Диверсия не состоялась - Дмитрий Репухов

- …Возле деревни, где я родился, протекает маленькая речушка. Однажды я присел на бережок. Слышу, кто-то кличет: «Ванюша! У тебя под носом щука плавает. Держи ее!» Я и бултыхнулся в воду. Потом вынырнул и поплыл.

- Сразу вот так и поплыл? - удивился Толя.

- Сам не знаю как, но в один раз научился плавать.

- А я по-собачьи два года плавал, пока по-настоящему научился, - признался Женя.

- Ты и сейчас плаваешь, как головастик, - с веселой ухмылкой произнес Иван.

Женя показал ему язык:

- А ты - как лягушка-раскоряка.

Послышался веселый смех. Таболин увидел меня и сказал:

- Ну, а теперь одевайтесь! Пора идти на ужин.

На следующий день унтер-офицер Краузе назначил меня дневальным и приказал к двенадцати часам дня почистить сапоги. Когда я вышел с начищенными до блеска сапогами на террасу, ко мне подошел Таболин:

- Не тяжело? - И негромкой скороговоркой сообщил: - Завтра отправляемся в Россию. Скоро увидишь свою маму. Ребят предупреди.

Вечером опять у нас состоялся совет, и мы пришли к единодушному мнению, что Таболин по-честному хочет помочь нам. Все было за него. Во-первых, он, рискуя собственной жизнью, при переходе скалистого перевала, спас от верной смерти Толю Парфенова. А гитлеровец разве пошел бы на это? Ни в жизнь! И потом наша встреча с младшим инструктором у концлагеря…, Таболин часто говорил нам: «Рисковать жизнью надо сознательно, ребята». Шварц же учил все делать наоборот.

Рано утром нас разбудил зычный федотовский басок:

- Подъем. Эх вы, сони! Одевайтесь и живо в столовую. А после завтрака собирайтесь в дорогу. Едем в Россию.

Мы покидали дачу обер-лейтенанта Шварца с радостью. Гремела песня:

Расцветали яблони и груши…

В последний раз я посмотрел на таинственный особняк. Сквозь придорожные кусты блеснула узенькая полоска озера Вальдек. А вот и вышки-скворечники, гитлеровский концлагерь. Внезапно мы увидели вырванные с корнями деревья, размытые водой поля и разрушенные дома. У домов стояли женщины и плакали. Плакали точно так, как наши русские бабы, когда хоронили убитых немцами близких людей.

- Что все это значит? - спросил у Федотова Толя Парфенов. - Половодье, что ли?

- Американцы разбомбили плотину и магистральный водопровод, - хмуро ответил Федотов.

С трудом преодолевая наносы из песка, земли и всякого хлама, мы добрались до села Вальдек. Там нас поджидал автобус. Федотов расщедрился и каждому из нас дал по куску колбасы, а еще булку хлеба на пять человек. Мы как следует перекусили, потом сели в автобус и поехали в сторону железнодорожной станции Кассель.

Через двое суток мы были на станции Орша. Перехватывало дыхание от того, что мы стояли на своей, русской земле. Но мы еще ничего не знали о задании немецкой разведки и потому не могли думать о доме.

Федотов подал команду:

- Шагом марш!

Мы пошли мимо станционных строений и разбитых паровозов, стоявших вдоль запасного пути. Некоторые паровозы, словно устав от долгой и трудной работы, сошли с рельсов и уткнулись в насыпь.

У ремонтного депо нас встретил Шварц и, подведя к одному из паровозов, предложил полазить по нему, а затем рассказал, как паровоз работает, где хранятся запасы угля и как уголь подается из тендера в топку.

После этого нас посадили на вездеходы и повезли на аэродром. И вот у обочины дороги замелькали березовые кресты, сверху прикрытые стальными касками, а рядом вырубленные леса, бревенчатые доты с квадратными амбразурами для пулеметов, разбитые танки с крестами и обломки машин. Впереди, слева от дороги, у еловой рощи, тускло блеснули окна армейской казармы. Вездеходы сбавили скорость и подкатили к стоящему на отшибе серому зданию.

- Устали небось? - спросил, улыбаясь, Федотов.

- Нисколько, - ответили мы дружно.

- Тогда выходите из машины, да поживей. Иван Семенович! Проводи ребят в казарму. Жрать небось хотите?

- Еще как! - послышались голоса.

- Тогда быстро мойтесь и проходите в столовую.

Нас провели в просторное помещение и посадили за огромный деревянный стол. На нем были расставлены блюда с ветчиной, рыбой и хлебом, а в стеклянных вазах красовались яблоки и сливы.

Пришел Шварц. Выпив стакан клюквенного сока, тихо и торжественно произнес:

- Разведка германской армии поручает вам выполнить важное и почетное задание.

