Ангелы живут вечно (СИ) - Талан Светлана

— Мы больше не будем делать вашей дочери химиотерапию, — сказал врач.

— Почему? — упавшим голосом спросила женщина.

— Не вижу в ней необходимости. Этим мы только делаем хуже, забираем у пациентки последние силы. Множественные метастазы… Они продолжают распространяться по всему телу, — сообщил доктор.

— И… что теперь? — еле слышно произнесла Антонина Евгеньевна.

— Мы сделали все, что могли, но медицина не всесильна, — вздохнул доктор. — Я выпишу лекарства, которые будут облегчать состояние пациентки.

— Она… Она будет мучиться? — еле выдавила из себя женщина.

— К сожалению, да.

— Когда можно забрать ее домой?

— Хоть сегодня. Подождите в коридоре, я выпишу рецепты на необходимые лекарства, — сказал доктор, открыв ящик стола.

Пошатываясь, Антонина Евгеньевна вышла в ко­ридор, присела на скамейку. Хотелось кричать, выть и рвать на себе волосы. Спазмы сжали горло до боли, запекло в груди.

— Я должна быть сильной! — шептали ее губы. — Ради дочери я должна быть сильной. Рая не должна видеть меня слабой.

В тот же день они забрали Раису домой. Василий нес жену на руках до машины, усадил ее поудобнее на зад­нем сиденье. Рая понимала, что ее дни сочтены, но радовалась возвращению домой. Ее муж давно не был таким внимательным и добрым к ней, а на руках не носил со дня их свадьбы. На душе у нее было светло, как в этот солнечный весенний день.

«Закончились мои мучительные сеансы химиотерапии, не будет капельниц, уколов и больничной койки, — думала она. — Я буду дома, и это уже хорошо».

У Раи мелькнула мысль о том, что многие люди жалуются на судьбу, когда не хватает денег, когда нет своего жилья, и даже не подозревают, как они счастливы.

«Если бы они могли понять, что иногда человек может быть счастливым даже от того, что имеет возможность умереть в родных стенах, они бы ценили каждую прожитую минуту», — думала Рая, жмурясь от яркого слепящего солнца.

Дома у Раисы настроение ухудшилось, и оптимизм, с которым она возвращалась домой, улетучился. Она лежала на своей кровати, наблюдая, как Василий достает из шкафа постельное белье, подушку и одеяло.

— Ты куда, Вася? — спросила его Рая.

— В той комнате себе постелю, — ответил он.

— Рядом есть раскладной диван, ты можешь там спать.

— Там пусть мама твоя спит, а я — в той комнате.

Раиса понимала, что болезнь съела ее красоту, но почему-то было так больно от его слов.

Вечером перед сном мать спросила ее, почему она такая грустная.

— Мама, я не хочу жить, — тихо произнесла Рая.

— Ну что ты такое говоришь, доченька?! Нельзя такие слова произносить!

— Хочу поскорее умереть.

С Антонины Евгеньевны как будто живьем содрали часть кожи. Слезы навернулись на глаза, но она сдержала себя, прилегла возле дочери.

— Хочешь, я тебе расскажу что-то интересное? — спросила женщина, поглаживая худенькую руку дочери.

— Расскажи, — безразлично произнесла Раиса.

— Не знаю, правда это или нет, но я читала об этом, — начала свой рассказ Антонина Евгеньевна. Женщина как будто возвратилась в то далекое время, когда Рая была маленькая и она вот так же по вечерам ложилась рядом с дочкой и вполголоса рассказывала сказку или интересную историю. Под тихий, ласковый голос дочь спокойно засыпала. — Птицы, как и люди, тоже стареют. Когда орлам исполняется сорок лет, их когти становятся длинными и теряют твердость, тогда птица не может есть. Перья на груди и крыльях становятся такими тяжелыми, что не позволяют орлу летать, как раньше. Тогда перед орлом встает выбор: либо умереть голодной смертью, либо выдержать длительный и очень болезненный период изменения. Знаешь, сколько ему нужно времени, чтобы пройти этот путь восстанов­ления?

— Не знаю, — тихо произнесла Рая.

— Сто пятьдесят дней! — сказала Антонина Евгеньевна. — Для этого орел в своем гнезде на вершине горы долго бьет клювом о скалу.

— Зачем?

