От первых проталин до первой грозы - Георгий Скребицкий

И вдруг я понял, всё сразу понял: "Татьянкин папа хочет купить ей молока, хочет, но не может, он бедный, у него нет денег".

- Мамочка, купи ей молока,- сквозь слезы проговорил я, подбегая к матери.- Я не буду его пить, я здоровый, а она больная, она умрёт!

Мама обняла меня, стараясь успокоить:

- Что ты, что ты, Юрочка! Она не умрёт. Михалыч её вылечит, обязательно вылечит. А молока мы ей сейчас же пошлём.

Потом мама долго говорила с Михалычем о том, что нужно собрать деньги, чтобы Татьянка получше питалась. А может, когда она совсем поправится, даже удастся отправить её на лето к морю, в Крым.

- Я сейчас схожу к Соколовым,,- сказала мама.- Сам-то Иван Андреевич прямо лопатой деньги гребёт. На такое дело грех не раскошелиться.

- Сомневаюсь, чтобы он что-нибудь дал,- покачал головой Михалыч.

- Да что ты зря говоришь! - возмутилась мама.- Помнишь, подписка была на новый колокол в соборе. Он первый сто рублей подписал.

- То колокол, он звонить будет,- ответил Михалыч,- а тут дело совсем другое, без звону... Пойди попробуй.

После обеда мама взяла лист бумаги и пошла к разным знакомым, кто побогаче, чтобы собрать деньги для Татьянки.

Я ушёл в другую комнату, стал рассматривать пойманных и засушенных бабочек, рассматривал их, а мысли были где-то далеко-далеко.

Иван Андреевич Соколов - самый богатый купец в нашем городе. Я об этом слыхал уже много раз. А сегодня мама даже сказала, что он деньги лопатой огребает. И я ясно представил себе, как он это делает -поддевает огромной лопатой золотые монетки и сыплет их в мешок. Он очень богатый и очень щедрый, целых сто рублей пожертвовал на какой-то колокол. Но почему же Михалыч не верит, что он даст много денег Татьянке? Конечно, даст. И сам Михалыч даст, и все дадут. И Татьянку повезут в Крым, к морю. А море большое-большое, может, в сто раз больше нашей реки. И мне самому вдруг захотелось поглядеть на это море и вместе с Татьянкой тоже поехать в Крым.

Мама вернулась к вечеру усталая и почему-то сердитая.

- Ну? - спросил её Михалыч.

- Что "ну"? - в свою очередь, спросила его

мама.

- Вышло что-нибудь с подпиской?

- Вышло то самое, что ты и говорил.- Она помолчала и добавила: Кое-кто дал, кто сам победнее.

- А Иван Андреевич?

Мама сердито махнула рукой:

- Даже говорить не хочу.- Но тут же не вытерпела и заговорила: - Как ему самому не стыдно! Разохался, разахался. "Совсем, говорит, разорился, торгую только в убыток. Скоро придётся и вовсе лавку закрыть..."

- Ну, сколько же дал? - перебил Михалыч.

- Рубль дал, вот сколько! Я вернуть хотела,, да постеснялась как-то.

- А жаль - не вернула.

- Да я и сама жалею. Ну, поверишь - растерялась. Совестно за него...

- Вот тебе и колокол в сто рублей,- усмехнулся Михалыч.

- Да, уж нечего сказать - колокол! - махнула рукой мама и сейчас же добавила: - Но всё-таки кое-что собрала. На Крым, конечно, не хватит, а на еду Татьянке, на разные там мелочи очень пригодится.

Мама помолчала и заговорила снова:

-Только как бы отцу эти деньги отдать, чтобы он не обиделся?

Михалыч задумался. Он сидел, курил папиросу, постукивая пальцем по столу.

- Вот что я придумал: пошли по почте. Напишешь на переводе: такому-то для Татьянки, чтобы хорошо кушала, скорее поправилась. Подпись неразборчива. Он решит, что прислал кто-нибудь из родственников. Вот и дело с концом.

- Да, да, так я, пожалуй, и сделаю,- ответила мама.

После обеда я пошёл в сад, думая о разговоре Михалыча с мамой.

А ведь Михалыч угадал, что Иван Андреевич не даст денег для Татьянки. А на колокол дал. Почему] это? А мама не угадала. Значит, Михалыч догадливее? Но мама всё-таки хорошая И добрая. Она хочет.] помочь Татьянке скорее выздороветь. Но почему) нельзя просто отдать деньги отцу Татьянки, нужно посылать ему по почте, иначе он обидится? Что же тут плохого или обидного?

Всё это было непонятно и как-то очень нехорошо. Я не понимал, в чём дело, но чувствовал за всем этим какую-то неправду.

Я, конечно, давно уже знал, что на свете есть богатые и бедные люди. Об этом часто говорили взрослые, об этом мне мама читала в книжках. Но сегодня я почувствовал всё это как-то особенно живо и глубоко.

"Как плохо быть бедным! - подумал я.- И почему это на свете так нехорошо устроено? У одних очень '' много денег, а у других совсем нет. А почему нельзя взять все деньги и разделить, чтобы у всех было поровну? Если бы я был царь, обязательно велел бы так сделать".

