофе во «Флоре», куда приходили, чтобы узнать, что это за штука — экзистенциализм. «Звезды» и те, чьи имена никому ничего не говорили, перемешались так, что стали неразличимы, и именно настоящие звезды были самыми неизвестными».

К сожалению, когда об этом узнал остальной мир, Сен-Жермен-де-Пре уже стал объектом паломничества. «Город превратился для японцев в некое подобие Диснейленда — они только и делали, что как ищейки выискивали столик, за которым сидит Сартр. Помнится, один турист спросил меня, не для того ли всех остальных посетителей посадили в кафе, чтобы это место казалось настоящим».

Вклад самого Вадима в дело «Сен-Жермен-де-Пре» незабываем и по сей день. Вадим рассказывает, что именно в эти годы и именно в этом квартале его внимание привлекли клубы, где проигрывались пластинки, под которые можно было потанцевать, и почему-то ему на ум приходит название мюнхенского музея изобразительного искусства «Пинакотека». «Так я изобрел слово «дискотека».

И хотя Брижит происходила из 16-го округа, олицетворявшего собой все то, что обитатели Сен-Жермен-де-Пре, несомненно, считали пережитками прошлого — она и женщины вроде Франсуазы Саган подыгрывали духу либерализма, исходившему из Сен-Жермен-де-Пре, стремясь наконец сломать систему буржуазных ценностей, доставшихся им