— Чтобы клюв разбился и слез. Потом орел ждет, пока не вырастет новый клюв, которым он отрывает свои старые когти, и ждет, когда отрастут новые. Уже новыми когтями он выдергивает живьем из своего тела тяжелое оперение и снова ждет до тех пор, пока не вырастут новые перья. После пяти месяцев мучений и боли орел возрождается. У него появляются новый клюв, когти, оперение, с которыми он может прожить еще три­дцать лет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ничего себе!

— Иногда нас тяготит груз прошлого, но мы должны измениться, пройдя через боль и страдания, чтобы жить дальше.

— Мама, что ты этим хотела сказать?

— Что мы с тобой прошли нелегкий путь сквозь боль и мучения не для того, чтобы сложить руки и сдаться.

— А для чего? Ведь будущего у меня нет.

— У тебя есть настоящее, а за будущее надо бороться. Все, моя доченька! Давай отдыхать, — сказала Антонина Евгеньевна и поцеловала дочь, как в детстве.

  Глава 22

Еве до боли хотелось увидеть маму. Хотелось прижаться к ее груди, выплакаться, почувствовать ее успокаивающее тепло.

«Я должна ее увидеть!» — решила Ева и набрала номер матери.

— Доченька, как ты? Когда уже я смогу увидеть тебя? — Ева услышала родной голос, и комок подкатил к горлу.

— Мама, как Рая? — спросила она.

— Ей уже не будут делать химиотерапию, теперь она дома.

— Химиотерапию?! — удивленно воскликнула Ева. — Значит, у Раи…

— Да, моя птичка, да! У Раечки рак.

— И вы обе молчали? Почему не сказали мне?

— Чтобы гастроли прошли успешно, чтобы ты не волновалась. Ведь ты все равно ничего не смогла бы изменить, узнав о ее диагнозе.

— Шансы на выздоровление есть? — глухим голосом спросила Ева.

— Конечно! Рая обязательно выздоровеет! Ева, доченька, когда ты вернешься?

— Мама, я уже вернулась, — ответила Ева.

— Так приезжай к нам немедленно! Мы соскучились по тебе!

— Я тоже по вам скучаю, но приехать не могу, — сказала Ева и сделала паузу. «Я должна это сказать!» — подумала она и сообщила, что попала в больницу.

— Что случилось? — встревожилась Антонина Евгеньевна. — Ты заболела?

— Да, мама, немножко. Ты сможешь ко мне приехать?

— Конечно! Где ты находишься? — спросила жен­щина.

Ева назвала адрес больницы, где была раньше и где она находилась сейчас. Старый адрес был хорошо знаком Антонине Евгеньевне.

«Значит, я тогда не ошиблась, когда увидела девушку, похожую на Еву, — подумала она. — То была моя дочь! Мои дочери были в одной больнице, только в разных корпусах».

Антонина Евгеньевна сказала, что завтра будет у Евы утром.

Увидев дочь, кожа которой обрела цвет воска, Антонина Евгеньевна с трудом сдержала слезы. Она бросилась к Еве, обняла ее и все-таки расплакалась.

Ева уткнулась в плечо матери и уже не владела собой. Она плакала, как ребенок, долго, всхлипывая, безутешно. Дав волю слезам, женщины немного успокоились, и Еве пришлось сказать напрямую, что ей нужна трансплантация печени.

— Мама, ты сможешь стать моим донором? — спросила Ева.

— Моя птичка! Я согласна отдать своим детям не только печень, но и сердце, лишь бы вы были здоровы! — ответила Антонина Евгеньевна.

У них взяли пробы на совместимость тканей, и надо было ждать результаты. Оставшись с дочерью, мать попросила Еву рассказать все начистоту. После откровенного разговора женщина упрекнула Еву в том, что та ее обманывала.

— Ева, я хотела бы спросить о том парне, который у тебя появился, — осторожно произнесла Антонина Евгеньевна.

— О Диме?

— Наверное. Он знает о твоей болезни?

— Нет. Я ему не говорила, как и тебе.

— Как ты к нему относишься?

— Мама, я люблю его. Очень-очень! — призналась Ева.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— А он?

— И он меня любит безумно!

— Почему тогда он не знает, где ты? Разве между влюбленными могут быть недомолвки, тайны?

— Согласна, не должно быть, — ответила Ева. — Но именно потому, что люблю его, я не сообщила о своей болезни. Хочу, чтобы он жил спокойно. Пусть думает, что у меня все хорошо, и не переживает за меня.