История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Это замечательное произведение искусства сохраняется до сих пор и служит лучшим украшением Капитолия. Нельзя не проникнуться благоговением, взирая на эту статую и вспоминая, что она существует уже почти 17 столетий; и, быть может, этот бронзовый император с торжественно простертой рукой, величественно восседающий на коне, будет существовать и тогда, когда новые развалины будут свидетельствовать о том, что достоянием прошлого стал опять такой же долгий исторический период. Поставленная в эпоху наибольшего могущества цезарей, эта конная статуя была свидетельницей падения империи и возникновения папства. Готы, вандалы, герулы, византийцы и германцы проходили перед изображением императора, предаваясь убийству и грабежу, и не прикасались к статуе. Хищник Константин II засматривался на нее, но не решился увезти. Вокруг нее рушились храмы и базилики портики и статуи; сама же она оставалась невредимой, как одинокий гений великого прошлого Рима. Только имя статуи было забыто, ибо после того, как конная статуя Константина у арки Севера погибла, на статую Марка Аврелия было перенесено имя императора, которому так много была обязана церковь. С этим произведением искусства народная фантазия связала следующую грубую легенду о происхождении статуи. В то время, когда город управлялся консулами, рассказывали паломники, он был однажды осажден у Латеранских ворот чужеземным королем. В этих трудных обстоятельствах какой-то оруженосец-великан или крестьянин предложил городу избавить его от беды, но в награду требовал себе 30 000 сестерциев и памятника о своем подвиге в виде позолоченной конной статуи. Сенат согласился на такое предложение. Крестьянин сел на неоседланную лошадь и взял в руку серп. Зная, что ночью король совершает свои потребности под одним деревом, — а знал крестьянин об этом через сову, которая в такие моменты начинала кричать, — он захватил короля; в то же время римляне напали на вражеский лагерь и завладели богатой добычей. Сенат выдал освободителю обещанную награду и приказал сделать из позолоченной бронзы лошадь без седла; на ней был посажен всадник с протянутой правой рукой, которой был схвачен король. На голове лошади было укреплено изображение совы, а сам король был изображен со связанными руками, лежащим под ногой наступающего на него коня.

Таким образом, конная статуя Марка Аврелия стояла в X веке еще вполне сохранившейся на Латеранском поле, Campus Lateranensis. Находившаяся здесь базилика была построена Константином, а епископское подворье было раньше дворцом великого императора; естественно было думать, что и конная статуя была его изображением. Существовала вообще наклонность направлять некоторые вещи и памятники, свидетельствовавшие о Древнем Риме, в Латеран; так, уже в X веке бронзовая группа волчицы, кормящей детей, была поставлена в той зале Латеранского дворца, где происходил суд под председательством императорского посла, почему и зал стал называться ad Lupam.

Но вернемся к префекту, повешенному за волосы. Он был затем снят, раздет донага и посажен верхом на осла, лицом к хвосту, к которому был привязан колокольчик и который префект должен был держать как повод. На голову префекту был надет мешок, утыканный перьями; такие же мешки прикрывали ноги. В этом виде дефект был проведен по всему Риму и в заключение был отправлен за Альпы в изгнание. Ослепленные местью победители не пощадили даже мертвых; трупы графа Роффреда и вестиария Стефана по приказанию императора были вырыты из могил и выброшены за город. Все эти жестокие меры навели на Рим ужас и возбудили в населении негодование, а вне Рима вызвали внимание и сочувствие к римлянам; во врагах же императорской власти усилили к ней ненависть. Один только Иоанн XIII имел основание чувствовать признательность к Оттону и называл его освободителем и восстановителем погибавшей церкви, пресветлым, великим и трижды благословенным императором. Но римляне никогда не могли преклониться перед властью чужеземных королей, которые, спустившись с Альп со своими полчищами. являлись, чтобы получить от Св. Петра корону и титул императора и в силу этого властвовать над городом. Безмолвно затаив в себе ненависть, подчинились римляне власти саксонского дома. Среди них не нашлось поэта, который, по примеру предков, поведал бы о судьбе великого города. Только сорактский монах, заканчивающий свою хронику описанием прибытия разгневанного Оттона и его «несметных галльских полчищ», бросает в отчаянии перо и дает волю своему чувству, выраженному варварским и нескладным языком, но вполне понятным для нас:

