Портреты святых. тома 1-6 - Антонио Сикари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таков наш Господь: Он терпеливо переносит все наши выходки, всю нашу наглость, Он прощает нам все наши глупости и, несмотря на нас самих, сострадает нам".
О гордыне он говорит: "Вот человек, страдающий, раздираемый сомнениями, возмущающийся. Он хочет владычествовать надо всеми, он считает, что представляет собой ценность. Кажется, он хочет сказать солнцу: "Уйди с неба, я буду вместо тебя светить миру…". Настанет день, когда этот горделивый человек обратится всего лишь в горстку пепла, и река за рекой унесет его прочь… до самого моря".
На этом основано служение арсского пастыря. Иногда он говорит им: "Мы ждем-не дождемся, как бы отделаться от Господа, как от камушка в башмаке", или же: "Несчастный грешник подобен тыкве, которую хозяйка разбивает на четыре части и видит, что она кишит червями" или: "Грешники черны, как печные трубы". — Но одно дело — приводить примеры из проповедей и бесед, а совсем другое — видеть и чувствовать, как эти слова рождаются в его сердце, как они пронзают его душу.
Достоверно одно — выходя из церкви, все говорили: "Ни один священник никогда не говорил нам о Боге так, как наш".
Сам его епископ замечал: "Говорят, арсский священник неучен — не знаю, верно ли это, но достоверно знаю, что Святой Дух просвещает его".
Его пастырская деятельность (помимо основания приюта для девочек-сирот и впоследствии института для обучения юношества) разворачивается в трех направлениях, в которых он сразу же увидел признаки глубокого кризиса веры во Франции той эпохи.
С одной стороны, это работа по праздникам и привычка к богохульству как самые разительные признаки практического атеизма — фактического отрицания Бога, вера в Которого исповедуется на словах.
Жан-Мари Вианней знает, что его крестьяне работают по праздникам из корысти, лишая время и жизнь их человеческого содержания. Недаром парижские господа пытаются тем временем отменить выходные и праздники и заменить их "десятым днем", светским выходным днем, лишь бы люди забыли о дне Господнем и о церковных праздниках.
Арсский пастырь не успокоится, пока не сможет в отчетной книге прихода записать, что в праздничные дни прихожане работают "редко", и пока приезжие не будут с удивлением наблюдать, как три возчика пытаются справиться с разъяренной лошадью, опрокидывающей телегу, не выходя из себя и не богохульствуя. Эта сцена их так удивила, что они описали ее в дневнике путешествия.
Кроме того, святой пастырь ведет борьбу с кабаками, о которых он говорит как о "заведениях, чей хозяин — дьявол, школе, где ад излагает свое учение, где продаются души, где разрушаются семьи, где подрывается здоровье, где вспыхивают ссоры и совершаются убийства".
Не будем спешить с улыбкой. Представим себе деревню с 270 жителями, где целых четыре харчевни, две из которых находятся рядом с церковью.
Подумаем о том, что по воскресеньям люди вместо того, чтобы идти в церковь, идут туда и проводят там долгие вечера и ночи вместо того, чтобы проводить их у себя дома. Подумаем о том, что именно там идет торговля единственным наркотиком того времени — вином; о том, что там спускаются деньги, заработанные для семьи; о том, что там завязываются ссоры и зарождается вражда.
Проповедь и деятельное вмешательство приходского священника привели к тому, что сперва были закрыты два кабака рядом с церковью, а потом и два остальных.
А в будущем попытки открыть еще семь новых будут обречены на провал.
Третья проблема приходской жизни — это танцы: арсский пастырь говорит, что "дьявол окружает танцы, как садовая ограда", а люди, туда входящие, "оставляют своего Ангела-хранителя у дверей, тогда как его место заступает бес, так что в определенный момент в зале оказывается столько же бесов, сколько и танцующих".
В те времена крестьянские балы и странствования танцоров из одного села в другое были почти единственным средством распространения сомнительных нравов, которому не могла противостоять семья. И как бы ни изменился мир, нечистота молодежи, супружеская неверность и вожделение, разжигаемое некоторыми танцами, никогда не были христианскими добродетелями и не являются таковыми и сегодня.
Но и эти социальные пороки мало-помалу почти полностью исчезают, ибо народ любит и уважает святого человека — Жана-Мари Вианнея, который молится за него и за него налагает на себя покаяние.
Но главное дело святого пастыря — это его деятельность как исповедника. Около 1827 года начинает распространяться слух о его святости. Сначала к нему приходит от пятнадцати до двадцати паломников ежедневно. В 1834 году их уже тридцать тысяч в год, а в последние годы его жизни их будет от восьмидесяти до ста тысяч.
Пришлось установить регулярное транспортное сообщение между Лионом и Арсом. Более того, пришлось открыть на лионском вокзале специальное окошко, где продавались билеты в Аре и обратно сроком действия в восемь дней (в те времена такого рода билетов не существовало), потому что для того, чтобы попасть на исповедь, нужно было ждать в среднем неделю.
Так началась настоящая миссия арсского пастыря — "мученика исповедальни". В последние двадцать лет своей жизни он проводил в исповедальне в среднем 17 часов в день, начиная исповедовать летом с часа или двух часов ночи, а зимой — с четырех утра и до позднего вечера.
Он прерывал исповедь только для служения Литургии, чтения бревиария, катехизиса и на несколько минут для еды.
Летом в церкви было так душно, что паломникам приходилось по очереди выходить на улицу, чтобы не упасть в обморок, а зимой в церкви была лютая стужа. Один из очевидцев рассказывает: "Я спросил его, как он может столько часов оставаться на таком морозе, никак не укутав ноги от холода. "Друг мой, — ответил он мне, — дело в том, что со дня Всех Святых и до Пасхи я ног вообще не чувствую"".
Но оставаться в церкви, как бы прикованным толпой к исповедальне в любую погоду и в любое время было еще не самой большой жертвой и страданием. Страданием была та волна грехов и зла, которая захлестывала его, как лавина грязи.
"Все, что я знаю о грехе, — говорил он, — я узнал от них".
Он слушал кающихся, читал в их сердцах, как в открытой книге, но главное — их обращал.
Часто он успевал сказать кающимся только несколько слов, а в последние годы жизни у него был такой слабый голос, что он был едва слышен. Однако кающиеся отходили от исповедальни потрясенными.
"Если бы
