Незримое божество - Кристофер Банч

Вольф впустил носатого человечка обратно в контору. Тот бросился к своему столу, словно бурундук — к норке с запасами. Джошуа поискал глазами Кристину: она стояла в конце улицы и разговаривала с веселым, среднего роста мужчиной. У него была аккуратно подстриженная бородка.

— Джошуа, это пастор… я правильно сказала, пастор, да?.. Стаутенберг. Джошуа Вольф.

— Очень приятно, — пробормотал Вольф. — Я не так часто встречаю проповедников.

— Мы — вымирающее племя, — согласился Стаутенберг. — Теперешним людям христианство кажется слишком медлительным и старомодным.

Вольф не стал спорить.

— Пастор Стаутенберг… Тони… рассказывал мне историю Погоста.

— Всю ее можно изложить достаточно коротко, — сказал Стаутенберг. — Ищи руду, копай руду, трать деньги, чтобы придумать новые грехи.

— И кому-нибудь удавалось? — спросил Вольф. — Я насчет новых грехов.

— На моей памяти — нет, — отвечал проповедник. — Однако они вполне довольны повторением старых.

— И далеко вы продвинулись?

Стаутенберг пожал плечами:

— Я не надеюсь обратить весь поселок, но мне кажется, с каждой неделей на моих службах собирается все больше народу. — Он улыбнулся. — Мы живем по земной семидневной неделе, двадцать четыре часа в сутках, и я отказываюсь верить, будто моя паства растет исключительно потому, что в воскресенье утром больше негде бесплатно посидеть в тишине.

— Какой он, этот поселок? — спросила Кристина.

— На самом деле? Население — семьсот — тысяча человек, вся работа так или иначе связана с рудниками. Разведано с пяток крупных стеллитовых жил. Почти все, кроме меня, в хорошую погоду бродят по горам, ищут еще, и шансы на успех довольно велики. Похоже, большинство считает, что богатство или под ногами, или сразу за углом, так почему бы не спустить его самым привычным способом. Я не назову Погост любимой вотчиной сатаны, не настолько мы велики и не настолько разложились… однако многие стремятся, чтобы он заслужил такое прозвание.

Стаутенберг указал подбородком:

— Вот один из самых ретивых.

Вольф обернулся. К ним шел Кенфилд. Шагов на десять от него отставали злобного вида бритоголовый верзила и среднего роста человек во всем сером. У обоих на поясе висели кобуры. Вольф с любопытством отметил, что бластеры — тяжелые, состоящие на вооружении у федеральной армии.

— Доброе утро, святой отец, — воскликнул Кенфилд. — Кто ваши друзья?

Джошуа представил себя и Кристину.

— Боюсь, бессмысленно напоминать, — сказал Стаутенберг, — что я простой проповедник и ваше обращение мне не подходит.

— Извините… святой отец. Все время из головы вылетает. — Кенфилд взглянул на Вольфа. — Значит, вы остановились в моем заведении… и говорите с представителем другой стороны. Пытаетесь подстелить соломки, мистер Вольф?

— Нет, — отвечал Джошуа. — Я давно понял, куда мне дорога.

— И куда же?

Джошуа ухмыльнулся. Кенфилд растерялся, но тоже ответил улыбкой.

— Собираетесь осесть в наших краях? — спросил он.

— Нет, мы проездом.

— А, — сказал Кенфилд. — Ну, хорошо вам у нас погостить.

Он кивнул Кристине и пошел прочь.

— Интересно, поймет ли он когда-нибудь, что все мы здесь — только проездом, — мягко произнес Стаутенберг.

— Вероятно, нет, — сказал Джошуа. — Такие, как он, слишком серьезно воспринимают километровые столбы.

Они заканчивали обедать, когда из соседнего игорного зала донеслись крики. Кристина обернулась, Джошуа смотрел краем глаза, притворяясь, что ему все равно.

Кричали: «Шулер поганый… обманщик… чертов подонок», затем трое потащили к выходу четвертого. Один — в зеленой кепочке — был крупье, другие двое — бритоголовый и серый — спутники Кенфилда. На том, кого они волокли, были большие горняцкие ботинки, чистые, залатанные рубаха и штаны.

В дверях шахтер вырвался и набросился на крупье. Серый повалил его ударом сзади, детина несколько раз пнул ногой. При этом он широко улыбался.

— Джошуа! Сделай что-нибудь! — прошептала Кристина.

— Нет. Сейчас не время заниматься благотворительностью.

Верзила обошел шахтера, старательно прицелился и с размаху двинул ботинком в голову. Удар прозвучал глухо, словно череп был уже сломан.

Двое других подобрали неподвижное тело, распахнули дверь и выбросили шахтера на улицу.

Детина вразвалку прошел по комнате, глядя на едоков. Все опускали глаза.

Он остановился рядом с Вольфом и Кристиной. Джошуа заметил, что рука Кристины метнулась за пазуху, к пистолету.

