Кельтский круг - Карло Шефер

Комиссар видел все как в тумане, из последних сил пытаясь сфокусировать зрение.

— Где сейчас малышка? — спросил он заплетающимся языком.

— Город разработал программу центров детского досуга, и Бабетта находится там каждый день с девяти до пяти. Благодаря этому мне и удалось убедить Краффт, ту тетку из молодежного управления. Мол, нельзя лишать ребенка такого удовольствия.

Тем временем они подошли к Управлению по делам молодежи. Веселые игровые уголки и жизнеутверждающие плакаты странно контрастировали с общей унылой и давящей атмосферой.

— Здесь решаются человеческие судьбы, — шепнула Ильдирим.

— Я никогда еще не задумывался над этим, ни на секунду, — сказал Тойер. — Итак, значит, я живу у вас?

— Я бы уточнила, что вы живете у меня большую часть времени, — ответила Ильдирим, когда они уже свернули за последний угол длинного коридора. — Добавьте, что у вас есть еще старое жилье. В конце концов фрау Краффт ведь умеет читать, и у нее есть телефонная книга.

— Тут легко заблудиться, — вполголоса заметил Тойер. — Вероятно, объединили несколько старых домов, да еще втиснули между ними пристройку.

— Это соответствует концепции нашей дамы, — сообщила Ильдирим. — Немножко терапии, чуточку социологии, капельку политики и много новых открытий из США. — Она замедлила шаг. Они пришли. — Как самочувствие? Прошла усталость?

Тойер кивнул. В самом деле, этот абсурдный поход взбодрил его, и голова немного прояснилась. На двери кабинета был наклеен большой подсолнух, нарисованный неумелой рукой.

— Она явно сама потрудилась, восковыми мелками, — пробормотала Ильдирим и постучала.

— Войдите! — мягко откликнулись из кабинета.

Краффт была одета в подобие индийского сари. В отличие от прошлого раза она окрасила в зеленый цвет пряди волос и восседала, всем довольная, за письменным столом. Очки тоже были новые, с красной оправой; бессмысленно закрученные завитками оглобли скрывались за большими ушными раковинами. Неужели она все пять дней в неделю изобретала что-то новое, наслаждаясь обилием аксессуаров?

— Добрый день, фрау Ильдирим. А это тот самый господин Тойер, как я догадываюсь. — Властным жестом Краффт указала обоим вошедшим на места в углу — на два школьных стула. Там же стоял низкий столик с рассыпанными на нем кубиками из конструктора Лего. Пара растерянно уселась на стулья.

— Я вам не завидую, — бесстрастно заявила Краффт, просматривая какие-то бумаги. — Два убийства, одно за другим. Бедные женщины…

— Убиты были двое мужчин, — кротко возразил Тойер.

— Я знаю, — холодно парировала чиновница, — но я сейчас имела в виду их бедных жен. Про них ведь всегда забывают. Преступник пойман, и все хорошо. Вполне традиционное мышление. А у меня спонтанный подход.

Лжепретендент на отцовство печально кивнул, и это была первая ошибка.

Тем временем дама встала и принялась молча расхаживать перед окном. Из-за ее солидной фигуры света в помещении заметно поубавилось.

Некоторое время Тойер прислушивался к ритму ее тяжелых шагов, борясь с искушением поиграть в Лего. Потом посмотрел на Ильдирим, и увиденное его ужаснуло. Прокурор сидела поникшая и беспомощная, на лице ее читался откровенный страх. Могучий сыщик, от наполнявшей его каменной усталости казавшийся еще более массивным, чем обычно, отлично понимал, в чем дело. В обычной ситуации можно бороться, и Ильдирим так и поступала, но тут, когда речь шла о любимом существе, приходилось ждать чужого решения, смиренно ждать. Управление по делам молодежи было островком абсолютизма посреди демократического хаоса.

Тойер решил хорошенько проучить социального педагога Краффт.

Он встал и подошел к властной чиновнице.

— Фрау Краффт, — пропел он масленым голосом. — Что вы видите, когда смотрите в окно?

Краффт озадаченно заморгала, между тем комиссар спиной ощущал растерянность Ильдирим. Но все происходящие было настолько в духе этого кабинета, что он не сомневался в правильности своих действий.

— Я вижу заднюю стену старого дома, — пробормотала она.

— Однако того, что происходит за стенами, — проговорил Тойер серьезным голосом, — вы не видите.

— Нет.

