От первых проталин до первой грозы - Георгий Скребицкий

- Мамочка, позволь, я ведь в него тоже редко теперь играю, я уж большой!

- Ну хорошо! - вздохнула мама.- Только это уж глупости, ни к чему совсем.

Но я уже обнимал маму и благодарил за разрешение. Мигом достал мишку из коробки с игрушками и следом за мамой побежал в кухню.

Увидя одежду, женщина даже ахнула и бросилась целовать маме руки.

- Что ты, что ты, перестань, пожалуйста! - отбивалась от неё мама.

- Колька-то мой, как барчук, нарядится,- говорила женщина, разглядывая мой старый, потёртый костюмчик.

- Ну, пойдите вон туда - в кладовку, переоденьтесь,- сказала мама.

- Нет уж, голубушка, это мы на праздник побережём, чтобы в церковь сходить.

Сколько мама ни убеждала, женщина ни за что не хотела снять свои лохмотья и одеться получше.

Она аккуратно свернула всё и запрятала в свой. мешок.

Сынишка стоял тут же рядом, не проявляя никакого интереса к тому, что делает мать.

"Он и медвежонку моему не обрадуется,- подумал я,- тоже в мешок сунет". И мне уже стало жаль расставаться с любимой игрушкой. Жаль и в то же время как-то неловко: "Раз уж принёс, надо отдать".

- Вот возьми. Это медведь,- протянул я игрушку.

Мальчик посмотрел на меня с изумлением, даже как будто с испугом.

- Возьми, если хочешь. Будешь с ним играть. Можно в охотники, будто он настоящий, живой.

Женщина взглянула на медвежонка и замахала руками:

- Да куда нам, зачем нам! Что мы с ним делать-то будем!

И вдруг при этих словах мальчонка будто очнулся. Он подбежал ко мне, схватил игрушку и крепко-крепко прижал к груди. Испуганно, как дикий зверёк, он взглянул на мать.

- Отдай, отдай, на что тебе! - говорила женщина.- Одежонку дали, спасибо за неё, осенью от холода укроешься. А это тебе на что?

Но мальчик только ещё крепче прижимал к себе медвежонка. Было видно, что он вытерпит брань и побои, но не расстанется с моим подарком.

- Пусть возьмёт, поиграет с ним...- вмешалась мама.- Хочешь его себе взять? - спросила она у мальчика.

Тот утвердительно кивнул головой.

- Ну, уж бери, позабавься с ним,- вздохнула женщина,- да поблагодари добрых людей за душевность к нам, нищим, убогим.

Но мальчик ничего не говорил, только испуганно озирался по сторонам. Было видно, что он хочет поскорее уйти и больше всего боится, что у него отнимут его нежданное сокровище.

Мама дала женщине на дорогу немного денег, хлеба, сахару, чаю, каких-то конфеток.

Наконец мать и сын ушли.

Я побежал в кабинет Михалыча, откуда из окна была видна дорога от нашего дома вверх к слободе.

Долго смотрел я, как поднимались в гору Николка и его мать. Мальчик шёл немного позади и на ходу всё время вертел и рассматривал никогда раньше не виданную игрушку, первую и, вероятно, последнюю игрушку в его бродячем, безрадостном детстве.

И этот случай, так же как и болезнь Татьянки, оставил свой след в моей детской памяти. "Почему у меня много игрушек, а у Коли не было ни одной? думал я.- И одежда у них такая плохая, рваная! Ну что же, что их дом и вещи сгорели. Разве нельзя построить новый дом, купить новые вещи? Но кто это должен сделать? Конечно, богатые люди. Так почему же они не делают?"

Я спросил об этом у мамы.

- Будешь постарше, поймёшь,- ответила она. Такой ответ меня, конечно, совсем не удовлетворил.

НЕОБЫЧНЫЙ ПАЦИЕНТ

Михалыч пришёл с работы и, садясь обедать, весело сказал:

- Какой пациент у меня сегодня в больнице был, ни за что не угадаете!

- Кто-нибудь из знакомых? - спросила мама.

- Ну, как сказать, лично ты его не знаешь, а вообще очень даже знакомый,- посмеиваясь, отвечал Михалыч.- Ты знаешь портного Никольского Петра Ивановича?

Мама отрицательно покачала головой.

- И я до сих пор не знал,- пододвинув к себе тарелку с супом, сказал Михалыч.- А оказывается, есть такой.- И продолжал: - Мастер-то, наверное, он неважный, разное старьё перешивает. Вот этот самый портной и явился сегодня ко мне на приём. Гляжу- входит в кабинет какой-то старикашка, худенький, щупленький, в чём душа, и сразу же начинает извиняться: "Уж вы простите, что обеспокоил. Прямо не знаю, как к вам обратиться?" А я говорю ему: "Вы, папаша, не стесняйтесь. Что у вас за болезнь? На то мы и врачи, чтобы лечить, какое тут беспокойство".- "Да нет, отвечает, я-то не болею, я только хочу посоветоваться, если не прогневаетесь, как мне самому полечить".- "Кого полечить?" - "Скворца".- "Ничего не пойму - какого Скворца? Фамилия, что ли, такая?" - "Нет, не фамилия, а самого обыкновенного птичьего скворца". Я, признаться, подумал, что дед маленько того, рехнулся от старости. Нет, вижу, как будто всё в порядке. Говорю ему: "Вы, дорогой, не волнуйтесь, расскажите, в чём у вас дело". Он и рассказал. Оказывается, по профессии он портной, а по душе - птицелов. Всю жизнь разных птиц ловит и в клетках держит. Есть у него, между прочим, любимый скворец, ручной совсем, по комнате летает. И вот этот самый скворец вчера лапой за что-то зацепился, рванулся и ногу сломал

