Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

на поезда больше не было, но многие уже отправились. В гетто стало свободнее. Марта и Ной с тремя детьми все еще жили в их гостиной, но другая семья перебралась из комнаты Беньямина и Сары, поэтому Эстер и Филипп снова заполучили свой любимый чердак. Сегодня вечером они праздновали третью годовщину предложения Филиппа. Две недели они собирали карточки и выменивали продукты, чтобы приготовить бигос и съесть на своем чердаке. У них был даже свежий хлеб и полбутылки вина – подарок от благодарного молодого отца, сумевшего сохранить целый винный погреб. Эстер дождаться не могла вечера.

– Вот и все, господин Беккер, – сказала она, промывая место снятых швов драгоценным антисептиком. – Вы как новенький!

– Вы ангел! Немногие стали бы возиться с сырьем для газовой камеры, таким как я.

– Господин Беккер, перестаньте!

Старик пожал плечами.

– Это правда. Если я не вернусь на работу, меня заберут при следующей же перекличке.

– Чушь! – отрезала Эстер, хотя успокаивала она, скорее, себя, чем своего пациента.

Ее бедная мать вроде бы оправилась от январского избиения, но Эстер боялась, что внутренние повреждения более серьезны. Рут постоянно задыхалась. Ей совсем не хотелось есть.

– Это хорошо, что мне не хочется есть, – с улыбкой говорила она, перекладывая свой хлеб на тарелку Филиппа, но все понимали, что это не так.

Кожа Рут посерела, у нее стали выпадать волосы. Она постоянно лежала в своей комнате – благодаря этому ей удалось избежать летнего тифа. Но зимние ветры уже начали продувать улицы гетто. Эстер боялась, что у матери начнется туберкулез. Сара держалась получше, но и она выглядела гораздо старше своих пятидесяти лет. Филипп нашел ей работу в «матрасной мастерской», которая открылась в старой церкви, но перья и опилки, которыми набивали солдатские матрасы, забивались в легкие работниц. Саре приходилось очень тяжело.

Система развивалась дальше. Когда еврейская полиция начинала собирать «добровольцев» на очередной поезд, старых и слабых прятали. Дети помогали им окольными тропами добираться до домов, где уже прошли обыски. Это не всегда срабатывало, но пока что Рут и Саре удавалось избегать депортации. И все же никто не ложился и не выходил из дома, сердечно простившись с близкими, – ведь это в любой момент могло стать последним прощанием.

Эстер посмотрела на часы. Еще даже не полдень – она так не скоро сможет уединиться на чердаке с мужем. Руки автоматически выполняли свою работу, но мысленно она представляла, как сидит с Филиппом за столом, сделанным из металлического ящика, который он «освободил» с фабрики, и накрытым потрепанной простыней. Подарка у нее не было, но она знала, что это драгоценное время наедине друг с другом станет лучшим подарком для обоих.

– Сестра!

С дальней постели ее звала госпожа Гелб. Ей явно нужно было в туалет, бедняжке. Эстер забыла о мечтах, зная, что через несколько часов они осуществятся, и вернулась к своим обязанностям. Но госпоже Гелб не нужно было в туалет. Она сидела на кровати и тыкала рукой в открытое окно. Эстер не успела понять, что случилось, как услышала крики:

– Raus! Raus!

Под их окнами находился главный вход в больницу. Эстер услышала хлопанье дверей и леденящий душу стук тяжелых сапог по выложенному плиткой полу.

– Поднимайтесь! Все на выход! На выход!

– Куда? – непонимающе спросила госпожа Гелб.

Никто не ответил, но ответ все знали. До этого момента больницы обладали иммунитетом, но, похоже, этому пришел конец. Эстер замерла от ужаса. Шаги приближались. В отделение ворвались четверо эсэсовцев.

– Raus! Raus!

Вперед выступил доктор Штерн. Он судорожно пригладил седые волосы, поправил свою кипу.

– Что это значит, офицер? Чего вы хотите от больных людей?

