Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

Поход полчищ Тимура на Русь описывается в повести рассматриваемого типа примерно так же, как в Воскресенской летописи. Существенных расхождений с ней фактического или идейного характера не имеется. Биография (конечно, говоря условно, ибо в ней много вымысла) Тимура написана образно и ярко. Ее стиль (простой и живой) как-то плохо вяжется с церковно-книжным трафаретом, отпечаток которого лежит на последующем изложении (перенесение в Москву иконы владимирской богоматери). Несмотря на явное желание автора опорочить Тимура, в повести чувствуется известное увлечение его образом — образом (в изображении повести) простого ремесленника и холопа, ставшего могущественным повелителем ряда стран: обладателем царского титула. Материал для биографии Тимура, вероятно, заимствован автором из памятников тюркского феодального эпоса. Идея повести — обличить Тимура как узурпатора. Разбойник, хищник, грабитель, он незаконно достиг высших общественных ступеней и захватил власть в ряде государств, свергнув их законных правителей. Думается, что образ Тимура приобретает под пером лица, описавшего (согласно своему представлению) его жизненный путь, в известной мере типичный характер. Это, по мысли автора, обычный путь восточных деспотов, в том числе и ордынских ханов. Они узурпаторы и захватчики чужих земель и титулов. А вот русские князья, как бы говорит повесть, могут похвастаться своей родословной. Власть в их роде переходит из поколения в поколение по прямой линии. Вторжение в пределы Русской земли полков Тимура произошло «в дни княжениа благовернаго и христолюбиваго великого князя Василиа Димитриевича, самодрьжца Рускыя земли, внука великого князя Ивана Ивановича, правнука же благовернаго и христолюбиваго великаго самодрьжца и събрателя Руской земли великого князя Ивана Даниловича»[2056]. Вот родословная, свидетельствующая о бесспорности прав на великое московское княжение, хочет сказать составитель изучаемой повести. А узурпаторы чужой власти всегда будут наказаны. В свое время Русскую землю захватил Батый. Тимур хотел повторить его опыт, но получил серьезный урок. Русская земля его не приняла (он «земли Рустии отнудь не прикоснулся, ни оскорби, ни остужи ея„не вреди ея, но поиде без врат»). Надо сказать, что в данном контексте слова о том, что господь «избавил ны есть… из рукы враг наших татар, избавил ны есть от сеча, и от меча и от кровопролитна, мышцею своеа силы разгнал еси врагы наши, сыны Агарины…»[2057], имеют более глубокий смысл, чем аналогичные высказывания Воскресенской летописи. Здесь речь идет не просто о чуде. Здесь раскрывается идея о том, что провидение охраняет территорию Русской земли и ее властей от узурпации. Печальный опыт Тимура — это, как думает автор повести, предзнаменование для тех ордынских правителей, которые еще считают себя властителями над Русью. С ними произойдет то же, что и с Тимуром. Словом, перед нами зарождающаяся феодальная теория московского самодержавия как власти богоустановленной и передаваемой по наследству, независимой от правителей других государств. Эта теория оформляется не ранее середины — второй половины XV в., и не ранее этого времени в передовой среде русских феодалов крепнет мысль о необходимости свержения ордынского владычества. Тогда, очевидно, и появилась повесть о Тимуре в том варианте, который является сейчас предметом нашего рассмотрения. Но самое, пожалуй, для нас важное в рассматриваемом вопросе это то, что за церковным преданием о бегстве Тимура за границы Русской земли в результате вмешательства в дела Руси богоматери раскрываются чисто народные патриотические представления: Русская земля не принимает своих врагов, ее оскверняющих, и выбрасывает их вон.

Можно уловить в данном рассказе о Тимуре и другой мотив. Характеристика Тимура как узурпатора власти использовалась в среде русских феодалов для оценки не только положения собственной страны, но и международных событий. Под ударами турецких завоевателей падали южнославянские царства, их правители становились жертвой агрессии. Эта агрессия воплощена в образе Тимура, который в железной клетке возит другого захватчика — «царя турского».

Я хотел бы высказать, наконец, еще одно предположение относительно возможности интерпретации политического смысла биографии Тимура в изложении русского книжника, не настаивая, однако, на своей гипотезе. Эпитеты, которыми награждается «Темир-Аксак» («хищник», «ябедник», «грабежник», человек, «кормящийся татбою»), взяты из того же словесного арсенала, которым пользовались обычно представители господствующего класса феодалов, клеймя своих классовых противников. Образ холопа, выходца из низов, пробравшегося к власти, должен был служить для феодалов известным предостережением о возможной социальной опасности, ибо Русское централизованное государство складывалось в обстановке острых классовых противоречий.

Поздний вариант повести о событиях 1395 г. воспроизведен Никоновской летописью. В основе ее лежит версия Тверского сборника и с ним сходных летописных памятников, но использованы и другие летописные тексты. Здесь находит дальнейшее развитие идеология московского самодержавия, одним из признаков которого является преемственность власти. Генеалогия московских великих князей ведется уже не от Ивана Даниловича Калиты, а возводится через его отца Даниила и деда Александра Невского вглубь к Всеволоду Большое Гнездо и Юрию Долгорукому. Пленником Тимура, посаженным им в железную клетку, выступает, по летописи, турецкий султан Баязет. Подчеркивается, что борьба Тимура с Тохтамышем привела к ужасному кровопролитию («и толико бысть побито от обою в соймех тех, аки некыя великиа сенныя валы лежаше обоих избиенных»). Говорится также о страшном уроне, понесенном в результате нашествия войск Тимура населением Рязанской земли («и обапол Дона реки пусто вся сотворившу»)[2058].

В связи с нашествием на Русь в 1395 г. Тимура, кроме летописей, возникли и другие памятники политической литературы, среди которых представляет интерес «Сказание о Вавилоне граде». В «Сказании» говорится о розыске тремя отроками (Георгием греком, Яковом абхазцем и Лавером русином) в Вавилоне и доставке в Византию царских регалий.

М. О. Скрипиль доказал русское происхождение изучаемого памятника и датировал его первой половиной XV в. (древнейший список памятника относится к концу XV в.)[2059]. Основной идеей «Сказания» М. О. Скрипиль считает идею «равноправия или равенства Византии, Обезии и Руси», которая «могла возникнуть только в определенной конкретно-исторической обстановке, вернее всего, в обстановке наступления ислама на христианские православные страны в конце XIV века и первой половине XV века»[2060]. В «Сказании», говорит М. О. Скрипиль, «в форме легенды дается осмысление положения Руси на фоне истории всех христианских православных стран» указанного времени. «Это определенный выход русской политической мысли из круга ближайших и очередных задач внутренней жизни Руси в сферу международных вопросов».

Думаю, что основные выводы М. О. Скрипиля правильны, но их можно значительно уточнить и конкретизировать. Ясно, что «Сказание» было составлено до падения Византийской империи в 1453 г. и до Флорентийской унии 1439 г., в то время, когда Русь рассматривала Византию в качестве союзницы в борьбе с «иноверными» «врагами» «за род хрестьянскыи». И главной мыслью «Сказания» является не только мысль о равноправии Руси, Византии и Абхазии, но особенно идея общности интересов этих трех православных стран в борьбе против иноземных захватчиков: против татаро-монгольского ига, турецкой агрессии, завоеваний Тимура. Непосредственный толчок к составлению «Сказания» дали, вероятно, нашествие Тимура на Русскую землю в 1395 г., с одной стороны, падение Болгарии и Сербии под ударами турок-османов — с другой. Хронологическое место «Сказания» находится, как мне кажется, между повестями о Тимуре в редакции Воскресенской летописи (первая половина XV в.) и летописей Софийской второй, Львовской, Типографской (середина — вторая половина XV в.).

В «Сказании» подчеркивается содружество представителей трех православных стран (Руси, Византии, