Очерки истории кибернетики в СССР - Василий Дмитриевич Пихорович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда разрабатывался план ГОЭЛРО, появился ленинский афоризм «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны». Сегодня ясно, что эта формула точно отражала специфику только первой фазы коммунизма. Вторая фаза – полный коммунизм – был неосуществим без автоматизации управления социалистическим хозяйством. Увы, этого не смогли понять тогда – в середине 60-х.
Глушков мечтал о том, чтобы ОГАС получила такую же поддержку, как и ядерная и ракетная программа. Только усилий она бы потребовала побольше, поскольку затрагивала все отрасли хозяйства и общественной жизни вообще. Но и эффект от внедрения этой системы обещал быть небывалым. Здесь мы бы не просто оборонялись и догоняли США. ОГАС – это было оружие экономического и социального наступления, применение которого не оставляло капитализму никаких шансов в экономической борьбе с нами. Обгонять, не догоняя – такой принцип предложил Глушков. Выставить какие-либо принципиальные возражения против ОГАС никто не мог. Но идею автоматизированного управления экономикой и не пытались рассмотреть с точки зрения принципов. Ее рассматривали в первую очередь с точки зрения выгоды. Она, конечно, обещала быть выгодной, но нескоро, да и неизвестно – получится или нет. – Типичная точка зрения мелких лавочников. А тут нужно было принимать именно принципиальное решение. Не экономическое, а политическое, точнее, полит-экономическое. Глушков это ясно понимал. Не зря, отвечая на вопрос «Комсомольской правды»: «Какое ленинское изречение, какую ленинскую мысль вы помните всегда», Виктор Михайлович, сказал: «Мысль о том, что принципиальная политика есть единственно правильная политика… Стараюсь всегда следовать этой мысли».
Эффективность ОГАС должна была измеряться совершенно не теми масштабами, которыми мыслили тогдашние экономисты-рыночники и управленцы послесталинской эпохи.
К слову сказать, Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР», говоря о рентабельности тогдашней социалистической экономики, писал, что рентабельность с точки зрения отдельных предприятий и отраслей производства не идет ни в какое сравнение с той высшей рентабельностью, которую дает социалистическое производство, избавляя нас от кризисов перепроизводства и обеспечивая нам непрерывный рост народного хозяйства с его высокими темпами.
Но идеи Сталина к тому времени уже были не в почете. Среди экономистов В. М. Глушкова полностью поддержал академик В. С. Немчинов, который, как уже упоминалось, сам раньше высказывал сходную идею. Но верх взяли экономисты-рыночники, среди которых оказались и ученики В. С. Немчинова. Собственно, экономическая реформа 1965 года означала не что иное, как официальное принятие рыночной ориентации в политической экономии. Противники усиления рыночных методов в экономике, те, кто старался усовершенствовать централизованное управление экономикой за счет внедрения современной техники и новых методов планирования, были вытеснены из сферы управления экономикой и фактически лишены влияния на политику партии и государства.
Отличительной чертой характера Глушкова была невероятная работоспособность и настойчивость в достижении поставленных задач: как тех, которые он ставил перед собой лично, так и тех, которые стояли перед коллективом, перед страной в целом. Впрочем, личное, коллективное и общественное в нем органически соединялись. Глушков умел растворяться в деятельности руководимого им коллектива. Но на такое способны хоть и далеко не все, но многие, что нередко приводит только к тому, что такого рода руководители интересы коллектива стараются поставить выше интересов общества. Глушков умел еще и деятельность своего коллектива всецело подчинить решению задач, стоящих перед обществом в целом. Но «подчинить» для него означало находиться на переднем крае, вести за собой, увлекать, заставлять двигаться вперед. В этом состояла коммунистичность В. М. Глушкова – не словесная, а действительная, практическая, деятельная.
Партия объявила, что коммунизм будет построен за 20–25 лет, и Глушков немедленно выдвигает идею ОГАС, включавшую в себя первоначально, кроме всего прочего, и систему безденежных расчетов населения. И это был не просто прожект. Все было продумано в деталях: технических, экономических, даже психологических. Позже, уже в 70-х годах, в вошедших в книгу В. Моева «Бразды управления» беседах Виктор Михайлович расскажет о своей идее потребительских ассоциаций по месту жительства, которые за счет того, что все их члены друг друга знают лично, поскольку живут по соседству и каждый день встречаются, позволили бы как исключить стремление обмануть друг друга в условиях безденежного распределения, так и избежать кажущегося неизбежным при решении подобной задачи вмешательства в личную жизнь каждого отдельного члена общества. Продуман был и финансовый механизм постепенного перехода к безденежному распределению.
Увы, таких людей, как В. М. Глушков, не оказалось в достаточном количестве ни в руководстве науки, ни в руководстве партии. Даже не попробовав выполнять программу партии, за принятие которой они сами же единогласно голосовали, руководители партии сочли ее невыполнимой. Вместо того, чтобы думать, как осуществить обещанное народу и что нужно предпринять для этого на тех или иных участках общественной жизни, руководство партии думало только о том, как облегчить себе жизнь, чтобы и руководить, и в то же время особо не напрягаться. Вполне понятно, что люди с таким настроем с большим энтузиазмом восприняли шарлатанские идеи экономистов-рыночников, утверждавших, что усиление рыночных стимулов в экономике автоматически разрешит все проблемы.
Если академика Глушкова его наука привела прямиком к «признанию коммунизма», то среди специалистов в области политической экономии почти что не оказалось таких, которых бы их наука вела туда же. Советских экономистов их «наука», наоборот, неумолимо тянула в болото товарности, рыночной стихии, по существу, к капитализму.
Все дело, наверное, в том, что не всякого ученого, специалиста вообще, его дело ведет к коммунизму. К коммунизму наука ведет только настоящих ученых и специалистов, которые умеют быть последовательными и настойчивыми, отдают всего себя своему делу, а дело ставят на службу прогрессу общества, а не просто превращают его в род бизнеса, или, наоборот, тяжкой, ненавистной поденщины. К сожалению, в советских научных и хозяйственных низах таких преданных своему делу людей было гораздо больше, чем в научных и партийных верхах.
Впрочем, о партийных верхах и их отношении к науке – разговор особый. Дело не в том, что там не было ученых. Проблема была в том, что те, кто оказывался наверху, не хотели учиться. Особенно не желали овладевать именно той наукой, без которой немыслимо успешное управление в условиях социализма – марксизмом. Для них марксизм был скорее религиозным ритуалом, чем наукой.
Владей они хотя бы азами экономического учения Маркса, проповедников «рыночного социализма», провокаторов «экономической реформы 1965 года» никто бы и