Офицер склонился к нему очень близко и выплюнул прямо в лицо:

– Мы хотим избавиться от них.

– Но они нездоровы.

– Именно! Это рабочее гетто для работающих людей.

Доктор Штерн отважно расправил плечи:

– Когда им станет лучше, они вернутся к работе…

– И когда это будет? Ваши отговорки, доктор, отвратительны!

– Но у нас нет лекарств, перевязочных материалов, нет…

Офицер резко ударил его по лицу, и доктор отшатнулся.

– Так-то лучше. А теперь – чего вы ждете? Поднимайтесь! Выходите!

Некоторые пациенты начали робко выбираться из постелей. Эсэсовцы кружили вокруг них, подгоняя, словно скот, и направляя к лестнице. Одна женщина споткнулась и поползла на коленях. Другая, со сломанной ногой, не справилась с костылями. Ее толкнули так, что она покатилась по лестнице и с громким стуком ударилась головой о стену.

Эстер выступила вперед.

– Пожалуйста… Позвольте нам помочь… Это будет более… – она не сразу нашла подходящее слово. – Более эффективно.

Это сработало. Главный эсэсовец кивнул, и Эстер и другие работники больницы стали помогать инвалидам спускаться по лестнице. Было мучительно тяжело провожать людей на верную смерть, но, по крайней мере, они могли пройти этот путь хоть с каким-то достоинством.

– А теперь ты! – раздался сзади голос нациста.

Эстер оглянулась и увидела, как господин Беккер, скрестив руки, хмуро сидит на своей постели.

– Нет.

– Нет?! – изумился эсэсовец. – Что нет?

– Нет, я не пойду с вами. Я не хочу умирать в газовой камере, бессильно царапая стенку в агонии. Лучше пристрелите меня здесь, в моей постели.

– Пристрелить тебя? – нацист расхохотался. – Я не буду тратить пулю на грязного еврея. Поднимайся!

– Нет!

Эстер с восхищением смотрела на господина Беккера. Но нацист уже навис над ним и вытряхнул его из постели.

– Ты не хочешь спускаться по лестнице?

– Нет, – повторил господин Беккер. Голос его дрогнул.

– Что ж, тогда к твоим услугам окно.

Он схватил господина Беккера, подтащил к окну и без малейшего колебания вышвырнул его на улицу. От ужаса Эстер закрыла глаза, но не услышать хруст старых костей, ломающихся от удара, не могла. Ей оставалось лишь молиться, чтобы он умер мгновенно.

– А вы что стоите, сестра? Тоже хотите последовать за ним?!

Эстер замотала головой, повернулась и побежала вниз по лестнице.

На улице царил хаос. К вокзалу в районе Марысин гнали не только пациентов больницы, но и множество стариков. Раздавались стоны, рыдания и крики: «Милосердия!». Но все было тщетно. Все знали, что милосердие нацистам неведомо. Эстер сразу же подумала о матери. По переулкам она кинулась домой. У дома ее остановила Далила, добрая женщина, которая когда-то была пухлой, как сладкая булочка, но теперь все ее тело было покрыто складками серой кожи.

– Я видела, что они спрятались.

– Простите?

– Ваши матери, Сара и Рут. Я спрятала их с моей мамой. Мой Ишмаэль плотник, и у нас в доме есть фальш-панель. Они за ней. Надеюсь, все обойдется, но лучше не привлекать внимания к дому.

– Конечно! – Эстер сжала руку соседки. – Спасибо большое!

– Мы должны держаться вместе, Эстер. Только так кто-то из нас сможет это пережить.

И она ушла, скрывшись в доме, где прятались близкие Эстер. Эстер оставалось лишь молиться, чтобы их отцы благополучно пережили этот день на работе вместе с Филиппом. Мысли о сбежавшей Лии грели ее душу. Но тут из дома выскочила Марта с тремя детьми. Эстер поспешила к ней.

– Куда ты идешь?

– Румковский будет выступать. Он скажет, что происходит. Господи, Эстер, что он нам скажет?

Эстер удивилась наивности Марты. Та продолжала слушать