Дельфиний мыс - Анатолий Мошковский

- Да… Очень хорошие мальчики. Видел Сережу Рукавицына? Он в панамке и вышитой рубашке. Его папа директор "Горняка".

- А что это?

- Ну и память у тебя! Ведь говорил же, есть такой дом отдыха, и они большие друзья с моим папой.

- А-а, - сказал Одик. - А кто другие ребята?

- Разные… Папа Вити работает в городском… - И вдруг, подумав о чем-то другом, Виталик спросил: - А вы что, дружите с ними?

- С кем? - спросил Одик.

- Да с этими… Они на всех тут наводят страх… Мы с папой ненавидим их.

- Значит, это другие, - сказал Одик. - Мои знакомые искали амфору в бухте.

- И ты им веришь? - Виталик с жалостью посмотрел на него, склонил голову и почесал плечом ухо.

- Я сам видел. Они все время ныряли и достали ее, а сегодня носили в музей. - О том, как их приняли в музее, он умолчал.

- Делать им больше нечего, - сказал Виталик. - Бездельники. Нахалы.

Одик перевел разговор на другое. Он до сих пор, признаться, не мог до конца понять, почему Виталик и все его семейство так не любят мальчишек. Он снова решил позвать его к морю. Виталик сказал, что сходить он не против, надо только дождаться механика из телеателье: иногда на экране телевизора прыгает изображение.

- А Пелагея ведь дома.

Виталик посмотрел на него как на недоразвитого.

- Доверься ей! Вечно испортит все и напутает.

- Но она ведь старенькая уже.

- Много ты знаешь! Пятьдесят три - разве это старость?

Одик поразился: ей пятьдесят три? А он думал - семьдесят, не меньше!

- Отлынивает от работ: таких больше нет в папином семействе.

- А она что, ваша родственница?

- Немножко. - Виталик замялся. - По папиной линии.

- Кем же она приходится папе?

- Сестра… Только ты не думай - у них ничего общего нет… Папа энергичный и умный, а она… - Он вдруг словно прикусил язык: из-под черешен вынырнула Пелагея в неизменном белом платочке и длинном, до земли, темном грязном платье; лицо у Виталика сразу застыло. - Тебя кто звал? Подслушиваешь все?

Одику стало стыдно за него. А если бы слышал Георгий Никанорович, как он разговаривает с Пелагеей? Хоть бы его, Одика, постеснялся.

- Зачем мне, детка, подслушивать тебя, - сказала тетка и почему-то показала большой палец правой руки. - Я сымала с ящика с-под клубники крышку…

Виталик вдруг захохотал и с торжествующим видом посмотрел на Одика.

- Когда ты говорить правильно научишься? Какой уж год из деревни, а все "сымала", да "лётают", да "наскрозь"…

У Одика что-то заныло внутри.

- Ну чего тебе? - спросил ее Виталик. - Что из того, что ты "сымала" крышку?

Пелагея опять показала большой, черный, весь в земле палец.

- Скабку загнала… И несподручно левой вытянуть… Как бы не заядрило…

Виталик сморщился и посмотрел на ее палец.

- Иди мой руку, и только живо, а то мне некогда.

Пелагея отвернулась от них и косовато, левым плечом чуть вперед, как всегда ходила, скрылась в зелени сада.

- Ну зачем ты с ней так? - спросил Одик. - Ведь обиделась, наверно.

- Она? - искренне удивился Виталик. - Ты ее не знаешь! Устроилась на тепленькое место, питается почти так же, как и мы, а никакой благодарности. Будто папа обязан был брать ее из деревни и поить-кормить до смерти. Он думал, она будет его помощницей, а она… Она и занозу эту засадила-то нарочно, чтобы не работать.

Одик был ошеломлен и не знал, что сказать.

- А мне жалко ее, - проговорил наконец он и вздохнул. - Она такая худая.

- Ты ничего не понимаешь… Худые - они всегда крепкие и здоровые. А вы с отцом со своими телесами долго не проживете. И еще вы совсем безвольные. Не разбираетесь, что к чему… "Жалко" ему!

Одик был разгромлен: что-то в словах Виталика было и верно. Не отец ли подсказал?

У Одика упало настроение.

- А ты сказки Пушкина читал? - спросил он вдруг у Виталика, чтобы опять перевести разговор на другое.

- Кто ж их не читал! - слегка даже рассердился Виталик. - Все прочитал. Давно уже. Папа сказал, что я должен быть начитанным. Специально для меня их из Москвы выписал. Я и сейчас кое-что помню наизусть, и папа, как будто я маленький, просит меня рассказывать, когда к нам приходят гости. И особенно это место: "Князь у синя моря ходит, с синя моря глаз не сводит; глядь - поверх текучих вод лебедь белая плывет…" Помнишь?

- Помню. - Одик посмотрел на блестящие листья абрикосов, за которыми скрылась Пелагея, и зевнул.

