Шелест Да не судимы будете - Неизвестно

^ А состояние здоровья Любы становилось все хуже. Начались признаки паралича нижних конечностей. Сами врачи забили тревогу — потребовали квалифицированной консультации мо­сковских специалистов. По всем анализам, рентгеновским сним­кам приехавшие из Москвы специалисты приходят к заключе­нию, что имеет место поражение позвоночника. Вот тут я толь­ко и понял, что это, очевидно, результат автомобильной ава­рии, произошедшей в 1939 году с Любой, когда она выезжала за город, после чего у нее долго болел позвоночник. Рекомендо­ванный курс лечения дает временное облегчение болезненных явлений, но не дает никакого эффекта к выздоровлению.

Я часто бываю в больнице. Люба смотрит на меня умоляю­щими глазами и с надеждой просит: «Спаси меня, Петя». А я ни­чего уже сделать не могу. Моя мать — старуха, которую мы взяли к себе, хотя и старается, но ей очень трудно управляться с Борей. Просим старшую сестру Любы Веру приехать в Харь­ков со своим ребенком и ухаживать за Борей.

С ее приездом стало немного легче. Сильно беспокоится за детей Люба, все время просит меня больше проявлять о них заботы и внимания. Борю она могла часто видеть, а Витасика нет, ведь он в Днепродзержинске у бабушки. Очень больно было смотреть на страдания молодой женщины, матери двух малолетних детей. Когда-то Люба была веселой, жизнерадо­стной. Она и сейчас, находясь в тяжелейшем состоянии, стара­ется не падать духом. Но все же, когда я прихожу к ней с Борей, она все чаще плачет, а это мне выворачивало всю душу. Я успокаивал ее, говорил, что все будет хорошо, что она поправится, и мы вновь будем все вместе. А она смотрела на меня с какой-то глубокой, проникновенной укоризной и, кажет­ся, глазами и всем своим естеством спрашивала меня: «Что же ты не поможешь стать мне на ноги?» И это было уже в букваль­ном смысле, ибо она передвигалась с большим трудом и только при помощи костылей. На все это смотреть и вынести не хватало человеческих сил. Врачи Харькова и Москвы приходят к заключению, что последнее и единственное средство возмож­ного выздоровления — это квалифицированное нейрохирурги­ческое вмешательство в область позвоночника. Просят моего согласия на проведение операции, советуюсь с Любой — она растерянно смотрит на меня, соглашается со мной — надо идти на операцию как на спасительную надежду. Я ужасно мучаюсь, переживаю, но где-то в глубине души теплится надежда на благополучный исход операции и ее выздоровление.

Первое мая 1941 года — большой, радостный праздник наро­да, демонстрация, гулянье, веселье, ликование весны. Я на вокзале встречаю приезжающего из Москвы академика, про­фессора, известного всей стране нейрохирурга Н. Н. Бурденко с его ассистентами. Он по просьбе Харьковского областного лечебного управления дал согласие лично посмотреть больную и, если нужно, сделать операцию. С вокзала прямо поехали в больницу. После осмотра больной Николай Николаевич при­нимает решение делать операцию. Меня удаляют из больницы. Спасибо, были добрые товарищи по работе в горкоме партии, которые морально поддержали меня в эту трудную минуту, да старые друзья — Сурель Станислав Венедиктович и его супруга Вера Ипполитовна, Женя Каплун.

Операция длилась больше трех часов. Наконец мне позво­нил Н. Н. Бурденко. Он пригласил меня на обед к братьям Гельфердам — известным харьковским врачам: «Заодно пого­ворим и о прошедшей операции». В разговоре со мной Н. Н. Бурденко мне откровенно сказал: «Молодой человек, надеюсь, что вы правильно меня поймете, мужественно воспри­мите мое сообщение. Положение у вашей супруги очень тяже­лое, операция была необходима, других средств на облегчение ее страданий нет. Возможно, она и поправится. Организм у нее крепкий, здоровый, молодой. Но откровенно вам говорю, что гарантии в этом полной нет, и вам надо быть ко всему готовым. К сожалению, у нее обнаружена саркома позвоночника. Мы сделали все, что только возможно, назначили определенный курс лечения. Вот все, молодой человек, что я вам мог сооб­щить. Муз^айтесь, ждите и надейтесь на лучший исход». После этого сообщения я совсем растерялся, поник. Мне до глубины души было жалко Любу, детей, самого себя, я думал: за что на меня, на мою семью свалилась такая беда?

