Очерки истории кибернетики в СССР - Василий Дмитриевич Пихорович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда эти идеи не нашли реализации, но в этом направлении было очень много сделано. Были созданы машины, многие из которых уже не уступали американским (например, лебедевская М-20 в 1958 году была принята Государственной Комиссией с аттестацией «самая быстродействующая в мире», это при том, что в ней было в пять раз меньше ламп, чем в соответствующей американской ЭВМ «Норк»)[66]. Были отработаны механизмы связи между машинами. К примеру, машина, установленная на исследовательском судне в Атлантическом океане передавала по радио данные прямо в Киевский вычислительный центр, где эти данные обрабатывались. А применение ЭВМ в системе противоракетной обороны позволило нам вырваться в этой области на много лет вперед по сравнению с американцами[67]. Объединение средств вычислительной техники в единую систему, которая бы обслуживалась высококвалифицированными специалистами, было важно еще и для того, чтобы как-то смягчить наше отставание от США в производстве этой техники. В 1964 году вряд ли у кого-либо из серьезных руководителей производства или науки могло возникнуть сомнение, что будущее именно за электронно-вычислительной техникой. Именно поэтому идея ОГАС поначалу была встречена с полным пониманием.
Тем более непонятно, каким образом могло случиться так, что предпочтение в самый последний момент было отдано проекту так называемых «экономистов». Люди, которые выступили инициаторами «реформы», были мало кому известны, они свалились как снег на голову и сразу стали играть едва ли не ключевую роль в советской экономической науке. Например, Е.Г.Либерман, статья которого в «Правде» «План, прибыль, премия» считалась научным «обоснованием» реформы и по имени которого ученые, отнесшиеся к реформе скептически, назвали ее «либерманизацией», до этого был скромным профессором одного из харьковских вузов и ничем особым не прославил себя в области экономической науки.
Очень интересно, что деятельность «рыночников» была четко направлена именно против проекта Глушкова. Притом аргументы были иногда просто смехотворными и дикими. Например, авторы рыночного проекта соблазняли Косыгина тем, что, дескать, их экономическая реформа вообще ничего не будет стоить, т. е. будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатано постановление Совета Министров[68], и даст в результате больше, чем очень дорогой и требующий невероятного напряжения усилий всей страны и полной реконструкции старой системы управления народным хозяйством проект В. М. Глушкова. Но именно эти аргументы сыграли роковую роль в том, что программа подведения технической базы под существующую в то время плановую систему управления экономикой была отодвинута в сторону, а была принята программа, которая обеспечила поворот к сползанию экономики в пучину рыночной анархии.
Для понимания того, как такое могло случиться, очень важно понимать, что представляла собой политэкономическая наука в это время. То, что состояние ее весьма печально, показала уже дискуссия по поводу проекта учебника политэкономии, состоявшаяся в 1951 году. Часть экономистов просто не могли взять в толк, что существуют объективные экономические законы, отменить которые или обойти их не под силу даже ЦК КПСС. Эти люди требовали директивного упразднения торговли и денег. Другие же экономисты, наоборот, ратовали за легализацию и даже, лучше сказать, канонизацию товарных отношений, которые сохранялись на то время по причине недостаточной развитости производительных сил нашего общества, наличия наряду с государственной и колхозно-кооперативной собственности, далекой от возможности обеспечения коммунистического изобилия производительности труда и т. п.
Причиной такого положения дел было, в первую очередь то, что и те и другие ученые-экономисты, при всей противоположности их взглядов, страдали одним и тем же недостатком: они не имели, как выразился в «Экономических проблемах социализма в СССР» Сталин, «достаточного марксистского воспитания»[69], то есть не владели диалектикой, были, в основном, эмпириками.
А поскольку социализм с точки зрения экономической – это, в первую очередь, переход от товарного производства к нетоварному, непосредственно общественному, то в нем присутствуют и старые формы, и приходящие им на смену новые. Соответственно, есть достаточно эмпирического материала как для не умеющих думать сторонников товарности, так и для их «братьев по разуму» из числа так называемых «нетоварников». В «Экономических проблемах» достается и тем, и другим. Сталин разъясняет, что задача социализма состоит в преодолении товарного характера производства, но это преодоление не может произойти по субъективному желанию вождей, партии или народа в целом. Оно невозможно без учета объективных экономических законов. Но главной целью коммунистической партии в условиях социалистического этапа развития общества, в чем ни у кого не должно было оставаться никакого сомнения, – считает Сталин, – является все-таки переход к коммунистическим, нетоварным формам.
Очень характерно, что эта мысль не нашла понимания даже у ближайших соратников Сталина. Автор одной из самых основательных и объективных биографий Сталина Ю. В. Емельянов обращает внимание на интереснейший факт. Он считает, что «Экономические проблемы социализма в СССР» вообще не нашли поддержки у членов Политбюро. После того, как Сталин ознакомил их с содержанием брошюры, практически все они постарались воздержаться от высказывания своего мнения. Не будет лишним привести достаточно большую цитату из книги Емельянова:
«Как утверждал Микоян, он был настроен критически против ряда положений брошюры Сталина, как только ознакомился с ее содержанием. «Прочитал ее, и был удивлен: в ней утверждалось, что этап товарооборота в экономике исчерпал себя, что надо переходить к продуктообмену между городом и деревней. Это был невероятно левацкий загиб. Я объяснял его тем, что Сталин, видимо, планировал осуществить построение коммунизма в нашей стране еще при своей жизни, что, конечно, было вещью нереальной». По словам Микояна, «вскоре после дискуссии на даче в коридоре Кремля мы шли со Сталиным, и он с такой злой усмешкой сказал: «Ты здорово промолчал, не проявил интереса к книге. Ты, конечно, цепляешься за свой товарооборот, за торговлю». Я ответил Сталину: «Ты сам учил нас, что нельзя торопиться и перепрыгивать из этапа в этап, и что товарооборот и торговля долго еще будут оставаться средством обмена в социалистическом обществе. Я действительно сомневаюсь, что теперь настало время перехода к продуктообмену». Он
