Вексель судьбы. Книга вторая - Юрий Шушкевич

При кафе имелся вагончик, в котором можно было остановиться на ночлег, но в этом случае из пятнадцати тысяч у подавальщицы осталось бы меньше денег для больной дочери, к тому же из чувства благодарности она могла сама потратиться на него - чего совершенно не хотелось. Поэтому Алексей, не сумев по-быстрому поймать попутку, поспешил отсюда уйти и был вынужден ночевать в лесу, соорудив на сухом пригорке подобие шалаша из берёзовой поросли и еловых лап.

Ночью резко похолодало, и утром все лесные лужи оказались стянуты плотной коркой прозрачного льда, в котором, как живые, застыли незадачливые насекомые. Трасса была пустынной, пролетающие мимо редкие автомашины растворялись в морозном тумане, словно в пустоте. Лишь спустя несколько часов, успев прошагать километров пятнадцать, Алексею удалось остановить молоковоз, следовавший до Сычёвки - городка, название которого он помнил ещё из фронтовых диспозиций. Сойдя в Сычёвке и проходя мимо железнодорожной станции, Алексей услышал объявление о скором оправлении пригородного “дизеля” на Ржев. Быстро оценив обстановку, он без билета проник в вагон “дизеля” и благополучно добрался на нём до нужного разъезда. Отсюда до охотничьей базы, где они проживали летом, оставалось несколько километров через лес.

Знакомая тропа быстро и скрытно вывела Алексея к воротам охотбазы. На воротах висел внушительный новый замок, а их кованое узорочье было густо усеяно прицепившимися к завиткам сухими листьями, которые бы неизбежно облетали, если ворота отворялись. По всему выходило, что охотбаза была закрыта и безжизненна.

Но искать другое пристанище на сегодня уже не представлялось возможным. Алексей вспомнил, что с тыльной стороны охотбазы в заборе должен иметься лаз, которым иногда пользовались работники из местных, чтобы спрямить путь до близлежащей деревни. Он двинулся вдоль забора, местами с трудом продираясь через плотные заросли, и вскоре обнаружил искомый потайной проход.

Все домики и хозяйственные постройки на охотбазе были заперты, а дорожки, которые давно никто не подметал, густо устилала осенняя листва. Оказавшись на хозяйственном дворе, Алексей первым делом подошёл к колодцу, зачерпнул ведро воды и долго, с наслаждением, заливал жажду живительной ледяной влагой. В окне избы, в которой располагалась кухня, виднелась незатворённая форточка. Запустив туда руку, он смог повернуть шпингалет и открыть окно, через которое пролез вовнутрь. Света не было, холодильники стояли открытыми и пустыми, однако в шкафах оставались сухари, консервы, сахар, соль, макароны, многочисленные специи и даже початая бутылка ереванского коньяка, который категорически непьющая повариха Матрёна Семёновна по капельке добавляла в свои непревзойдённые рагу и бефстрогановы. А в соседнем помещении стоял диван, на котором после предстоящего роскошного ужина можно было крепко, по-настоящему выспаться.

На следующий день, уже далеко после полудня, Алексей проснулся и вскочил с дивана от шума отпираемого снаружи замка. Скрипнула входная дверь, в коридоре кто-то громко закашлял, послышались чертыханья, а вслед за ними - успокаивающий женский голос.

Алексей прислушался - и выдохнул облегчённо: это были егерь и хозяйка-повариха, зачем-то пришедшие на кухню.

— Константиныч, это ты, что ли?— негромким и доброжелательным голосом позвал Алексей егеря, чтобы тот не перепугался до смерти, обнаружив постороннего на закрытой кухне.

— Ух ты! Да я! А кто ещё тут?

Хотя с момента расставания минуло почти три месяца, работники сразу же Алексея узнали и определённо обрадовались появлению здесь “хоть одной живой души”. Правда, в остальном радостного было немного.

Из их рассказа Алексей узнал, что хозяин охотбазы, тот самый Виталик, в августе внезапно умер, затравленный кредиторами и устав отбиваться от судов, постоянных арестов имущества и угроз. Вскоре охотбаза вместе с агрофирмой, купленной Виталиком в начале года, поступила в ведение конкурсного управляющего, который распорядился её законсервировать с обещанием “что-нибудь к весне порешать”. Персонал базы, урезанный до Константиныча и Матрёны, был переведён на минимальную зарплату в пять тысяч рублей, за которые они теперь изредка сюда наведываются, чтобы проверить целостность замков.

Заметив, что Константиныч ищущим взглядом обшаривает кухонные полки, Алексей честно признался, что выпил вечером остававшийся коньяк. Однако вместо ожидаемого порицания Константиныч пригласил Алексея перебраться к себе домой, пообещав угостить домашним самогоном.

Алексей поблагодарил егеря, но сразу же сказал, что не хотел бы без нужды “светиться” в населённых пунктах, и если это возможно, он бы тихо и незаметно пожил на базе неделю-другую.

— Не вопрос, живи тут,— согласился егерь.— Но самогоном я тебя всё равно угощу!

Эти добрые местные, не задавая никаких вопросов о причинах вынужденного уединения Алексея, проявили к его положению совершенно бескорыстное участие. Матрёна Семёновна пообещала понемногу снабжать продуктами, егерь регулярно стал наведываться с бутылочкой самогона и, кроме того, поставил на электросчётчике байпас, благодаря которому в жилище Алексея появился свет, заработали телевизор, кухонная плита и калорифер.

Алексей попросил егеря связаться инвалидом Ершовым, и вскоре выяснилось, что тот находится в Москве, где ему в госпитале Бурденко подгоняют и прилаживают оплаченный ещё летом ультрасовременный немецкий протез. Узнав, что Ершов вернётся к середине ноября, Алексей искренне порадовался за ветерана, которому успел оказать такую существенную помощь.

Однако сколько других возможностей решить человеческие проблемы одним лишь движением своей волшебной кредитки он непоправимо упустил! Разве чего-то стоило ему в июле позвонить Шолле и отдать распоряжение оплатить все до последнего долги Виталика, чтобы спасти ему жизнь? Скольким ещё людям, знакомым и незнакомым, он мог бы помочь подняться, излечиться, воплотить угасающую мечту! Зачем, во имя чего с рациональностью скупого рыцаря он не спешил списывать со своего бесконечного счёта транши за траншами, совершенно ему ненужные, однако столь необходимые едва ли не каждому, с кем сводила его судьба? И конечно же, он должен, должен был отвалить, сколько требовалось миллионов Петровичу, дабы тот выкупил раз и навсегда ту проклятую насосную станцию со всей продажной местной администрацией, полицией и агросоюзом впридачу, обеспечив бы себе навеки почёт и неприкасаемость… Теперь же поздно стенать - двери захлопнулись, и поезд навсегда ушёл.

Поскольку в деревне имелись свои немалые дела, из-за которых егерь с хозяйкой навещали его нечасто и нерегулярно, то Алексею временами приходилось в полном одиночестве проводить по четыре-пять дней. Он привык к одиночеству - часами гулял, если позволяла погода, по огромной территории охотбазы, подолгу засматриваясь на подпирающие серое небо верхушки сосен и прислушиваясь к трепетанию на ветру последних сухих листьев, обречённо цепляющихся за оголённые ветви… Мысли неторопливо перетекали от события к событию и из эпохи в эпоху, порождая неожиданные сочетания и любопытные контрасты. Начиная с какого-то момента, он перестал чувствовать горечь от переживания неудач, и вместо этого сердце начала наполнять спокойная и ровная печаль, которая была естественной и совершенно необидной, как грусть угасающей осенней природы.