Братство дороги - Марк Лоуренс

– Идиоты. – Джон машет в их сторону рукой, когда мы проходим мимо. – Я могу понять, как в ловушку попался первый, но остальные семеро?

Мы уже достаточно близко, чтобы увидеть, что это не статуи. Восемь путников, тот, что ближе всех к голубому свечению, одет так, словно сошел с какой-нибудь пыльной масляной картины, которые развешивают на стенах в замках. Они как мушки в янтаре, как мотыльки, привлеченные светом огня, в котором мы все сгораем. Какой мир будет ждать их, когда они надумают вернуться?

– И что, во всех ли пузырях времени есть такой наглядный предостерегающий огонек в центре? – вслух интересуюсь я, но никто не отвечает.

Я оглядываюсь еще раз, пока они окончательно не скрываются из поля зрения. Все они хранятся там как воспоминания о прошлом, а снаружи пробегают дни и месяцы. У меня в голове есть свои пузыри времени – места, в которые я возвращаюсь вновь и вновь.

Когда я в первый раз убил человека и оставил Зал Исцеления в огне, боль в ранах от яда терний была нестерпимой. Меня нашел отец Гомст. Память переносит меня на крышу башни, свесившись с края которой я разглядываю закручивающиеся языки пламени внизу и огни фонарей охотящейся на меня отцовской охраны. Мы стоим на башне, вдвоем, скованные минутами ожидания. Я часто возвращаюсь к этому моменту, в очередной раз пытаясь понять, и ничего не получается.

Отец Гомст поднимает обе руки.

– Тебе не нужен нож, Йорг.

– Я думаю, нужен. – Лезвие дрожит в моей руке не от страха, а от той лихорадки и эмоций, которые она во мне вызывает. Словно что-то несется на меня, что-то захватывающее, ужасное, внезапное… мое тело дрожит в нетерпении. – Чем еще я буду резать?

– Отдай его мне.

Он не тянется к ножу. На шее у него золотой крест и талисман Зодчих – древний, расколотый, частично оплавленный кусок пластмассы, посеребренный, как церковная икона. Он говорит, что Бог слышит его через него, но я не чувствую никакой связи.

– Тернии не отпустили бы меня, – говорю я ему.

Сэр Ян бросил меня в глубь тернового куста. У него была такая гора мышц, что он смог оторвать дверцу кареты и выкинуть меня подальше, пока нас не настигли солдаты моего дяди. Сильный человек может бросить девятилетнего ребенка довольно далеко.

– Я знаю. – Отец Гомст вытирает дождевые капли с лица, проводя рукой от лба к подбородку. – Из терновника и взрослому тяжело вырваться, Йорг.

Если бы он мог действительно говорить с Богом, то знал бы мой приговор и не стал бы тратить слова попусту.

– Я мог бы спасти их. – Терновник спрятал меня у себя в глубине, он удерживал меня. Я видел, как умирал маленький Уильям, три вспышки молнии – три застывших мгновения расправы. – Я мог бы спасти их.

Но я чувствую гнилой вкус лжи на языке. Неужели хоть что-то могло удержать меня от того, чтобы помочь Уильяму? Неужели хоть что-то могло удержать мою мать? Что? Можно вырваться из любых оков, продраться через все тернии. Вопрос только в том, что ты готов потерять и какую боль перетерпеть.

Греб толкает меня, и я возвращаюсь на гору. Смрад его тела настигает меня, несмотря на дождь.

– Не останавливаться.

Как будто он уже забыл, за что я, черт возьми, убил Эйвери. Суд… Я готов к нему.

– Здесь.

Джон поднимает руку, и все мы останавливаемся. Я не сразу замечаю Арку. Это скорее не арка, а дверной проем, узкий и окаймленный серебряной сталью Зодчих. Она возвышается на платформе из камня Зодчих, литую поверхность которой все еще видно среди разбросанных камней. В двадцати ярдах груда костей: черепа таращатся на меня, некоторые здесь недавно, некоторые уже рассыпаются в прах, но все очищены от плоти заботливыми воронами.

– Что произойдет, если мы не Выбранные? – На вопрос нубанца отвечают ухмылки мертвецов.

Джон вытягивает меч. Старый клинок, зазубренное, покрытое пятнами железо. Джон становится с противоположной стороны Арки. Трое других мужчин занимают позиции вокруг Арки, и Греб, который теперь понукает меня вместо Эйвери, вынимает нож.

– Эй, здоровяк. Ты первый.

– Когда пройдешь в Арку, стань смирно и жди приговора. Дернешься, и я убью тебя, несмотря на милосердие ритуала. – Джон изображает смертельный удар.

Нубанец оглядывается на Выбранных, стряхивая с ресниц капли дождя. Он думает о драке, задаваясь вопросом, когда подвернется удобная возможность. Сжав в кулаки и соединив вместе связанные руки, он поворачивается ко мне:

– Мы жили, Йорг. Я рад, что мы встретились.

Его глубокий голос не дрожит. Нубанец подходит к Арке правосудия. Его плечи почти касаются стали с обеих сторон.

– Отказа… – говорит Арка голосом, ни мужским, ни женским, и вообще не похожим на человеческий.

– В сторону. – Джон делает знак клинком с презрением на лице. Он знает, что нубанец ждет своего шанса, и не дает ему ни одного. – Ты следующий. – Нубанца охраняют двое Выбранных.

Я делаю шаг вперед, наблюдая, как отражение скользит по стали Зодчих по мере моего приближения. Интересно, какими преступлениями запятнан нубанец. Хоть он и лучший из нас, нельзя выжить на дороге и остаться невинным, независимо от обстоятельств, из-за которых ты там оказался. С каждым шагом я чувствую, как в меня впиваются тернии. Они не могут удержать меня. Но они удержали меня той ночью, когда мир изменился.

– Суди меня.

И я ступаю под Арку. Мороз пробегает вдоль позвоночника, холодный огонь разливается по венам. Снаружи мир замирает, капли дождя зависают в полете на мгновение или на столетия. Я не могу сказать точно. Движение возвращается почти неощутимо, капли снова начинают ползти к земле.

– Отка-а-а-а-а-а-а-а-а-а-аз-з-з-з-з-з-з-за-ан-н-н-н… – Слово растягивается на века, дольше, чем ворчание нубанца. И в конце оно обрывается, как будто нож рассекает горло, из которого шел звук.

Я верю в Арку. Я заслуживаю неудачи, ведь я виновен.

И все же…

– Присоединяйся к своему другу. – Джон машет мечом в сторону нубанца. С его голосом что-то не то, очень низкий тембр.

– Дождь слишком медленный, – говорю я.

Быстрое время ускользает сквозь пальцы, но влияние Арки все еще в силе. Я делаю шаг обратно под Арку. Бог создал меня быстрым. Бог или дьявол, неважно. Но Зодчие сделали меня еще быстрее. На сей раз Арке сказать нечего, но, прежде чем Выбранный успевает приблизиться ко мне, я шагаю сквозь Арку еще раз.

Снова холодный шок перехода. Я не обращаю внимания на суд Арки и ныряю вперед, обернутый в быстрое время, таща его за собой. Джон едва вздрагивает, когда я разрезаю веревки вокруг своих запястий о его меч, который по своей душевной доброте он держит для меня неподвижно.