«Горе тебе, Рим! Сколько народов угнетает и топчет тебя. Король саксов также покорил тебя; меч поразил твой народ, и твоя сила уничтожена. Их мешки наполнены твоим золотом и твоим серебром. Прежде ты был матерью, теперь ты стал дочерью. То, чем ты владел, утрачено; ты лишен своей первой юности; при папе Льве ты был попран первым Юлием. На вершине своего могущества ты торжествовал над народами, поверг мир в прах и раздавил земных царей. В своих руках ты держал скипетр и великую власть. Теперь тебя совершенно ограбил и разорил король саксов. То же, что говорится о некоторых мудрецах, будет написано и о тебе: некогда ты покорил чужеземные народы и овладел всем миром от севера и до юга. Теперь ты под властью народа галлов; ты был слишком прекрасен. Все твои стены с башнями и зубцами останутся такими, какими они были: у тебя было 381 башня, 46 замков, 6800 зубцов и 15 ворот. Горе тебе, город Льва, уже давно ты взят, но теперь король саксов осудил тебя на забвение».

Так плакал о падении Рима под властью саксов невежественный монах, обитавший на уединенной горе Соракте, с вершины которой, глядя на расстилавшуюся перед ним долину, он мог видеть, как из года в год проходят мимо вооруженные толпы народов, чтобы напасть на Вечный город и вселить в него ужас. Этот плач монаха при изменившихся условиях в Риме уже не может трогать нас так, как трогают нас элегии более раннего времени; но произведение это представляет последующее звено в ряду таких элегий, начиная с плача Иеронима о падении Рима при готах, писем Григория о лангобардах, теснивших Рим, и кончая трогательной песнью о Риме, подпавшем под иго византийцев. Сравнивая плач сорактского монаха с названными элегиями, мы убеждаемся, как низко пали в X веке язык и наука у римлян.

Глава IV

1. Коронование Оттона II. — Посольство Лиутпранда в Византию. — Пренесте или Палестрина. — Передача этого города в ленное владение Стефании senatix в 970 г.

Целых шесть лет выну ждан был Оттон пробыть в Италии — в стране, где после него еще бесчисленное множество германцев достигло славы, но вместе с тем возбудило в ней дикую ненависть к себе и обрело свои могилы. Будучи еще в Риме, Оттон отдал капуанскому Пандульфу Железная Голова в ленное владение Сполето и Камерино. Таким образом, верному вассалу были переданы лучшие земли Средней и Южной Италии и на него было возложено ведение все еще продолжавшейся войны с византийцами. Пасху 967 г. Оттон вместе с папой Иоанном праздновал в Равенне и затем на соборе возвратил церкви этот город и его область вместе с другими патримониями. После того Оттон приказал своему сыну прибыть в Италию, чтобы обеспечить ему наследование и сделать итальянское королевство, подобно империи, наследственным.

Оттон со своим отцом вступил в Рим 24 декабря и получил императорскую корону из рук Иоанна XIII в день Рождества. Идеи отца пленили воображение 14-летнего юноши' вдруг увидевшего себя цезарем, окруженным всемирно-историческими памятниками. Целью политики Оттона было восстановление Западной Римской империи; к этой цели должны были привести Оттона подчинение Рима и папства, изгнание из Италии греков и арабов и затем объединение этой раздробленной страны С Константинополем был заключен союз, к которому некогда так стремился Карл Великий. Вступлением в родство с греческим двором Оттон I надеялся придать блеск своей юной династии. Но византийский император смотрел с недоброжелательством на восстановление Западной империи и на возраставшее в Италии могущество германского короля, вассалами которого уже были государи Беневента и Капуи. Искавшие спасения в бегстве сыновья Беренгара нашли приют у византийского императора и легко могли начать войну из Калабрии, как некогда пытался это сделать претендент Адельхис. Оттон отправил посольство к Никифору Фоке, чтобы заключить с ним мир и просить у него для своего сына руки дочери Романа II. Посольская миссия была возложена на одного из самых умных людей Италии того времени; то был Лиутпранд, искусный царедворец, последовательно служивший при дворах Гуго, Беренгара и Оттона, а с 962 г. получивший сан епископа кремонского. Редкое для того времени знакомство с греческим языком, ум, находчивость и придворная ловкость делали Лиутпранда вполне пригодным для выполнения этой задачи, являвшейся тогда одной из самых трудных. Лиутпранд представил Оттону подробный отчет о своей поездке, который читается и в настоящее время с живейшим интересом. В этом отчете мы находим картину византийского двора, написанную, правда, нередко злостно, но живыми образами и в высшей степени ценную. Мы будем ссылаться на этот отчет, поскольку он относится к Риму и римлянам.