Вольф спокойно смотрел на бритого. Тот заморгал, отвел глаза и вернулся в казино. Двое спутников последовали за ним.

— Плохая планировка, — сказал Вольф, беря меню, чтобы выбрать десерт.

— Что-что?

— В хорошем притоне должен быть черный выход, — отвечал он.

Кристина сказала, что у нее пропал аппетит, и Вольф потребовал счет. Они вышли.

— Погоди, — сказал Вольф. — Давай заглянем в соседнюю комнату.

Кристина хотела было возразить, потом сжала губы и пошла за ним.

Вдоль стены тянулись игральные автоматы, на нескольких столах лежали кости, за другими, покрытыми зеленым сукном, ждали игроки: у всех были фальшивые улыбки и длинные, подвижные пальцы. Кенфилд облокотился о стойку бара в дальнем конце комнаты. Он увидел Вольфа, подошел.

— Странно, что вы не заглянули раньше, — сказал он.

— Боюсь, вы во мне ошиблись, — отвечал Джошуа. — Я не играю.

Кенфилд удивился, но постарался не подать виду.

— А ваша дама?

— Она пробовала как-то, но устала все время выигрывать, — сказал Вольф.

Кенфилд холодно улыбнулся, кивнул и вернулся к стойке.

— Боюсь, я употребил неправильное слово, — пробормотал Вольф. — То, что происходит за этими столами, нельзя назвать игрой.

— Я немного на тебя сержусь, — сказала Кристина.

— Знаю, — отвечал Джошуа. — Но у нас достаточно своих проблем, мы не можем заниматься еще и чужими. И потом, кенфилды сами себя уничтожают.

Кристина легла в постель, погасила лампу и повернулась спиной к Джошуа.

Вольф уже оделся; когда Кристина проснулась.

— Джошуа, — сказала она мягко. — Я была вчера не права. У нас действительно хватает своих забот. Не сердись на меня.

Вольф сел на кровать.

— Забавно. Я только что хотел извиниться перед тобой за вчерашнее. И я никогда на тебя не сержусь. — Он поцеловал ее. — Просто мне надо кое с кем поговорить. Я подумал, нам нужно найти себе какое-нибудь занятие, пока не придет корабль. Встретимся за ланчем.

Он снова поцеловал ее. Кристина скинула одеяло.

— Не делай этого, — сказал Вольф, — или я никуда не уйду.

— Это будет дурно? — спросила она вкрадчиво.

— Я уже говорил, что отказываюсь вступать в богословские споры.

Вольф позвонил в комнату, спросил Кристину, не спустится ли она к нему в ресторан.

Когда она шла по коридору, ее перехватил Кенфилд.

— Миссис Вольф…

— Просто Кристина, — отвечала она.

— Кристина. Я хотел убедиться, что я… или кто-нибудь еще в «Саратоге» не обидели чем-нибудь вас или вашего друга.

— С чего вы взяли, будто мы сердимся? — сказала Кристина и поняла, что практически повторила утренние слова Вольфа. Ей стало забавно.

— Ну, мне кажется, я угадал в вашем друге человека азартного, и мне странно, что он отклонил предложение посидеть за нашими столами. Я хотел убедиться, что здесь нет нашей вины.

— Разумеется, мистер Кенфилд. Может быть, мистер Вольф просто не уверен, что вам по карману его ставки.

Кенфилд вспыхнул, открыл рот. Кристина поклонилась и прошла в ресторан.

Вольф встал, поцеловал ее, отодвинул для нее стул.

— Вижу, ты болтала с Кенфиддом.

— Да. Он интересовался, не дуемся ли мы на него.

— Дуемся? Нет, не дуемся, — сказал Джошуа. — Он огорчен, потому что мы не попались на его обираловку?

— Это значит — нечестная игра?

— Угу.

— Ну, так вот…

Кристина рассказала, что ответила Кенфилду. Джошуа хохотнул.

— Ловко ты его поддела! Кстати, мне рассказали, что Кенфилд владеет не только «Саратогой», но и остальными тремя игорными домами. Твой друг Тони прав — он душу дьяволу продаст, чтобы стать хозяином поселка. Похоже, ему принадлежит доля в нескольких борделях, а также многие участки вокруг Погоста. Он скупает высокопробный стеллит примерно за тридцать пять процентов рыночной стоимости. В пробирной конторе дают шестьдесят, зато Кенфилд не спрашивает, откуда взялся металл.

— Что такое стеллит? — спросила Кристина.

— Занятный металл, — сказал Вольф. — Красивый. В природном виде — розовато-сиреневый. Под влиянием высоких температур приобретает еще десяток оттенков. Не бьется, не окисляется, не портится от времени, очень легкий, поэтому его используют для управления двигателями звездной тяги, в других тонких механизмах, которые должны выдерживать высокое давление. В обработанном виде становится ювелирным изделием. Запредельно дорогой. Ты, милая, росла вдалеке от света. Если бы ты видела голографии богатых прожигателей жизни, то знала бы стеллитовые побрякушки.