- Ах, какая жалость! - вздохнула мама. Михалыч продолжал:

- Я старику говорю: "Вы бы, Пётр Иванович, к ветеринару обратились".-"Был, отвечает, только зря проходил. Ветеринар и смотреть не стал. "Мы, говорит, скотину лечим: коров, лошадей, овец... А разных синиц и щеглов лечить не берёмся". Вот я и решил к вам зайти, может, вы не откажете". И поверишь, Надя,- обратился Михалыч к маме,- сам говорит, а сам чуть не плачет. Ну, что тут делать? "Тащите, говорю, вашего пациента к нам в больницу. Давайте попробуем его полечить". Только сказал это, старик пулей из кабинета выскочил. Полчаса не прошло- он уже опять является, в руках скворца держит. Первый раз я с таким пациентом дело имел. Выстрогал из спичек две шинки, привязал их ниткой с двух сторон к сломанной ножке, потом настоящую гипсовую повязку ему устроил. Кончаю и говорю Петру Ивановичу: "Только нужно, чтобы он на больной ноге не скакал, пока гипс как следует не затвердеет. А то и повязку сбросит, и костям срастись не даст". Пётр Иванович всё это внимательно выслушал и спрашивает: "А сколько времени нужно, чтобы повязка окрепла, и вообще - сколько времени ему нельзя двигаться?" - "Ну, точно ответить, говорю, на это мне трудно. Я переломы костей у птиц никогда не лечил. Чем дольше, тем лучше. Во всяком случае, дня два-три больной ноге обязательно надо покой дать".- "Хорошо, отвечает. Я его эти дни на руках подержу". Я, признаться, даже не понял: "Как, целые дни на руках?" - "А что же поделаешь, раз такое несчастье с другом случилось. Ведь он мне первый друг: и песенку мне споёт, и поговорит со мной. Он ведь учёный, разные слова говорить может". Вот какой пациент у меня сегодня в больнице побывал! - закончил Михалыч.

После обеда я стал приставать к Михалычу, чтобы вместе пойти к Петру Ивановичу навестить скворца.

- Обязательно сходим,- ответил Михалыч,- только дня через два, через три. Пусть за эти дни немножко оправится.

В ГОСТЯХ У ПЕТРА ИВАНОВИЧА

С тех пор как Михалыч рассказал мне про больного скворца, прошло не два дня, а целая неделя. Михалычу всё было некогда навестить своего крылатого пациента. Наконец как-то раз он сказал мне:

- А сегодня у меня в больнице опять Пётр Иванович был, заходил сказать, что скворец его поправляется. Повязка держится крепко, и скворушка уже начал опираться на больную ножку. Пётр Иванович просит зайти посмотреть на его птичье хозяйство.

- Когда же мы пойдём? - спросил я.

- Да я бы думал - сегодня, если у тебя особо срочных дел не имеется.

- Какие там дела! - обрадовался я.- Идём, прямо после обеда идём.

- После обеда так после обеда,- согласился Михалыч.- Хотя это время, друг мой, природой отведено для небольшого раздумья.

- Нет-нет, никаких раздумий! - заволновался я.- А то скажете, что полчасика подумаете, а проспите до самого чая, а там и идти некогда.

- Ну что же, значит, на сегодня раздумье отменяется,- грустно вздохнув, согласился Михалыч.

Сейчас же после обеда мы отправились к Петру Ивановичу. Он жил на нижней улице у самой речки. Домик крошечный, в два окошка, и почти совсем в землю врос. Крыша тесовая, лишайниками, мохом обросла. А вокруг домика густые зелёные кусты сирени и жасмина. Из-за них только крыша виднеется да краешек белой, вымазанной мелом стены. Не домик, а настоящий гриб боровик или, ещё вернее, сказочный лесной теремок, в котором живут Мышка-норушка да Лягушка-квакушка.

Когда входили внутрь, Михалычу пришлось согнуться в три погибели, и всё-таки он больно стукнулся головой о притолоку.

Вошли. Я так и замер от восторга, даже с места! сдвинуться не могу. Это же и вправду терем-теремок. Весь домик внутри-только одна комната, но зато какая! Все стены клетками увешаны, и под потолком! тоже клетки. А в них разные птицы. Крик, писк, чириканье, будто не в комнату, а утречком в лес вошёл.

Посреди всех этих птиц за столом сам Пётр Иванович. Сразу он мне показался тоже вроде большой старенькой птицы. Лицо худое, жёлтое, нос длинный, как клюв. А на голове жиденький седой хохолок, будто его кто-то немножко выщипал.