Каменная гостья - Лада Лузина

— Но почему именно Руслана?

— Трудно сказать, почему духи вредят одним и благоволят к другим.

— Например, к своим тезкам, — озарилась Дображанская. — В замковой коммуналке правил бал некий поляк Ричард. Похоже, дух Замка Ричарда явно покровительствовал ему… Мне рассказывал сторож. Он, наверное, и сейчас там, — Катя указала вниз на пристроившуюся у подножия горы дверь в окружавшем замок зеленом заборе.

— Ой, мама… — несчастно проплакала Маша.

Ей показалось, что спускающаяся к Андреевскому спуску изломанная лестница за прошедшее время стала лишь еще опасней и круче.

— Вы все же решили заказать свой портрет?

Дверца в строительном заборе открылась, предъявляя Киевицам лишенное возраста бородатое лицо Агапия. Машу сторож словно и не заметил вообще. Вчера, в присутствии Дмитрия Андреевича, охранник Замка не позволял себе глядеть на Дображанскую так: прямолинейным восторженным взглядом безумца, готового прямо сейчас нырнуть с опасной скалы в пучину Катиных глаз.

— Возможно, — не стала спорить Катерина Михайловна. Она не жаловала влюбленных в нее. Влюбленные, в принципе, опасные люди — никогда не знаешь, каким именно способом они вознамерятся завоевать тебя и как тебе доведется противостоять им…

Вот и этот сразу выкинул штуку.

— А я уже нарисовал его! — заявил сторож, едва они вошли в дом, и зачастил: — Помните, вы не сразу ушли, остановились на наш Замок взглянуть… И меня вдруг как цепануло. Никак не мог выкинуть вас из своей головы… Судите сами, что вышло. А денег не надо. Я так давно кисти в руки не брал. А вас как увидел… Вот за это спасибо. Вы меня, может, к жизни вернули. Показать вам?

— Чуть позже, — постаралась быть дипломатичной Катя. — Вы тут вроде слегка подрабатываете экскурсиями?

— Так уж сложилась жизнь, — снова сказал он. И Катя вдруг подумала, что Агапий, скорее всего, не настоящее имя, а нечто вроде запоминающегося бренда или псевдонима, оставшегося с богемных времен, — вряд ли б она запомнила сторожа Сашу или Сережу. — Но теперь, когда я снова начал писать, может, все по-другому будет. Очень хочу показать вам…

— А там наверху портреты Леси и Тараса Шевченко тоже вы написали?

— Нет, что вы, не я, — вымолвил он с еле слышной укоризной, — это известные работы… Я же рассказывал. Тут жил художник Фотий Красицкий. Племянник Шевченко. Он нарисовал портрет Тараса Григорьевича. Тоже известный… И портрет Леси Украинки. Я специально поставил, чтоб, когда людям рассказываю, было что показать… Многим ведь интересно взглянуть на дом с привидением. Многие спрашивают: слышал ли я тут стоны. А кто хочет, и сам слышит…

— Что слышит?

— Что хочет. А я не спорю. А там, кто какую копейку даст…

— Вот, возьмите, — поспешно протянула Катя купюру.

— Нет, с вас не возьму, — почти испуганно отпрянул он от ее денег. — Я ваш портрет в салон сегодня утром отнес. Мне сказали: еще неси… И в голову теперь всякое лезет. Я думал, там давно ничего нет. Но как вас увидел…

Катя суховато кивнула и пошла наверх, приглашая Машу последовать за ней.

— А вы много о жизни Фотия Красицкого знаете? — спросила сторожа Маша Ковалева.

— Один из первых жильцов Замка Ричарда, — запустил заезженную пластинку Агапий. — Жил здесь на пятом этаже. На его квартире собиралась редакция журнала, в нем печатались Франко, Нечуй-Левицкий, Леся Украинка… Он хорошо ее знал, гостил летом на хуторе у ее семьи, писал портрет Лесиной сестры. А ее саму изобразил в виде некоего рыцаря духа…

— Вы так… очень по-академически это рассказываете, — сказала студентка исторического факультета.

— Так уж сложилась жизнь. Я художку закончил. Как запомнилось, так и говорю…

— Помолчите!

Не добравшись до верхнего этажа, Катя остановилась на лестнице, резко приложила палец к губам, призывая их к тишине.

Мой Ричард, добрый… моя королева… —

неслось еле слышным шепотом по пустым комнатам Замка.

— Вы слышите? Слышите? — встрепенулась она.

— Нет, — сказал Агапий. — То есть да, — спохватился он. Но, судя по лицу, в нем говорила сейчас лишь привычка не спорить.

— Да, — сказала, вслушавшись, Маша. — Я слышу… «Моя королева, мой Ричард». Нет, не совсем так, — оправилась она.

— А как?

— Сейчас…

Песня лилась откуда-то сверху. И, помедлив, Маша решительно устремилась туда — на третий, затем на четвертый этаж, стараясь приблизиться к тихой балладе, узнать ее поближе.

Мой Ричард, добрый… моя королева…

Слова показались тревожно знакомыми — знакомыми давно, с детских лет. Катя спешила за ней, сторож отстал, спотыкаясь где-то внизу. И приближаясь к пятому этажу, Маша, наконец, разобралась, что не так.

— Они поют на украинском, — сказала она.

Теперь она явственно слышала текст:

«Куди ви зібрались так пізно в дорогу,мій Річарде, добрий мій пане?» —«Моя королево, моліться ви Богу,то легше на серці вам стане». —«Ніч темна на морі, — пождіть хоч до рана,мій Річарде, добрий мій пане…»

— На украинском? — растерялась Катя.

— А как же еще? — сделал привычно-понимающее лицо догнавший их Агапий. — Я ж вам говорил, Шевченко тут рисовали, Лесю опять же…

— Опять Лесю! — возгласила Маша. — Все правильно! Опять Леся… Это баллада из ее пьесы «В пуще». Я читала ее еще в школе, когда писала то сочинение.

— И там есть герой Ричард. Рыцарь Ричард? — спросила Катя.

— Можно сказать и так. Рыцарь, и в то же время художник. Точнее, скульптор…

— А дом покровительствует Ричардам, художникам и скульпторам, — сказала Дображанская. — Дух дома мог читать эту пьесу?

— Теоретически мог. Раз Красицкий знал семью Леси, ее саму, у него собиралась редакция журнала, в котором печатались ее произведения. Рукопись вполне могла оказаться в его доме…

— А пасынок рабочего, окрестивший себя Ричардом, любил читать, — сказала Катя. — И отождествлял себя с героями романов. После смерти дух Ричарда прочел произведение о Ричарде и…

— …решил, что это тоже о нем! Ой, мамочки… — выдала Маша.

Достигнув пятого этажа, где обитал художник, Киевицы остановились в изумлении.

— Вы сказали, что нарисовали мой портрет… — выдохнула Катерина. — Один портрет.

Множественное число было б уместнее. Еще уместнее — словосочетание «великое множество». Картонки, бумажки и бумажечки, ватманы, обратные стороны старых плакатов и даже белые стены комнаты заполонила воинственная женская ипостась. Высокое и прекрасное тело Дображанской было заковано в доспехи, чело украшала корона, в руках Катерина сжимала меч и копье. Ее лицо было скрыто под забралом, но взглядом она походила на Орлеанскую деву — Жанну д’Арк, — ожидающую штурма Орлеана. На сказочную королеву-воительницу.