Родители и сестра - она давно убежала от Одика - были у моря: ему не захотелось одному тащиться на раскаленный пляж, и он прошелся по асфальтированным дорожкам сада. У каменного сарая на перевернутом ведре сидела Пелагея и, приблизив к глазу палец, пыталась вытащить занозу. Одик подошел к ней.

- Дайте я попробую.

- Не вылазит… Никак не могу уцепить - нету ногтей. Придется иголкой расковырять…

Одик присел возле нее на корточки и взял в руку ее кисть, иссохшую, легкую, с устрашающе выпуклыми синими венами, точно они были не под кожей, а перехлестывали руку сверху. В ее пальце, истресканном и грязном, он увидел черную точечку и, ухватив ее ногтями, дернул вверх. Старуха вскрикнула и затрясла рукой:

- Спасибо, миленький… Выдернул!

- Не за что. - Одик встал с корточек, постоял, думая, что бы такое сказать, потому что просто так уйти было бы невежливо. - Вам тут плохо, сказал он, - когда ни посмотришь из окна, все вы в саду…

Пелагея подняла на него мутноватые, в глубоких морщинах глаза.

- Что ты, сыночек… Как же не работать - бог любит работящих, спасибо Егору, кормильцу… Чтоб без него робила? Кому нужна старуха? Ведь и подписаться-то не могу. - Она почесала длинным худущим пальцем костлявое плечо. Потом быстро огляделась и проговорила: - Иди гуляй, милый, чего тут со мной, со старухой, время тратить. Да и я совсем заболталась с тобой. Она подняла с земли цапку и ушла за сарай. Не поймешь Пелагею: он ее эксплуатирует, а она благодарит…

Через час пришла с моря Оля. Потом явились мама с отцом; они ели приготовленную накануне окрошку, оладьи, и отец все рассказывал про то, как обманчив бывает внешний вид игроков. Взять Сергея Викторовича, - до чего, казалось бы, растяпистый человек, ведь и на карты вроде бы не смотрит, а все помнит, что скинули. Все до единой помнит!

- Несчастный! - сказала мама. - Жалкий, беспробудный картежник! Для этого ты приехал сюда? Дома не было партнеров? Лучше бы купался, загорал и ходил в горы… Вон как разнесло! Тебе надо больше двигаться и активно отдыхать, а не сидеть на месте. Ведь все нервы истрепал на этих картах…

- Стоп! - сказал отец и засмеялся. - Прошу при детях выбирать слова.

Дети засмеялись громче его.

- Сходим сегодня в кино, - сказала мама, - идет "Девушка в тельняшке"; говорят, прекрасная картина.

- Так и быть, уломала жалкого картежника! - проговорил отец. - Тяжка моя участь… Иду!

"Все-таки отец хороший, все понимает, - подумал Одик, - только и правда, как ему не надоест преферанс?"

Картина не показалась Одику прекрасной, но смотреть было можно.

Зато следующий день был наихудшим днем в Скалистом. Одик не знал, куда себя деть. С утра он был с мамой и Олей на пляже и томился. Лежал на полотенце под огромной пилоткой, свернутой мамой из "Недели", и смотрел на берег, на проходивших иногда по гальке мальчишек. Знакомых среди них не было. Ну ясно, амфору они подняли со дна бухты и делать там вроде больше нечего.

Но ведь Дельфиний мыс остался на прежнем месте, и Илька еще не прошел на него. Да, может, и другие, более робкие ребята осмелятся повязать свой лоб синей лентой и захватить ведерко с белилами…

Мама по-прежнему вязала из зеленых ниток свитер - мотки сильно уменьшились, - заговаривала с соседками по пляжу, а Оля бродила у воды: охотилась за крабиками, которые были настолько глупы, что изредка давали себя поймать. Одик, за последние дни слегка охладевший к сестре, снова от скуки стал поглядывать на нее.

"А что, если рассказать маме про амфору и про Дельфиний мыс? - вдруг подумал он. - Будет ей интересно слушать?"

И Одик рассказал. Но, конечно, про то, что ребята прогнали его от дверей Мишиной квартиры и что в музее не взяли амфору, не сказал ни слова. Мама слушала его очень внимательно. Оля тоже прекратила охоту за крабиками и не спускала с его лица глаз, на этот раз не очень каверзных.

- Смотрите вы! - сказала мама. - Что ж ты раньше молчал? А я думала, где это он все пропадает! А мне можно посмотреть на эту амфору?

- И мне? - пискнула Оля.

- Только не сейчас, попозже… Ее даже Федор Михайлович еще не видел.

- А кто это? - Мама оторвалась от вязания.

- Учитель, - тут же встряла Оля, - он очень насмешливый и даже на ходу читает книги про броненосец "Потемкин".

Одик снисходительно улыбнулся, но не поправил сестру.

- Ого, да у вас тут, я вижу, полно знакомств! - сказала мама. - Не то что дома. Даже с учителями… А я думала, в Москве успели надоесть! Ты ведь все время жаловался на Полину Семеновну…

- Да что ты сравниваешь их, - перебил ее Одик, - она нудная и придира, слушать ее скучно.