Невидимая невеста - Жюль Верн

Программа вечера состояла из двух частей: концерта и бала. Танцы должны были начаться после полуночи, и, быть может, большинство гостей сожалело, что они назначены на столь поздний час, ибо, повторяю, нет другого развлечения, которому венгры и венгерки предавались бы с большим удовольствием и страстью.

За музыкальную часть программы отвечал великолепный цыганский оркестр. Этот оркестр, очень известный в Венгрии, еще не выступал в Рагзе. В назначенное время музыканты и дирижер заняли свои места в зале.

Мне было известно, что венгры — страстные любители музыки. Но, как справедливо было замечено, немцы и они по-разному ею наслаждаются. Мадьяр не поет или поет мало, он слушает, и, когда речь идет о национальной музыке, слушать ее для него — и величайшее удовольствие, и очень серьезное дело одновременно. Мне думается, что никакой другой народ так не восприимчив в этом отношении, а цыгане, инструменталисты родом из Богемии, наилучшим образом отвечали патриотическим настроениям публики.

Оркестр состоял из дюжины исполнителей под руководством дирижера. Они собирались играть свои самые красивые произведения, «венгерки» — песни воинов, военные марши, которые мадьяр, человек действия, предпочитает грезам немецкой музыки.

Может быть, вы удивитесь, что для свадебного вечера не выбрали более подходящую музыку — посвященные этой церемонии гимны Гименею. Но подобной традиции тут не существует, а Венгрия — страна традиций. Она верна своим народным мелодиям, как Сербия — своим песням, как Румыния — своим дойнам[69]. Венграм нужны эти зажигательные напевы, эти ритмы маршей, которые их воодушевляют на полях сражений и прославляют незабвенные подвиги предков.

Цыгане были в национальных костюмах. Я с любопытством рассматривал этих столь необычных людей, их смуглые лица, блестящие глаза под густыми бровями, выступающие скулы, белые зубы, яркие пухлые губы, черные курчавые волосы над слегка покатым лбом.

Цыгане играли на струнных инструментах нескольких видов: басах и альтах, предназначенных для главной темы, с оригинальным аккомпанементом скрипок, флейт и гобоев. В руках у двух исполнителей я увидел цимбалы с металлическими струнами, по которым ударяют палочками; дека этого инструмента усиливает его своеобразные звуки, не похожие ни на какие другие.

Репертуар оркестра, более богатый, чем те, что мне довелось услышать в Париже, произвел большое впечатление. Все присутствующие слушали концерт с религиозной сосредоточенностью, а затем взрывались бурными аплодисментами. Так были встречены наиболее популярные пьесы, в частности «Песнь Ракош» и «Ракоци-марш»[70], которые цыгане исполнили в тот вечер с мастерством, способным вызвать восторженные отклики всей пусты!

Время, отведенное для концерта, истекло. Что касается меня, то я испытал величайшее наслаждение, находясь в окружении мадьяр и слыша — в те моменты, когда звуки оркестра затихали, — отдаленный плеск Дуная!

Я не осмелился бы утверждать, что Марк тоже был очарован этой странной музыкой. Его душу наполняла другая гармония, еще более сладкозвучная, более личная. Он сидел рядом с Мирой Родерих, они разговаривали взглядами, пели друг другу романсы без слов, упоительные для сердец обрученных.

Когда смолкли последние аплодисменты, руководитель цыган встал, остальные оркестранты последовали его примеру. Доктор Родерих и капитан Харалан поблагодарили музыкантов в самых лестных выражениях, которые их, видимо, очень тронули. Затем они ушли.

Между двумя частями программы был своего рода антракт. Гости встали с мест, нашли знакомых, образовали группы, некоторые разбрелись по ярко иллюминированному саду. Тем временем появились слуги с подносами, уставленными бокалами с прохладительными напитками.

До этого момента ничто не нарушало распорядок празднества, и не было никакого основания полагать, что, так хорошо начавшись, оно не закончится таким же образом. Если я чего-то и опасался, если у меня и родились какие-то сомнения, то теперь они полностью исчезли.

Поэтому я не скупился на лестные оценки, беседуя с госпожой Родерих.

— Благодарю вас, господин Видаль, — отвечала она. — Я счастлива, что наши гости провели здесь несколько приятных часов. Но среди этих радостно настроенных людей я вижу только свою дорогую дочь и вашего брата… Они так счастливы!..

— Госпожа Родерих! — проговорил я. — Вы заслужили это счастье… самое большое счастье, о котором могут мечтать отец и мать!

Эта довольно банальная фраза по какому-то странному предчувствию напомнила мне о Вильгельме Шторице. Что касается капитана Харалана, он, казалось, уже не думал о нем. Возможно, он просто очень хорошо владел собой?.. Не знаю… но он переходил от одной группы к другой, оживляя праздник своим заразительным весельем, и, наверное, не одна молодая венгерка смотрела на него с восхищением! Он был счастлив, потому что, можно сказать, весь город проявил в те часы искренние симпатии к его семье.

— Дорогой капитан, — сказал я, когда он проходил мимо, — если второй номер вашей программы так же хорош, как и первый…

— Не сомневайтесь! — воскликнул Харалан. — Музыка — хорошо, но танец — еще лучше!..

— Ну что ж! — продолжал я. — Француз не уступит мадьяру… Второй вальс вашей сестры за мной.

— А почему… не первый?

— Первый?.. Но он принадлежит Марку… по праву и по традиции!.. Разве вы забыли о Марке и хотите, чтобы я имел с ним дело?..

— Вы правы, дорогой Видаль. Бал должны открыть жених и невеста.

За цыганским оркестром последовал оркестр танцевальной музыки. Он разместился в глубине галереи. В кабинете доктора были расставлены столы с таким расчетом, чтобы важные гости, которым Положение не позволяло отплясывать мазурки и вальсы, могли вкусить удовольствие от карточной игры.

Однако новый оркестр не издал ни звука, ожидая знака капитана Харалана, когда со стороны галереи, дверь которой выходила в сад, раздался голос, еще отдаленный, но мощный и грубый. То была странная песнь с необычным ритмом, в какой-то неопределенной тональности, а между фразами не было никакой мелодической связности.

Пары, образовавшиеся для первого вальса, замерли… Все превратились в слух… Может быть, это был сюрприз, дополняющий программу вечера?..

Подошел капитан Харалан.

— Что это? — спросил я его.

— Не знаю, — ответил он тоном, в котором сквозило беспокойство.

— Быть может, что-то случилось на улице?..

— Нет, не думаю!

Действительно, тот, кому принадлежал голос, находился скорее всего в саду и приближался к галерее… возможно, был уже на пороге…