И мне стало даже обидно, что я не могу сделаться царём и не могу осуществить такое простое и хорошее дело.

Прошла неделя, другая. Погода стояла тёплая, солнечная. Татьянка выздоравливала и без всякого Крыма. Об этом мы узнавали от Михалыча. Он почти каждый день ходил её навещать.

Скоро она и совсем поправилась. Но печальные, тревожные мысли, которые были вызваны её болезнью, уже не могли мною забыться. Они говорили мне о том, что в жизни, увы, далеко не всё хорошо и радостно. Это были уже не совсем детские мысли.

ПЛЮШЕВЫЙ МИШКА

После болезни Татьянки я невольно стал как-то внимательнее присматриваться ко всему, что меня окружало, и подмечать то, мимо чего раньше проходил не задумываясь.

Однажды, пообедав, я сидел у окна в столовой. Вдруг к нам во двор вошла женщина-нищенка с мальчиком. Оба были одеты в какие-то лохмотья, у каждого за спиной виднелся мешок, через плечо висела грязная холщовая сумка, а в руках была длинная палка.

- Подайте милостинки-христорадинки!.. - торопливо нараспев затянули они, подходя к окну и протягивая худые, чёрные от загара руки.

- Мама, мама! - позвал я, выбегая в другую комнату.- Там нищие, милостыньку просят.

Вместе с мамой я вернулся в столовую. Нищенка с мальчиком всё ещё стояли у окна, протянув к нему свои костлявые руки.

- Иди, иди, мамаша, вон в ту дверь-сказала мама, показывая на дверь в кухню.

Женщина низко поклонилась и, держа мальчика за руку, пошла, куда указала мама.

В кухне мама посадила обоих за стол, налила в миску оставшегося от обеда супа, нарезала хлеба.

Женщина и мальчик перекрестились и сели есть.

-- Вы что же, не здешние? - спросила мама.

- Елецкие мы, из-под Ельца, значит,- отвечала женщина.- Отселева, почитай, вёрст сорок будет. Погорели весной, вот теперь и ходим с сынком, побираемся.

- Погорели? Пожар, значит, был?

-- И, родненькая, какой пожар-то! Почитай, полдеревни огнём смахнуло. Как занялось от крайней избы, так и пошло, и пошло по ветру. За полночь загорелось-то, все мы спали. Так из домов в чём легли, в том и повыскакивали. Всё погорело. У нас с сынком и коровка, и овечки, и поросёночек... ничего от огня не уберегли.

Я слушал этот страшный рассказ, слушал и удивлялся, что женщина так спокойно говорит.

А она всё рассказывала и почти ничего не ела. Зато её сын ел суп с большим удовольствием.

Только, когда мать начала говорить о том, как металась, ревела в горящем хлеву корова, мальчик вдруг перестал есть, широко раскрыл глаза, будто видя что-то перед собой, и вдруг сказал;

-- И Маруська тоже сгорела.

- Какая Маруська? Девочка? - испуганно спросила мама.

- Да нет,- махнула рукой женщина,- кошка его, Маруськой звали.- И, погладив сына по голове, добавила: - Мал ещё, несмышлён. Всё добро погорело, а он, видишь, о кошке своей убивается. Чуть сам из-за неё не сгорел.

- Жалко Маруську,- тихо сказал мальчик.- Она в окно кинулась, а окно закрыто. Я бы вытащил, да мамка не дала.

- Так и сгорел бы вместе со своей Маруськой! - раздражённо сказала женщина и, вздохнув, добавила:- А может, и лучше было бы. Куда мы теперь, бесприютные, денемся? Наступит зима, всё одно помирать.

- Но как же это? - удивилась мама.- Всё сгорело. Должен же вам кто-то помочь отстроиться, хозяйством обзавестись?

Женщина посмотрела на маму усталыми, какими-то подслеповатыми глазами:

- Кто должен помочь? Господь бог нас огнём за грехи покарал. А простит ли он, поможет ли, бог его знает. Я и сама не пойму,- добавила она в раздумье,-чем уж мы его так прогневали? Мужа грозой убило, дочь в тифу померла, а вот мы с Николкой по миру ходим. Ну что ж,- вздохнула она,видать, на всё его божья воля!

Женщина ещё раз перекрестилась и, встав из-за стола, низко поклонилась маме:

- Благодарю покорно за угощенье... Пойдём, сынок.

- Подождите, не уходите,- остановила её мама.- Я вам кое-какую одежонку дам.

- Ох, родимая моя, заставь за тебя весь век бога молить! - запричитала женщина.

Я побежал в комнаты вслед за мамой. Она быстро достала из шкафа своё старое шерстяное платье, платок, потом вытащила из сундука мой костюмчик, из которого я уже давно вырос, взяла прошлогодние башмаки, они мне тоже были малы, и понесла всё это в кухню.

- Мама, а можно, я Коле своего мишку подарю? - попросил я.

- Какого, плюшевого?

- Ну да.

Мама заколебалась.

- На что он ему? - в нерешительности сказала она.- Одежда ему нужна. А мишка? Где он его с собой таскать будет. Он и играть-то с ним не сумеет.