Он взял со стола кусок каменного угля.

- Как вы думаете, что это такое?

- Уголь, - хором ответили мы.

- Ошибаетесь. Это самая настоящая взрывчатка, выкрашенная под цвет каменного угля, и она непременно должна попасть в топки советских паровозов…

После недолгого раздумья он добавил:

- Я очень беспокоюсь за вашу дальнейшую судьбу и потому должен честно сказать - задание является не только ответственным, но и опасным. Каждому, кто попадет в руки советской разведки, грозит немедленная смерть. Так что, прошу вас, будьте осторожны.

Но мы-то понимали, что не о нас он беспокоится, а о том, чтобы задание было выполнено.

По приказу Шварца нас разбили на три группы. Я попал в третью. Федотов тут же увел нас в отдельную комнату.

- Послезавтра улетишь к своим, - проходя по коридору, шепнул мне Иван Семенович. - Поговорим после обеда. Жду возле ельника у торца здания.

Я с трудом дождался конца обеда и, стараясь тверже ступать на левую ногу, вышел во двор. Незаметно осмотрелся и, заложив руки за спину, побрел к густому разлапистому ельнику, где меня ждал Таболин.

- Ступишь на нашу землю, немедленно дай знать об этом советским властям. Понятно?

Я молча кивнул.

- И еще вот что: напиши там, в России, письмецо моей матери, Марии Венедиктовне Голосовой. Так, мол, и так, жив-здоров ваш сын Иван Семенович Таболин. Скоро думает вернуться домой. Запомни адрес: Орловская область, Кромский район, деревня Красный Клин. Повтори.

Я повторил адрес и пообещал непременно выполнить просьбу.

- Ну, а теперь - в казарму.

Вечером в отсек барака заглянул Федотов. Вскоре кто-то из ребят крикнул:

- Димка! Алексей Николаевич зовет тебя.

- Поговорить бы нам напоследок… Как-никак, а почти два месяца прожили вместе…

Федотов оттащил меня в сторону:

- С этими пропусками вы явитесь в любую воинскую часть Красной Армии. Ты их ребятам, кто понадежней, раздай. Действуй с умом.

Воспитатель втиснул в мою руку несколько квадратных листков бумаги и торопливо исчез за дверью. «Вот тебе и Федотов!» - ахнул я и уже хотел было разделить с мальчишками свою радость, но в тот же миг тревожное чувство опасности заставило меня насторожиться. А что, если это очередная проверка? Стоит ребятам опустить хрустящие квадратики в карманы, как тут же всех нас схватят.

Не раздумывая, я бросился за воспитателем вдогонку. Но его уже не было в коридоре.

Что же мне делать с пропусками? Вернуть или бросить в печь?.

Позади послышались тяжелые шаги. Я поспешно обернулся и, увидав перед собой Таболина, возбужденно прошептал:

- Иван Семенович! Только что Алексей Николаевич дал мне вот эти бумажки.

- А ну, покажи!

Я видел, как побледнело его лицо.

- Иди к ребятам. Я все улажу. Помни: это было твое последнее испытание.

В большой квадратной комнате ярко горела электрическая лампочка. Она как бы просвечивала нас всех насквозь. Краузе подал команду:

- Раздевайтесь!

Он открыл дверь в смежную комнату. Там мы получили советскую одежду, деньги, спички и хлеб. Таболин помогал каждому из нас подобрать обувь по размеру. Он подошел и ко мне.

Спросил:

- Готов?

- Всегда готов! - тихонечко, но твердо ответил я.

Эпилог

Что же было дальше?

Все двадцать девять мальчишек явились в советские органы и выложили из сумок взрывчатку. Все двадцать девять до конца выполнили свой пионерский долг. Фашистам не удалось нарушить движение поездов на прифронтовых железнодорожных линиях.

По-разному сложились потом наши судьбы.

После возвращения на родную землю около пяти месяцев я пролежал в больнице. Мне сделали две операции на ноге. Когда дело пошло на поправку, я поступил в Мытищенское ремесленное училище и получил специальность столяра четвертого разряда. Настал долгожданный День Победы, и я вернулся домой. До сентября изготовил для школы несколько парт и скамеек и уже потом пошел сам учиться в седьмой класс.

Однажды поздней осенью из окна своего класса я увидел парнишку в солдатской форме. Его лицо мне показалось знакомым.

Была перемена, и я выбежал на улицу, догнал солдата и не сразу поверил глазам: передо мной стоял Витя Корольков!

Он протянул мне руку.

- Ну, здравствуй, Дима.

Мы обнялись.

- Ты откуда? - спросил я у него.

- Из госпиталя. До самого Берлина чуть было не дошел: на мину налетел.