Цепной Койот. Книга 2 - Кира Иствуд

Извините за это, — он дотронулся до горла, имея в виду мою внезапную немоту, — но по-другому, мой друг, вы не понимали… Кстати, вам сейчас сколько? Пятнадцать? Человеческие маски уже научились растворять? Нет? Научитесь. В такой глуши не мудрено, что вас проглядели. Ничего, найдут, да поздно будет. Дел уже наворотите. — Он печально покачал головой, но и это чувство было показное, точно пластмассовое:

— Я, собственно говоря, вас пришёл отговаривать от того, что вы собрались сделать. Как бы так попонятнее сказать… это грозит тяжкими последствиями и для вас, и еще для одной особы, той, что дочь зеленоглазой ведьмы. Ей сейчас из дома уезжать нельзя никак, она потом всю жизнь жалеть будет. Как и вы. Только у вас будут разные сожаления, они раздробят ваши дороги, разведут в разные стороны. Услышали меня? Поверьте, я от чистого сердца. Впрочем, вижу, что не послушаете. Поэтому вот моя визитка, возьмите, я единственный, кто сможет вам потом помочь. И, может быть, даже несчастной вашей девушке, хотя, увы, тут остаются сомнения.

Я так и не в силах был пошевелиться и только смотрел, как он подошёл и положил свою чёртову визитку в нагрудный карман моей джинсовки. А потом зачем-то поднёс свою ладонь к моему лбу, прикрыл на мгновение глаза. Силой от него веяло такой, что колени подгибались.

— Ну что же, — он кивнул сам себе и убрал руку. — До свидания, мой юный друг. Умоляю вас: будьте благоразумны!

Барон развернулся и двинулся прочь, в сторону деревни. А я отмер и ещё какое-то время с бешенством и страхом глядел на его удаляющийся силуэт. Откуда он знает моё имя? Что вообще значили его странные слова? И как он заставил меня замолчать? Что у него за сила?

Я со злостью скомкал визитку и выкинул в грязь. “Будут мне ещё старые хрычи указывать, что делать!” — яростно думал я, но внутри росла и раздувалась страшная уверенность, что вернусь и буду ползать на коленях в пыли в поисках визитки. И найду. И позвоню… и. Нет! Что за херь! Не будет этого, мало ли психов на свете…

Мысли метались, как крысы на тонущем корабле, но все попрятались, стоило мне увидеть Илону. Она бежала ко мне от дома, но казалось, будто парит над землёй, такая она была лёгкая и воздушная в своём развевающемся красном платье. Ткань обвивалась вокруг её тела, позволяя рассмотреть худенькую фигурку и стройные ноги. Волосы неслись следом чёрной волной.

— Готов? — спросила она, совсем запыхавшись. Я же не мог отвести взгляда от её малиновых щёк и ярко накрашенных морковных губ. Должно быть, опять стащила у матери помаду. — Волнуешься?

— С чего бы?

— Я бы вся извелась от волнения, — сверкая по кошачьи зелёными глазами, поделилась Илона. — Первый раз за столько лет маму увидеть! Вот она удивится. И обрадуется тебе, хоть на что спорю!

— Посмотрим.

— Хм, опять этот твой скепсис. Знаешь, если ей вдруг и правда будет плевать, то и я ей в лицо плюну!

— Тебе бы волю, так ты бы каждому в лицо плюнула.

— А то! И ноги бы отдавила! И пальцы окурками прижгла!

— Садистка.

— Я просто людей не люблю. Разве это не то, что нас объединяет? — и она залилась смехом, будто ничего смешнее в жизни не говорила.

— Ладно, разошлась. Сейчас договоришься, ещё маньяком заделаешься.

— А что. Вот ты знаешь хоть одну женщину маньяка? Вроде Чикатило? Нет! Но это не потому, что их не было. А просто поймать не сумели, ха!

— Хм-м, интересная теория, — слабо улыбнулся я. — Скажи лучше, тебя-то хоть отпустили?

Девушка беззаботно махнула рукой:

— Мамка не в курсе, да и не до того ей. Второй день с отцом что-то поделить не может. Утром видела её на клумбах, с цветами она разговаривает ласковее, чем с любым живым человеком. Я записку оставила, что у подруги поживу, да и не будет нас всего пару деньков… Эй, не грузись, — она легко взлохматила мне волосы. — Ну-ка, пусти немного ветра в голову! И нечего кривиться, я твои ухмылки на раз-два раскусываю. Колись, в чём дело!?

Я глядел в её чуть раскосые глаза, такие же, как у её матери, и думал, нужно ли сказать о предостережении незнакомца? Откажется ли она тогда от затеи ехать, искать мою мать? Нет… конечно, не откажется, не останется, ничего это не изменит, только сильнее ухватится. А если и правда что случится? Если и правда уезжать нельзя?

Моя рука невольно потянулась к пустому нагрудному карману и вдруг наткнулась на квадратик картона. Ознобом обдало спину.

— А может…

— Что?

— … ну его, не поедем? — голос у меня сорвался на хрип. Илона сощурила глаза, скрестила руки, вкрадчиво спросила:

— Ну, началось. Испугался все-таки?

— Нет, но… — я хотел продолжить, признаться, но горло словно пережала невидимая ледяная рука. Кожей я словно чувствовал чешуйки.

— Тогда пошли. Я твёрдо решила. А если ты сейчас подожмёшь хвост, то разочаруешь меня. Понял?

Я ничего не сказал. Только кивнул и взял под руку. Но пока мы шли к остановке, перед глазами красной строчкой бежали чужие слова:

“Вашей подруге из дома уезжать нельзя. Нельзя…”

* * *

После того как Грач выстрелил себе в голову, а Илона едва не провалилась в разлом — она расклеилась, стала отвечать односложно, кажется, уйдя в грустные мысли по самые кончики кошачьих ушей. Может быть, повлияла встреча с матерью, которая так вовремя угомонила Павла? Что за странный ребус она сказала перед уходом?

Алеку оставалось только догадываться, о чём шла речь в том послании (если это было послание), и как вообще персонаж из воспоминания смог обратиться к тем, кого там не должно было быть.

Что ещё за “трёхглазый”? Кого Илона пытается вернуть? Выводы, к которым Алек приходил, были неутешительными. Получалось, что Илона играла в какую-то свою игру, за которой стояли совершенно чуждые Алеку мотивы.

Илона знала, что следует удержать Павла на месте, чтобы мальчик по имени Грач успел выстрелить. А ещё она знала про шоковую реакцию, которая должна наступить при слишком большом потрясении. Может ли быть, что она вызвала безумие Павла нарочно? Если так, то цель её прибытия вовсе не спасение. А та женщина с раскосыми глазами её предостерегла… но от чего? Можно