Два измерения... - Сергей Алексеевич Баруздин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Красота, — подумал Алеша, — но какая-то беспокойная, страшная красота».
Дудин торопил, Иваницкий, наоборот, придерживал ход колонны.
Алеша почти не слышал их разговоров, но невольно подумал, какие они, видно, разные и похожие. Вот хотя бы карандашом набросать!
Он вспоминал Академию все чаще и чаще. Теперь он думал о ней уже без горечи и грусти. Лишь порой его охватывало мучительное сожаление о своей, той юношеской категоричной самонадеянности, которая давала право так наивно и несправедливо судить о людях, его окружавших. Эта глупая самонадеянность позволяла не видеть и не принимать ложности собственных поступков и суждений. Первые дни войны уже многому научили Алешу. И он все больше вспоминал Академию с благодарностью за то, что она успела ему дать.
И все-таки…
Там учили прекрасной натуре, но студенты со своим жизненным опытом еще не были готовы к открытию прекрасного в этой натуре.
Нет, он правильно выбрал свой путь в сороковом, а не в сорок первом, когда уже ничего нельзя было выбирать. Когда всех их выбрала жизнь и повела по своим дорогам.
Милая, добрая, умная Академия!
Спасибо тебе за все!
Академичность — это прекрасно, но жизнь… Даже в финскую войну ничего в Академии не изменилось, кроме дежурств, маскировочных штор…
Раньше он не думал об этом, но вот…
Активисты! Пять первых, убитых в пшенице! Грицько — брат Ивася. Наглые парни и девки, срывающие красные флаги. Что-то ждущие. Немцев? Стреляющие из-за угла в красноармейцев и уничтожающие всех, кто за Советскую власть, поджигающие их дома с детьми и матерями, которые даже еще не успели понять, что такое эта новая власть. Но их уже уничтожают…
Разные люди рядом с ним, где-то в середине колонны или в конце ее. Хорошо, что там? Менее опасно. А может, и нет, но все равно — хорошо, что они там, а не здесь, в разведке.
Их разведка, а за ней и колонна, остановилась у опушки леса.
Дудин спросил у Алеши:
— Горсков, показывай, тут?
— Здесь, — сказал Алеша. И добавил: — Дальше пока не надо… Там эти венгры… Были.
— Ладно, будем живы, не помрем, — сказал Дудин.
В ложбине сейчас — тишина. Как в Ивасевом селе, хотя тут эта тишина казалась странной. Ведь только вчера…
Дудин о чем-то говорил с Иваницким, потом выслал вперед еще одну разведку. Трех человек без лошадей.
Алешу и Костю не послали.
Обидно, конечно!..
Но приказ есть приказ.
Через час те трое вернулись.
И сразу же команда:
— К бою!
Их разведка, усиленная еще ротой красноармейцев, которую возглавлял Валеев, получила по пятнадцать патронов, по одной лимонке и пошла в ложбину.
Алеша второй раз видел эту ложбину, а теперь как бы и в первый… Ручеек с молодым ивняком они прошли стороной, и он не мог знать, как там красноармейцы, живы — не живы, похоронили ли своего товарища, кричавшего «Мать пресвятая!»?
Но воронки, неглубокие, и траншеи, тоже мелкие, п трупы наших бойцов они видели. Не много, но все же…
Они уже почти вплотную приблизились к селу и вышли на дорогу, которая продолжала их лесной путь. Тихо — ни канонады, ни даже выстрелов.
Вошли в село.
Дорога — та же, проселочная, но сухая. Дождей в последние дни не было, видно, и здесь.
Село цело, кроме двух-трех сожженных домов.
На одном, самом лучшем, — флаг со свастикой.
Но ни души. Ни военной, ни гражданской.
— Сейчас, — сказал Валеев и соскочил с лошади.
За ним побежал красноармеец, которого Алеша не знал. Судя по всему, из новобранцев, «западников», как и Ивась…
У Валеева — автомат в руках, немецкий, трофейный, у красноармейца — карабин, который он держал как-то очень неловко-бережно.
При подходе к дому Валеев словно не обратил внимания на венгерский флаг, а сопровождавший его «западник», положив карабин на травку, подошел к флагу, аккуратно сорвал, бросил под ноги и вытер о него сапоги.
Валеев обернулся, похоже — возмутившись, почему его сопровождающий задерживается, но, увидев, вдруг улыбнулся и сказал:
— Ну, давай, Тронько!
И рванул дверь в избу.
Красноармейцы смотрели на все это с улицы, поскольку дом стоял в глубине сада.
Минута-две прошли спокойно.
И вот раздались выстрелы — сначала в доме, потом и на улице.
Они соскочили с коней, бросились к дому и в стороны, где тоже стреляли.
Из дома выскочил Валеев:
— В ружье!
Из окон свистели пули.
Они залегли в саду у изгороди.
— Их там немного, — говорил Валеев. — Сейчас…
И правда, скоро все кончилось.
Они вошли в дом. Пять человек в незнакомой форме. Все убиты. Один наш — в красноармейской. Видно, зарезан ножом. Это тот красноармеец, что вошел в дом вместе с Валеевым. В соседней комнате перепуганные хозяева — две женщины и мальчишка. Прижались к стенке печки. Половики, рушники, скатерти, фотографии на стенах — какие-то старые офицеры с усиками в парадных костюмах. Это все увидели мельком…
Валеев выскочил назад, и Алеша с двумя красноармейцами побежал за ним.
В селе снова стало тихо.
Докладывали Валееву:
— Одного штатского с автоматом прихватили, но он удрал… Автомат бросил. Немолодой мужик…
— Шесть венгров…
— Двенадцать… Сначала вроде сдавались, а потом стрелять… Уничтожили.
— Два венгра…
— Немцев нет? — спросил Валеев.
Как все доложили, немцев вроде не было.
— Флаг их со свастикой сняли, — сказал кто-то. — Сожгли!
Подсчитали наши потери: четверо убитых и один раненый. Легко раненный. В руку. Перевязали. Рука левая. Стрелять может и вообще шутит. Молодец!
— Убитых собрать сюда, — сказал Валеев. — Немедленно!
Красноармейцы побежали выполнять приказание.
— А теперь ты, Горсков! И вы! Пошли заберем Тронько.
Они вошли в дом.
Хозяева по-прежнему жались к печи.
— Эх, вы! — остановился на минуту перед ними Валеев. — Живите, живите!.. Потом поймете!
Валеев, Алеша и еще два красноармейца вынесли труп Тронько и аккуратно положили его рядом с черешней, ближе к ограде.
— А теперь копать могилу, — сказал Валеев. — Лопаты у них есть, — и он показал на дом, изрешеченный пулями.
А сам достал платок и, пока сюда подносили других убитых, прикрыл этим не очень свежим платком шею Тронько, там, где его ударили ножом.
Могилу для пятерых копали долго.
По очереди.
Рядом с черешней.
Земля была вроде и не такая сухая, как на пшеничном поле, но корни, корни… А землю, видно, здесь хорошо поливали. Война не война, а хозяева знали дело. И флаг венгерский наверняка сами вывесили. А может, сами и сшили. И не потому, что
