Взмахом кисти - Алана Инош

«Иди ко мне, что стоишь? Утро вечера мудренее».

Ложиться в трусах и майке в пышную, свежую постель, усыпанную цветами, с обнажённой женщиной под одеялом, было бы кощунством, и Художница не посмела её так осквернить. Это чудо нужно было воспринимать только свободным от одежды телом, голой кожей, чтобы не упустить ни одного шелкового, как весенний ветер, прикосновения.

Долгое время чудесная кисть лежала без дела: после того, что случилось с матерью, Художница не находила в себе мужества снова взять её в руки. Как Надин ни убеждала, что Художница ни в чём не виновата, а смерть тела – всего лишь один из множества шагов души по своему жизненному пути, её сердце часто ёкало в тоскливом содрогании при взгляде на картину с исчезнувшей лодкой. Но лето кончилось, и её нестерпимо потянуло перенести на холст грустный осенний покой, запечатлеть золото листвы на мокрой земле, поймать тишину сырого леса, уловить зябкую печаль сентябрьской туманной зари… Вместе с Надин они бродили по окрестностям озера; пока Художница превращала волшебной кистью обычный холст в окно, ведущее в осеннее царство, Надин скользила между деревьями, в чёрной шляпе на распущенных по спине волосах, в высоких сапожках и с корявой длинной палкой в качестве посоха.

Закончив картину, Художница огляделась и мысленно позвала:

«Надя!»

«Здесь!» – тотчас же раздался приветливый отклик.

Собрав свои живописные принадлежности, Художница отправилась на поиски. Шагая по лиственному ковру и подставляя щёки золотой прохладной пудре осеннего солнца, она ловила ресницами маленькие радуги…

Надин с корзиной грибов сидела на поваленном дереве и кормила лису. Отрывая кусочки мяса от варёной курицы, которую они взяли с собой на случай, если проголодаются, она подносила их к остренькой мордочке рыжего зверька, и тот смело брал угощение из её рук. Боясь дышать, чтобы не спугнуть эту сказку, Художница как можно быстрее и осторожнее достала лист картона, волшебную кисть и принялась запечатлевать удивительный момент.

Когда они пришли домой, Надин переоделась и расчесала волосы, к осени ставшие медно-рыжими, а вместо полевых цветов на пол с каждым движением расчёски падала горсть ярких листьев. Грибы были высыпаны в таз с водой, и пока Надин мыла и чистила их, с её прядей время от времени срывался лист-другой, а восхищённая Художница рисовала её.

Много она бродила и одна, выискивая красивые местечки. Квартиру в городе она решила оставить за собой – не продавать и не сдавать, устроив там мастерскую и что-то вроде рабочего офиса с более скоростным и стабильным интернетом по выделенному кабелю, который в пригородном домике подключить не было технической возможности. Да и картины стало просто негде размещать: в двух крошечных и сумрачных комнатках не развернёшься, работать неудобно. Реанимировав свой заброшенный профиль на портале для художников, она выкладывала там свои работы в надежде, что найдётся покупатель. Зарегистрировалась также в интернет-галерее, занимающейся продажей картин, одновременно начав работать над созданием собственного сайта – благо, это было её специальностью, и никому за это платить не требовалось. Другой вопрос – продвижение сайта, дело долгое и затратное. Понимая, что в первый год ей не удастся пробиться не то что в топ-10, но и даже в топ-100 поисковых запросов, она, тем не менее, окончательно решила: хватит безвылазно сидеть в своём углу и писать картины «для себя». О ней должны узнать люди.

Жила Художница уединённо, бирюком, с соседями почти не общалась, от нежеланных разговоров отгораживаясь щитом глухоты. Здороваться – здоровалась, но и только. В дальнейшие беседы пускаться ей не хотелось: общение отнимало время и силы. Наверно, она прослыла нелюдимой и странной, но ей было плевать, что о ней думали кумушки-соседки. Надин с ловкостью Карлсона, который живёт на крыше, умудрялась оставаться ими не замеченной – будто бы невидимкой, и Художницу временами посещала «шиза»: ей казалось, что эту загадочную женщину видит она одна.

С первым снегом в волосах Надин заблестели серебряные нити, она погрустнела и побледнела. Встревоженная Художница спрашивала:

«Надюш, что с тобой? Ты заболела?»

Надин с усталой улыбкой ответила:

«Это просто зима. Нам надо расстаться на время… В марте я вернусь, не беспокойся. Сад к зиме готов, капусту я заквасила, соленья, варенье и компот в погребе – знаешь, где искать».

Это слово – «расстаться» – обрушилось на Художницу снежным бураном, чуть не выдув душу из тела. Кровь отлила от лица, щёки побелели и похолодели.

«Куда ты? А как же я без тебя? Об этом ты подумала?»

«Я устала, – вздохнула Надин. – Я буду очень много спать… Не смогу тебе готовить, прибирать в доме, буду просто лежать в постели бревном. Зачем тебе это? Лучше я пойду к себе, там отосплюсь, а весной приду с новыми силами – и будем любить друг друга дальше».

«Нет, я и двух дней без тебя не выдержу! – взмолилась Художница, с ужасом вспомнив свои мучения в короткой разлуке с Надин летом. – Ты – моё солнце, моё дыхание. Устрой себе логово здесь, у меня, и спи сколько тебе будет угодно! Я что, сама не смогу себе еду приготовить? Большая девочка, справлюсь. Только не уходи, Надь! Я от тоски с ума сойду».

Подумав, Надин согласилась.

«Хорошо, останусь. Только сон у меня очень глубокий, не добудишься… Возможно, я даже покажусь тебе неживой, но ты за меня не бойся. Так и должно быть. И со мной не ложись – замёрзнешь».

На следующее утро ударил настоящий зимний морозец, и Художница проснулась оттого, что под одеялом стало холодно, как в сугробе. Надин лежала бледная до голубизны, а на её волосах, бровях и ресницах блестел настоящий иней. Её половина постели схватилась корочкой льда, словно бельё намочили, а потом вывесили на трескучий мороз. Стуча зубами, Художница выбралась из-под одеяла, затопила печку для обогрева и сделала себе кофе и яичницу на завтрак.

Когда она склонилась над Надин, уже вся постель превратилась в айсберг. В печи трещал огонь, к окну лип утренний зимний мрак, а Художнице настала пора ехать в город – работать. В голову пришёл сюжет для картины в стиле фэнтези – спящая в снежной постели дева, но это – после обеда или, возможно, даже вечером.

«Ладно, Надюш… Буду, скорее, всего, поздно». – И Художница поцеловала ледяные губы, не зная, слышит ли её Надин.