Бурденко, его коллеги-врачи, присутствовавшая здесь же будущая спутница всей моей жизни — Ираида Павловна Мозго­вая, старались как-то меня утешить, поддержать мой мораль­ный дух. Под конец нашей встречи Бурденко мне сказал: «Прошу вас, не допустите оплошностй, не подайте даже виду, что с вашей супругой так плохо. Если она это почувствует, ее может это окончательно убить». Мне было тяжело неимоверно, хотелось забыться, уйти от этого тяжелого кошмара и надви­гающейся трагедии.

Так уж устроена жизнь — какое бы личное горе ни постигло человека, он обязан держаться, работать — исполнять свой долг перед страной, перед родиной, думать о перспективах, тем более в такое тревожное время.

Гитлер уже захватил Париж, Варшаву, Прагу, был взят прицел на СССР. ЦК ВКП(б), правительство, И. В. Сталин прикладывают все усилия, чтобы йзбежать войны. Но фаши­стская Германия, поощряемая политикой Мюнхена^з, капиталом США, Англии, жаждала «жизненных просторов». Наши преду­преждения Лиге Наций^^ об опасности не принимались во внима­ние. Франция, Польша, Чехословакия были оккупированы Гит­лером. А Италия, Румыния, Венгрия, Финляндия и Испания были военными союзниками фашистской Германии. В такой военной и политической обстановке нам приходилось быстро решать вопросы перестройки всей промышленности на военный лад. Работать приходилось буквально дни и ночи.

Днем за работой как-то отодвигалось мое горе, но по ночам меня мучило безнадежное состояние Любы, судьба моих детей. «За что, по какому праву,— думал я,— судьба так жестоко расправляется с молодой женщиной, матерью двоих малолетних детей?» И грех сказать, я иногда смотрел на стариков и думал, зачем они живут, а молодое, нужное жизни гибнет.

Великая Отечественная.

«Главное было — победить»

Мы, партийные работники, тем более имеющие отношение к оборонной промышленности, видели многое и знали неплохо обстановку. Но, конечно, от Гитлера такого коварного веро­ломства все же не ждали. Все пакты, договора стали просто пустой бумагой. На страну свалилась большая беда — 22 июня

1941 года началась война.

Она началась в то прекрасное время, когда на Украине от вечерней до утренней зари всего 5 часов, и зори почти не гаснут. Все находится в особой красоте и силе, расцветают луга и дубравы, наливает колос пшеница, ветер несет пьянящие запахи скошенных трав. В такую именно пору чарующей ночи вражеские бомбы, снаряды, мины падали на советскую землю. С первых часов войны Украина стала ареной жестоких, смер­тельных боев. Гитлеровские группы армий «Юг» в составе 57 дивизий, 13 бригад, 1300 самолетов были нацелены на укра­инскую землю.

От Баренцева до Черного моря протянулся фронт длиной в три тысячи километров, и на всем протяжении развернулась грандиозная, ожесточенная битва, подобной которой еще не знала история. Выступление по радио В. М. Молотова^^ в пер­вый день войны, а затем и обращение к советскому народу И. В. Сталина 3 июля несколько подбодрили, вселяли какую-то уверенность. Но на фронтах дела складывались очень тяжело. Минск был взят гитлеровцами в первые же недели войны, Смоленск — меньше чем через месяц после начала войны. Сама Москва оказалась в большой опасности. Враг вышел на ближ­ние подступы к Ленинграду и начался обстрел города из тяже­лых орудий. На южном направлении гитлеровцы рвались к Кие­ву, Харькову, Днепропетровску, Донбассу, чтобы за счет этих районов усилить еще больше свой военно-экономический потен­циал.

Многие из партийного и советского актива были призваны в армию или ушли добровольно. Меня же, как занимающегося оборонной промышленностью и опекающего сооружение обо­ронительных рубежей под Харьковом, в армию не призывали и не принимали как добровольца.

10 июля 1941 года первые танковые и механизированные части гитлеровцев вышли на ближние подступы к Киеву. Сло­жилась явная угроза столице республики. И все же гитлеровцам с ходу взять Киев не удалось. Героическая оборона Киева продолжалась почти 2,5 месяца. Под Киевом гитлеровцы поте­ряли около 100 тысяч человек солдат и офицеров, было разгро­млено около 10 вражеских дивизий, уничтожено много военной техники. И все же нам пришлось оставлять город. Не всем частям Красной Армии, ополченцам, советско-партийному ак­тиву удалось выйти из окружения. Они еще долго с боями прорывались на Восток, многие погибли в неравных боях, многие примкнули к партизанским отрядам и дрались в тылу врага.

Из Киева на Харьков пошел большой по^ок эвакуирован­ных, раненых бойцов Красной Армии и гражданского населе­ния. Пришлось много заниматься разворотом госпиталей, пита­нием, организацией эвакопунктов, медицинской помощью, ор­ганизаций отправки эвакуированных и беженцев.