Белый лебедь - Линда Ли

— Я не оставлю ее умирать здесь, — проговорила она напряженным тоном. — Если ей суждено умереть, пусть она умрет не в одиночестве.

Взгляды их скрестились, она смотрела на него исподлобья, у него на скулах играли желваки.

— Хорошо, я сам понесу эту псину, — наконец сказал он.

В глазах у Софи появился такой же страх, какой только что был у собаки. Но она промолчала, когда Грейсон поднял животное, чей некогда золотистый мех был покрыт грязью, кровью и кусками льда, тут же испачкавшими его новый костюм. Грейсон встал, и собака доверчиво прижалась к его груди, а Софи посмотрела на него так серьезно, что сердце у него сжалось. Она молча кивнула, словно слова могли выдать ее чувства.

Почему-то Грейсон вдруг понял, что ее забота о собаке имела гораздо более глубокие корни, чем ему вначале показалось. Ее золотисто-карие глаза потемнели, и это сказало ему, что в жизни ее была какая-то трагедия, которую она надежно запрятала в самый дальний уголок своего сердца, и что сама она не просто строптивая девчонка, которая задалась целью выгнать его из «Белого лебедя». Здесь было что-то еще. Но что она испытала в своей жизни такого, от чего в глазах у нее появился этот тревожный блеск?

— Мы отнесем ее домой. — Софи вскочила, не обращав внимания на порванную и грязную одежду.

Забыв о зонтике и шляпке, она побежала к воротам, через которые они вышли на Коммонуэлс-авеню, и не успел Грейсон остановить ее, как она бросилась наперерез потоку экипажей, заставляя кучеров натягивать поводья, чтобы ее не задавить.

Она не обращала внимания на пассажиров, осыпавших ее громкими ругательствами.

— Быстрее, Грейсон! — крикнула она ему с мостовой. Он шагнул на Коммонуэлс-авеню. Сердитый хор голосов разом смолк при виде окровавленной собаки, обмякшей у него на руках.

Грейсон прошел сквозь внезапную жуткую тишину — молча, ни о чем не думая, только ощущая, как собака у его груди время от времени вздрагивает от боли. Он знал, что до конца дней своих не забудет этой тишины и ощущения уходящей жизни в своих руках.

Софи распахнула дверь «Белого лебедя», вихрем промчалась мимо испуганного Генри, который стоя пил кофе из фарфоровой чашечки. Она вела Грейсона по черной лестнице в подвал, где находилась прачечная.

— Положите ее сюда, — велела Софи. Едва Грейсон успел положить собаку, как появился Генри и скорчил гримасу.

— Подайте полотенца. Генри! — скомандовала она.

— Я? — пискнул он, и чашка задребезжала в его руках. Но его избавило от необходимости что-то делать появление энергичной Маргарет, ворвавшейся вслед за ним. Грейсона бесцеремонно оттолкнули в сторону, когда Софи и Маргарет склонились над избитой собакой и принялись за дело с такой сноровкой, словно не раз занимались этим раньше.

К этому времени животное почти не дышало. Глаза Грейсона сузились от неожиданных чувств — чувств, которые нахлынули на него в то мгновение, когда он поднял собаку на руки. Он не хотел ничего предпринимать. Собака умрет. Он узнал это еще в детстве, узнал, что любимые собаки умирают, и отец запрещал сыновьям что-либо делать при этом. Но Софи не собиралась отступать.

— Я разведу огонь, чтобы стало теплее, — проговорила Маргарет и отошла, вытирая руки полотенцем.

Грейсон ни разу не пошевелился с тех пор, как положил собаку на пол.

— Я сам это сделаю, — вдруг произнес он. Женщины посмотрели на него с таким удивлением, как если бы он вдруг заговорил на неведомом им языке.

— Я разведу огонь, — повторил он властным тоном. Софи посмотрела на него нахмурив лоб, словно пытаясь что-то понять, и указала на аккуратную стопку дров.

— Растопка вон там. — И она снова занялась собакой. Он с минуту смотрел на нее, на ее ласковые руки, умелые, но осторожные прикосновения, с которыми она обрабатывала раны. Неожиданно из давних лет явилось воспоминание. Он был маленький, не старше четырех-пяти лет, и на улице его поколотили смеющиеся мальчишки постарше. Ему было больно, из носа текла кровь, а по щекам катились слезы. Тогда его отец, возвышаясь над ним, точно великан с сердитым лицом, запретил ему плакать.

Грейсон поднялся с земли, но когда он хотел пойти к матери, отец не пустил его.

— Только младенцам нужны материнские нежности.

В конце концов он сам обмыл пораненные места в ванной наверху, по его разбитому лицу текли слезы, еду по приказанию отца ему принесли наверх, словно он сделал что-то дурное. Царапины и раны зажили. И он никогда больше не плакал.

Грейсон не понимал, почему у него так странно бьется сердце и почему он вдруг вспомнил тот эпизод, почему воспоминания нахлынули на него именно сейчас. Отец обязан научить сына быть мужчиной, быть сильным и смелым. Грейсон стал таким, как хотел его отец.

Вдруг он удивился: почему он все еще здесь? Ему это не нужно, он этого не хочет. Возмутительное поведение, странствование по свету со свитой прихлебателей — и вот теперь она самозабвенно возится с какой-то собакой, которая неминуемо издохнет. И в эту минуту он окончательно понял, что ему нужна не такая жена.

Ему нужен упорядоченный мир, серьезная работа, теплый спокойный дом, куда хотелось бы возвращаться по вечерам. Ему нужна жизнь, которую он строит вот уже пятнадцать лет.

Но сердцебиение не прекращалось, и он резко повернулся и со злостью бросил в огонь полено.

Когда больше уже ничего нельзя было сделать, Маргарет и Софи, усталые, прислонились к стене. Потом Маргарет ушла, и когда Софи сказала ему, что ей больше ничего не нужно, он долго смотрел на нее, говоря себе, что он должен уйти. И он заставил себя уйти.

Он медленно брел по улице, возвращаясь в отель и заполнив свой ум настороженной пустотой. Он сосредоточился на узкой кровати в ограниченном пространстве номера. Ему пришлось воспользоваться маленьким тазиком, имевшимся в его комнате, пока ванна в конце коридора наполнялась горячей водой.

Он раздраженно скривился, а потом его губы сжались, когда воспоминания овладели им, напоминая о давних днях в мансарде, где он впервые увидел грязные коридоры и общие ванные, в которых ржавая вода текла тонкой струйкой, и познакомился с разными мошенниками, которые украли бы у него бритву с такой же легкостью, с какой воспользовались бы ею, чтобы перерезать ему горло. Хорошо, что в шестнадцать лет ему не очень часто приходилось бриться.

Он попробовал рассмеяться собственной шутке, но ничего не получилось.

Он направился в маленькую гардеробную при номере, чтобы переодеться, и обнаружил, что у него осталась последняя пара брюк и одна рубашка.

Его охватило отчаяние, но не из-за отсутствия одежды. Слишком много воспоминаний. Его жизнь как-то вдруг вышла из повиновения.