Мемуары. 50 лет размышлений о политике - Раймон Арон

Действительно ли ситуация нуждалась в таком драматическом анализе, вызывала столь пылкие эмоции? Франко-германский договор 240, задуманный и заключенный генералом де Голлем и канцлером Аденауэром, закреплял примирение двух стран; но подготавливал ли он, взамен американского главенства, франко-германский кондоминиум над всей Западной Европой? Конечно, генерал де Голль рассматривал Североатлантический пакт и НАТО как орудие или результат вассализации Европы. Но сомневаюсь, чтобы он когда-либо желал ухода американских войск; он часто повторял, что ядерное могущество Соединенных Штатов представляет собой гарантию мира во всем мире. Но не важно, каковы были конечные намерения Генерала: начиная с пресс-конференции июля 1964 года он констатировал неудачу франко-германского договора или, по крайней мере, свое разочарование после недавних надежд.

«Между тем приходится признать, что если франко-германский договор привел в некоторых областях к конкретным результатам, если он побудил оба правительства и их администрации к контактам, которые мы, со своей стороны, находим в целом полезными и, во всяком случае, весьма приятными, то до сих пор он не породил общей линии поведения. Разумеется, нет и не может быть подлинного противостояния между Бонном и Парижем, но — идет ли речь о действенной солидарности Франции и Германии в сфере их обороны, о новом устроении Атлантического союза; или о выборе позиции и действиях в отношении Востока, прежде всего сателлитов Москвы; или, соответственно, о проблемах границ и национальностей Центральной и Восточной Европы; или о признании Китая, дипломатических акциях и экономической политике Европы по отношению к этому великому народу; или о мире в Азии, в частности в Индокитае и Индонезии; или о помощи развивающимся странам Африки, Азии и Латинской Америки; или о налаживании Общего сельскохозяйственного рынка и, следовательно, устройстве будущего Сообщества Шести государств, — нельзя сказать, чтобы Германия и Франция уже договорились о проведении общей политики, и нельзя также оспаривать причину этого обстоятельства: Бонн до сих пор не поверил, что эта политика должна быть европейской и независимой».

Текст абсолютно ясный и, однако, в некотором роде таинственный. Верил ли когда-либо Генерал, что Федеративная Республика Германии станет безоговорочной союзницей Франции в ущерб союзу с Америкой? В какую форму должно было облечься франко-германское сотрудничество в области обороны? В чем состояла бы новая организация Атлантического союза? Как бы то ни было, после провала франко-германского договора, оставшегося сердечной виртуальностью, голлистская дипломатия приняла другой оборот. Она повернулась к Советскому Союзу и его сателлитам. В пресс-конференциях Генерала начал вырисовываться совсем другой проект.

Годы 1964–1968 (позже майские беспорядки и их последствия не оставили Генералу достаточно досуга, чтобы посвящать свои силы и время большой политике) не обозначили перелома или поворота во внешней политике де Голля, однако франко-германский медовый месяц уже отошел в прошлое. Договор, подписанный Генералом и канцлером Аденауэром, оставался в силе, но в той мере, в какой де Голль пытался вырвать Европу из состояния «вассализации», он больше не рассчитывал на Бонн. Судя по его пресс-конференциям, он делал отныне ставку на Советский Союз, на примирение двух частей Европы.

На пресс-конференции 9 сентября 1965 года генерал де Голль наметил иной путь европейской независимости. Напомнив о недавнем визите румынского президента Маурера, приветствуя предстоящий визит польского премьера Циранкевича, он заявил: «Мы без колебаний предвидим наступление дня, когда, чтобы прийти к конструктивному согласию от Атлантики до Урала, вся Европа пожелает решать свои собственные проблемы, и прежде всего проблему Германии, единственным возможным путем всеобщей договоренности. С этого дня наш континент снова сможет, во имя блага всех людей, играть в мире роль, достойную его ресурсов и его потенциала».

Двадцать восьмого октября 1966 года Генерал высказался еще более резко. Сначала о франко-германском договоре: «Вот уже скоро четыре года, как мы заключили с Федеративной Республикой, по ее просьбе, договор, который мог бы послужить базой для особого сотрудничества двух стран в областях политики, экономики, сельского хозяйства и обороны. Не наша вина, если предпочтительные связи Бонна с Вашингтоном, установленные помимо нас и все более тесные, лишили вдохновения и субстанции это франко-германское соглашение. Не исключено, что таким образом наш зарейнский сосед упустил некоторые возможности совместных действий обеих стран, ибо, в то время как он осуществлял не наш двусторонний договор, а одностороннюю преамбулу, меняющую весь его смысл и добавленную им самим, события в других точках мира, в частности на Востоке и, быть может, даже в Вашингтоне, развивались, путая начальные данные проблемы».

Возвращаясь в той же пресс-конференции к британской кандидатуре на членство в Общем рынке, он подчеркнул противоречие между атлантическими связями и европейским единством: «Так, в 1963 году нам пришлось положить конец переговорам, начатым Англией в Брюсселе с целью вступить в организацию, и, разумеется, не потому, что мы не надеялись увидеть когда-либо, как этот великий островной народ действительно соединит свою судьбу с судьбой континента; но реальность такова, что он не был тогда в состоянии исполнять общие правила и только что в Нассау засвидетельствовал свою преданность государству за пределами Европы…» Получать оружие от Соединенных Штатов (а точнее, покупать его у них) было для генерала де Голля равнозначно вассалитету. Как могли бы наши партнеры по Сообществу пойти за вождем, который, по всей видимости, едва делал различие между двумя гигантами и любое соглашение с Соединенными Штатами отождествлял с закрепощением, чтобы не употребить более сильного слова?

В 1966 году генерал де Голль видел более далекую перспективу, чем объединенная и стряхнувшая с себя господство Соединенных Штатов Западная Европа. Освобождение Европы произойдет не иначе, считал он, как благодаря согласию двух ее частей: «Впрочем, даже если экономическое объединение Шести будет однажды дополнено их политическим согласием, ничего значительного и прочного в европейских делах еще не будет достигнуто, до тех пор пока народы Запада и Востока Европы не договорятся между собой. В частности, невозможно представить иного пути для решения столь серьезной проблемы, как судьба Германии». Немного дальше он добавлял: «Известно, как быстры и масштабны достигнутые успехи, известно, какие поистине широкие и плодотворные перспективы открываются благодаря экономическим, культурным и научно-техническим соглашениям, заключенным этими двумя странами (Францией и Советским Союзом)…»