— Что происходит за стенами, — вещал мнимый партнер, патетически меряя шагами кабинет. — Что произойдет, когда вернувшаяся в Гейдельберг фрау Шёнтелер возьмет к себе Бабетту и погрузится в будни. Будни, уже не раз толкавшие ее к потреблению алкоголя. Нас, людей, окружает не одна стена, таких стен множество. Что творится за стеной боли и страха, внутри которой заключена девочка? Как часто, — тут ему стало стыдно, — я обнимаю Бабетту и чувствую, какой страх, какое сопротивление таится в ней. Может, она боится меня? Поначалу я часто задавал себе этот вопрос, даже замыкался в себе… — драматическая пауза. — Радовался, что у меня еще осталась моя холостяцкая квартира, от которой я вообще-то давно хотел отказаться. Но я чувствовал… — завравшемуся полицейскому удалось добавить в свой голос дрожь и слезу; Краффт приземлилась за письменным столом и, кивая, что-то записывала лиловыми чернилами на листке бумаги, — что ребенок боится не близости, что это страх потерять такую близость… — Тойер мучительно припоминал болтовню телевизионной дамы-психотерапевта, которая вещала субботним вечером по третьей программе. Временами, когда ему требовалось как следует встряхнуться, он смотрел на эту бесстыжую ведьму, и теперь это пришлось как нельзя кстати. Он подражал даже ее жестам, словно зачерпывающим воздух, только бедрами вилять не решился. — У Бабетты есть мать, это несомненно, — пел он — Однако…

Краффт перебила его:

— Для ребенка всегда важно сохранять контакт с настоящими родителями, насколько это возможно. Между тем из множества исследований нам известно, что дети в переходном возрасте испытывают острейшие проблемы с самоидентификацией, если не видят: ага, вот они произвели меня на свет, я получился из них. Я ведь в прошлый раз говорила вам об этом, правда? — обратилась она к Ильдирим.

Та кивнула.

— Несомненно, — кивнул Тойер. — Совершенно определенно. Предки сопровождают нас. Мы должны почитать старое, но в индийском… индейском матриархате у каждого ребенка был также свой ангел… — Как врать дальше? Вот так: — Ангел, у которого он сможет жить, если умрут родители или распадется семья. Такой ангел, как правило… молодая женщина, без детей и без мужчины, то есть с мужчиной, но не замужем… И согласно исследованиям американских психологов из университета штата Вайоминг, таким детям удается без труда налаживать социальные связи, и они даже на семь процентов менее склонны к противоправным поступкам, на двенадцать процентов успешней изучают естественные науки; индейцы племени шаолинь не знают, что такое депрессия, и очень широко практикуют принцип делегирования родительских обязанностей… Кровное родство — всего лишь один — хотя, несомненно, золотой — столп в доме жизни. Ах, пусть у этой девчушки появится возможность жить в своем доме.

Краффт взирала на него с полнейшей симпатией.

— Да-да, господин Тойер, — проскрипела она. — В самом деле, речь идет о том, где Бабетте будет лучше всего. И… нам, несомненно, следует еще многому учиться у NativeAmericans, у коренных жителей Америки, индейцев… Вот только, помимо прочего, существуют и законы. Вы оба знаете это не хуже моего. Вам я уже говорила об этом, фрау Ильдирим, говорила… Фрау Ильдирим, что-то я пока ничего не слышала от вас! Вы все молчите.

Прокурор снова кивнула:

— Понимаете, иногда даже сказать нечего, слов не находишь… ну… что вы хотите, чтобы я сказала?

Краффт улыбнулась:

— Давайте поговорим про поле. Поле взаимоотношений — это поле знания, даже если мы пока ничего не знаем, поле… — Она поднялась со стула, размашистым шагом подошла к объемистому шкафу и достала из него огромного медведя. — …Это Бабетта. Поле нас знает…

Медведь-Бабетта глупо сидел на полу в центре кабинета. Тойер и Ильдирим растерянно стояли у стены. Краффт снова уселась за стол и наслаждалась своей властью.

— Делайте что-нибудь, — нетерпеливо сказала она, — ведите себя так, как обычно.

С несчастным видом Ильдирим нерешительно шагнула к медведю, потом, заметно стесняясь, села рядом с игрушкой и обняла ее обеими руками. Тойер храбро подошел к ней, тяжело опустился на колени, правую руку положил на голову медведя, а левой погладил согбенную спину Ильдирим; при этом один крючок ее лифчика расстегнулся, но другой продолжал держать свой груз.

С молчаливой ненавистью к самим себе они изобразили еще парочку нежных поз. Один раз сыщик лег на спину и шаловливо подбросил медведя к потолку, что вызвало у Краффт растроганный возглас «Ну-ну!». Наконец, перейдя от точного расчета к гениальному наитию, Тойер посадил игрушку на подоконник, чтобы она смотрела на улицу, велел Ильдирим лечь на пол, сам улегся рядом и произнес: