Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Япония также не наладила эффективных мостов, как в политическом, так и в экономическом плане, ни с одним из своих значимых соседей: Южной Кореей, Россией и Китаем. По ту сторону Тихого океана, конечно, не было ничего похожего на процесс региональной интеграции, осуществленный ЕС в послевоенной Западной Европе, а затем и в Европе после падения Стены в целом. Внешнеполитический проект Японии, по-видимому, предполагал, что ее геоэкономического доминирования в качестве страны-кредитора и экспортной экономики будет достаточно для поддержания баланса сил. При этом однополярное положение, занимаемое Америкой, несмотря на все существующие в стране экономические проблемы, показало, что геополитика по-прежнему необходима для эффективного международного лидерства. Заря Тихоокеанского века Японии так и не взошла.
Азиатскими поездками президента США в стиле игры в «классики» в январе 1992 г. оказалась не охвачена страна, которая действительно имела самое важное значение для тихоокеанского будущего: Китайская Народная Республика. Буш, конечно, по-прежнему стремился посетить КНР, как и в самом начале своего президентства. Но Китай сейчас переживал эпоху после событий на площади Тяньаньмэнь, и это окружало его стеной. Из-за режима западных санкций против нарушений Пекином прав человека Белый дом не мог открыто поддерживать отношения с Пекином, поэтому любые контакты приходилось поддерживать тайно, пряча от глаз общественности.
Тяньаньмэнь на самом деле стала огромной неудачей для китайско-американских отношений, от которой они, возможно, так и не оправились полностью. То, что в начале 1989 г. казалось цветущей «дружбой», после событий 4 июня пошло по гораздо более противоречивому пути[1748]. По словам социолога Ричарда Мэдсена, Тяньаньмэнь «беспокоила американцев несоразмерно с ее прямой ценой в виде человеческих жизней и страданий… Трагедия в Китае так расстроила многих американцев, потому что она противоречила широко распространенным американским представлениям о значении их демократических ценностей». Это была «драма» с плохим концом, когда студенты-идеалисты, ставшие голосом индивидуализма, добра и справедливости, не восторжествовали; вместо этого демократия была сокрушена диктатурой в результате жестоких военных репрессий. Хуже того, этот порочный акт был организован лидером, которым Соединенные Штаты восхищались и за которым ухаживали, человеком, которого журнал «Tайм» дважды признавал «человеком года» (в 1978 и 1985 гг.) и который обращался с президентом США как с лао пэнъю – старым другом. Китай не прошел через «дверь к свободе», не сделал шаг, который, по мнению Буша, обеспечит мир и процветание. Вместо этого дверь захлопнулась у него перед носом[1749].
Тем не менее Буш был полон решимости добиться того, чтобы отношения с Китаем не перешли в очередную глубокую заморозку, как во время «культурной революции». И он сделал это двумя основными способами. Во-первых, он пытался поддерживать контакты по теневому каналу. С этой целью он направил своего советника по национальной безопасности Брента Скоукрофта с двумя секретными миссиями в Пекин в июле и декабре 1989 г., а также приветствовал частные визиты в Пекин осенью 1989 г. экс-президента Ричарда Никсона и бывшего госсекретаря Генри Киссинджера. Во-вторых, он был полон решимости ограничить политику Китая, полностью используя свои конституционные исполнительные полномочия в качестве президента и главнокомандующего. После событий на площади Тяньаньмэнь, когда Конгресс и пресса требовали возмездия, Буш предотвратил его, введя умеренные санкции, включая приостановку военного сотрудничества и обменов на высоком уровне, а также ограничение на предоставление международных займов. Но он не отозвал посла США. Буш решил вести долгую прагматичную игру, которой руководил лично он. Таким образом, была подготовлена почва для серьезной битвы характеров между Белым домом и Капитолийским холмом по поводу того, как вести себя с Пекином в будущем. И Палата представителей, и Сенат подавляющим большинством голосов проголосовали за то, чтобы санкции, введенные Бушем, не могли быть отменены до тех пор, пока не будут получены гарантии того, что Китай добивается «прогресса» в области прав человека. И Конгресс также ввел дополнительные ограничения: приостановку переговоров и выделения средств на расширение американо-китайской торговли и запрет на поставки полицейского оборудования. Учитывая перевес большинства, Буш не мог наложить вето на эти запреты: теперь это были «красные линии», с которыми ему приходилось мириться[1750].
Президент предпочитал то, что можно было бы назвать благоразумным прагматизмом, а не «высокооктановым идеализмом», но ему приходилось и переступать через эту тонкую грань. «Как уладить эти отношения, – отметил он в своем дневнике 24 июня, – очень деликатный вопрос». С одной стороны, он не мог не выразить возмущения, испытываемого миллионами американцев, а также европейскими союзниками Вашингтона. С другой стороны, Буш был уверен, что обидчивые лидеры Китая не должны оказаться униженными или изолированными: «Я полон решимости попытаться сохранить эти отношения». Отрезать их от Запада и действовать против них «в одностороннем порядке» было опасно, потому что «Китай уже начал вновь поворачиваться к Советскому Союзу, и он действительно может совсем вернуться». Так что президент был готов принять множество уколов за потворство жестокой диктатуре; но он не сомневался, что Китай все равно останется непоколебимым и будет делать все по-своему[1751].
Буш оказался прав. Пекин не отступил от своей версии государственного авторитаризма, направляемого КПК и руководствующегося китайскими ценностями. Дэн совершенно ясно дал это понять Скоукрофту во время их июльской встречи в 1989 г. Еще одним последствием событий на площади Тяньаньмэнь стало то, что китайско-советская нормализация на некоторое время отошла на второй план. Преисполненная решимости пресечь все разговоры о политической либерализации, КНР осудила перестройку и гласность, обвинив Горбачева в «подрыве социализма»[1752]. На самом деле, они презирали Горбачева за разрушение коммунистического правления и советской империи.
По мнению Дэна, «единство и стабильность» были необходимы Китаю как обществу и государству. Но, как он ясно дал понять всего через пять дней после Тяньаньмэнь, выступая перед воинскими подразделениями, осуществлявшими военное положение, он по-прежнему страстно привержен экономическим реформам, сочетая план и рынок в том, что он позже назовет «органическим синтезом» «социалистической рыночной экономики», одновременно «открывая нашу страну внешнему миру»[1753]. Тем не менее движение его политико-экономического проекта споткнулось в 1989–1990 гг. Подавив студенческую революцию, стареющий Дэн, которому исполнилось 85 лет, исчез из поля зрения общественности после событий на площади Тяньаньмэнь, а доминирующей фигурой в ходе партийных перестановок после событий на площади стал энергичный консервативный премьер Ли Пэн. И после этого Китай замкнулся в себе на период, отмеченный политической консолидацией и
