Полдетства. Как сейчас помню… - Олег Михайлович Жаденов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раков в ту ночь наловили очень много. Пришлось даже освободить ящики и мешки, лежавшие в машинах на всякий случай, – ловцы вошли в охотничий азарт и всё не могли остановиться. Наконец десяток последних раков полетел обратно в водоем. Да спасет их волшебная регенерация и да затянутся поскорее их раны!
По дороге обратно я уснул, папа, сонного, перенес меня на руках из машины в постель. Утром я, потянувшись, с удовольствием вспомнил необычную ночь, спрыгнул с кровати и пошел умываться. Искусство умываться холодной водой так, чтобы не мочить особенно лицо, но при этом создать у родителей ощущение, что «омовение» состоялось, причем тщательное, оттачивалось мною не один месяц. Главное, чтобы в ванной при этом никого не было, тогда можно, всего лишь смочив кончики пальцев и подождав, пока вода согреется на коже, потереть уголки глаз и, может быть, еще рот.
На кухне хлопотала мама, готовила завтрак, так что надо было торопиться, чтобы проделать процедуру «омовения». Я прокрался к ванной, не включая свет (его хватало и так – пробивался через маленькое окошко почти под потолком), пустил тоненькую струйку воды и стал морально готовиться к утреннему обряду. И тут мне показалось, будто что-то шуршит и скребется рядом. Огляделся – темновато, конечно, но ничего страшного вроде не видно. Решился, протер глаза, промокнул полотенцем – сделано! Но все равно слышится шуршание. Что бы это могло быть? Высунул руку за дверь, дотянулся до выключателя, щелкнул им, обернулся, а в ванне…
Она была до краев полна раками. Они все двигались, скребли клешнями, взбирались один на другого и тут же тонули под телами более активных собратьев. Все это бурлило, как суп. Представляете – целая чугунная ванна раков!
Как выяснилось потом, пока мама кормила меня завтраком, ночью папа разбудил ее и сначала принес меня, а потом вернулся с мешком и вывалил свою часть улова прямо в ванну. Другой емкости, которая бы могла вместить такое количество, просто не нашлось. И еще несколько ванн в нашем военном городке в то утро кишели раками. Уж не знаю, насколько благосклонна к ним была судьба, но, кажется, несколько дней после той ночи в нашем городке ели раков с пивом и без, дома и на площадках для пикника, в кафе и просто на улицах. Что смогли, заморозили, что нет – сварили.
После той ночи папа хромал пару дней, и больше за раками мы не ездили. А острога долго еще лежала в тумбочке сначала у него, а потом у меня. В своих играх про бесконечное противостояние ковбоев и индейцев я иногда то за одних, то за других вводил всесильного бога Посейдона, роль которого исполняла моя кисть, опирающаяся, как на ноги, на указательный и большой пальцы и сжимающая остальными волшебный трезубец – папину острогу, снятую с древка.
Другие игрушки
Вы уже всё поняли – закрытый военный городок, прогулки по известным, много раз хоженным маршрутам, набор развлечений не сильно разнообразен, зато детство здоровое, в основном на улице. Эдакая беспризорщина на воле, но за высоким забором и под периодическим родительским надзором.
В погожий выходной, когда вся семья была в сборе, мы гуляли. Немецкие сосны были аккуратны и стройны, хотя некоторые из них уже успели обзавестись татуировками и шрамами, нанесенными русскими солдатами. Темой надписей чаще всего становился год демобилизации с вожделенной трехбуквенной аббревиатурой ДМБ, ну и родной город. Фамилии или «Коля + Петя» почти не встречались – видимо, находясь на территории условного друга, генетическая память подсказывала бойцам хранить военную тайну не только номера части, но и собственного имени. Впрочем, в детстве, в «добуквенную эпоху», это варварство не казалось таким уж вопиющим. Мы и сами могли выскоблить гвоздиком или кончиком автоматного патрона какое-нибудь солнышко или кораблик на стволе. Но несмотря на все это, величавые, будто подтянувшие на лишнюю дырочку портупею, немецкие сосны покачивали своим вечнозеленым убранством. И под этими кронами прогуливались мы всей семьей.
Иногда папа мог выстругать для меня что-то. Он умел делать восхитительных человечков-физкультурников. Если нажимать с боков на «штанги» турника, спортсмена подбрасывало, и он делал подъем с переворотом. Но лично мне гораздо более ценным представлялся сам человечек, без турника. И поэтому я не понимал, зачем папа постоянно его туда подвешивает – так же играть неудобно. Но праздник случался – иногда тонкая штанга, на которой болтался физкультурник, рвалась, и тогда я не просил папу починить игрушку, а играл самим человечком.
Когда годы спустя я попал в пионерский лагерь, то наладил там выпуск подобных физкультурников уже сам и просто дарил их. Это сделало меня популярным, правда ненадолго. В середине смены, в разгар дружб и почти перед самым началом первой влюбленности, мама забрала меня домой. А физкультурники – да, игрушки, свидетели детства. У меня и сейчас хранится один такой, без турника, еще папиного производства.
Были у меня и другие, самые обычные детские игрушки, как у всех. Лук со стрелами, рогатка, воздушный змей, городки… По весне – кораблики из сосновой коры (с материалом не было проблем). Папа научил их делать даже без ножа – можно просто потереть крупные куски отвалившейся коры о грубый асфальт, он не хуже наждака работал. Мы с ребятами потом в желании усовершенствовать навыки кораблестроения изгваздали так пол-улицы, подкинули бедным солдатикам работы. После окраски травы в «натуральный зеленый», что практиковалось иногда перед приездом высоких делегаций (честное слово! Прямо настоящей зеленой краской пожелтевшую траву красили!), они швабрами и хозяйственным мылом должны были отмыть от нашей «корабельной» пыли асфальтовое покрытие главной городской аллеи. Хотя лодочки получались отменные – аккуратненькие, гладкие.
В какой-то момент папа увлекся орнаментальной резьбой. Сначала он долго сидел, засыпая пылью кухню, над обработкой палки (длиной около метра). Потом на горелке или костре обжигал ее до черноты, покрывал, предполагаю, лаком и затем резал какой-то замысловатый узор. Иногда палка превращались в составную часть удочки, или в тросточку, или так и оставалась красивой черной лакированной палкой с узором. Как правило, навершия были плоскими, но когда папа делал их скругленными, я воспринимал это как абсолютный шедевр. Ни одна его резная палка не сохранилась, но я помню их до сих пор, даже детали орнамента смогу нарисовать. Требовалось определенное искусство, скажу я вам, чтобы делать такие вещи. А еще папа в народный промысел добавил свой технический мозг – придумал, как текстолит закрепить в дереве, и получился аутентичный спиннинг с резной ручкой. На деле вещь оказалась не самая удобная, но смотрелось впечатляюще.
Игрушки были не только из дерева. Сейчас я попрошу вас включить воображение и представить, что почувствовал я, ребенок из Советского Союза, где все игрушки были либо жесткими, либо тяжелыми, когда однажды мне подарили огромную картонную коробку, в которой лежали немыслимой
