Путь Базилио - Михаил Харитонов

— А как тебе та сцена с медведем, который любил молочко с кровью? — щебетала литераторша. — Помнишь, в пятнадцатой главе? Я, когда писала, как раз о тебе вспоминала…

Молли стало жарко под шкурой. Она отвернулась и снова вперилась в пространство. И увидела в зале Гермиону.

Фру-Фру была одна. Совсем одна. Это Драпеза поняла сразу же, с первого взгляда. А по тому, как она крутила головой и тянула шею, было ясно: она пришла сюда затем, чтобы кого-то найти. И эта кто-то была, увы-увы, вовсе даже не Молли Драпеза.

Сначала Молли Гвин показалось, что она приняла удар достойно. Отвернувшись, она с переспросила у Папилломы, о чём будет следующая книжка. Та с некоторым удивлением напомнила подруге, что как раз об этом она говорила последние пару минут. Молли извинилась, сослалась на шум и рассеянность, и демонстративно повернула ухо к Прежвальской.

— Пятидесятый роман — юбилейный, я хочу удивить читателей, — возбуждённо рассказывала Пеппи, слегка подхрипывая и глотая слюну. — Представь, Жюстина всё-таки возвращается в Эквестрию! Добирается до Понивилля! И уже здесь, в Понивилле, её похищают…

Гермиона последний раз обвела вглядом зал, повернулась и нырнула в толпу, направляясь к бару.

В этот самый момент Молли, наконец, прочувствовала — всем телом, всем сердцем, всем сознанием — что Гермиона её бросила. Даже не бросила, это всё-таки какое-то решение, какое-то действие, какое-то переживание. Просто забыла. Если вообще когда-нибудь помнила.

О да, о да, Гермиона никогда не любила Молли Гвин. Не было того вечера в Красном Зале, не было той ночи в её доме, не было этих сладких криков наутро, не было совместных выпасов, ночёвок в сене… Ничего не было. Во всяком случае, для Фру-Фру. Была тётя Молли, мамина подруга, с которой однажды случилось что-то вроде небольшого романчика. Так, без особых отношений. Это как донашивать за мамой попонку, которая маме разонравилась…

Пока Драпеза расковыривала свежую сердечную рану, обстановка в клубе переменилась. Нюша допела последнюю песню — фиговатую, как и все прочие — и ушла. На бис её не приглашали.

Два чернопёрых страуса-эму вынесли из-за кулис барабан на подставке и гроздь блестящих тарелок. Мартышки с лирами — блондинка и брюнетка — заняли свои места по краям сцены. И наконец, появилась вокалистка Львика.

Все как-то разом затихли.

Молли, упивающаяся собственным горем, сначала не поняла, что в этой девице этакого-такого: просто крупная пони светло-золотистой масти. И только когда та властно хлестнула себя хвостом по бёдрам, до Драпезы дошло, что хвост-то у неё не лошадиный, а как у крупного хищника: длинный, гибкий, с пушистой кисточкой на конце.

Львика демонстративно зевнула, показав очень белые клыки, и издала негромкий, но убедительный рык.

— Ребилдинг? — спросила Молли Гвин.

— Да, — подала голос поняша в голубой балаклаве.

— Что, в Директории теперь и с нами работают? — слегка удивилась Драпеза, невольно отвлекаясь от личной драмы.

Незнакомка промолчала.

— Ну хорошо, а зачем? — Молли захотелось прояснить ситуацию.

— Ради голоса, — снизошла до ответа голубая балаклава. — Остальное — так, аксессуары.

Львика рыкнула ещё раз, посильнее. Мартышка сжалась, как от удара, потом протянула длинные руки к лире. В воздухе повисло и затрепетало чистое трезвучие. Вступила вторая лира, появилась пупица с блокфлейтой. Образовалась какая-то смутная, обещающая мелодия.

— Весну! Весну давай! — закричали в зале.

— Мррррмр, — ответила Львика и поклонилась.

Мелодия стала чётче, эму подбросил вверх попку и ударил клювищем в барабан. Заныла блок-флейта — сладко, жалобно, слёзно-напевно.

— Застывает спина после тяжести зимней болезни… — вступила Львика, наполняя низким контральто всё пространство, прочь гоня все остальные звуки.

— Я кричала, звала… ты пришла… ты пришла… В этой медленной бездне да воскреснет душа… — певица склонила голову и посмотрела в зал.

— Да воскреснет душа… — покорно выдохнули притихшие поняши.

— Рифма так се, — пробормотала Молли, чтобы сбить себе впечатление. Не помогло.

— Прозвенит золотая пчела… а-а-а о-а-ау.. — Львика допелась-таки до точной рифмы и закруглила вокализом.

Папиллома шумно высморкалась. Сколько Молли помнила, у Пеппи от душевного волнения всегда закладывало нос.

— Зацветал виноград[71], изваянья в аллеях синели… — певица добавила в голос этакого горького мёда. Молли Гвин стало мучительно жалко себя. — Небеса опирались на нежные плечи твои… а-а-а оа-ау…

— Без голоса не выше ста тридцати, — сухо заметила незнакомая пони.

Тут Молли внезапно пробило на очень странное чувство — будто у неё за спиной что-то большое и опасное, вроде слона или носорога, которого почему-то нельзя замечать. Ей стало неуютно. По позвоночнику мурашки пробежали, взлохматив прилизанную шкуру.

Очень кстати появился мартыхай с тремя полоскательницами[72] на подносе. Незнакомка в голубом и Пеппи отказались. Молли, наоборот, сделала знак, чтобы её напоили. Она выдула содержимое, — мятную водку с бенедиктином на апельсиновом соке, — не чувствуя вкуса.

— Ибо ты, невесомо ступая, подымешься ввысь, — голос Львики размахнулся, взлетел. Молли словно увидела Гермиону, уплывающую от неё в дрожащую синеву одиночества, — и наконец-то разрыдалась.

— А-а-а о-а-ау… — растаяло в воздухе. Музыка кончилась. Зал выдохнул.

Львика сделала паузу, давая собравшимся прийти в себя и подобрать нюни. После чего ухмыльнулась во весь рот, сверкнув клыками, и лихо свистнула. Страус задолбил в барабан, флейта засвиристела весело и звонко.

— Ну что, копытами подвигаем? — бросила певичка в зал. — Этот! Чмошный! Мир! И-го-го — гоу-гоу!

Колыхнулась толпа, раздалося ответное ржанье.

— Это ещё что? — не поняла Молли.

— Песенка дурацкая. Они его всегда вторым номером пускают, — ответила Папиллома. — Девкам нравится. Потрясти попой и всё такое. Не хочешь, кстати?

— Ещё чего, — Драпеза отклячила нижнюю губу. Она страдала. И не хотела, чтобы ей мешали.

Львика заржала и взвилась на дыбы. Сделала уверенный шаг, второй, третий. Драпеза оценила физподготовку певички. Сама она так не могла даже в лучшие годы.

— Чмошный миииир! — радостно закричала Львика, лихо делая стойку на передних и лягая задними воздух.

— Хой! Хой! Гыр-гыр-гыр! — закричали из зала.

Эму отчаянно забарабанил, суча задницей. Задребезжали тарелки. Блок-флейта заорала как резаная.

— Мою кровь! Отсосут! Волосатые зверушки! — выкрикивала Львика, играя передними ногами и отбивая ритм задними.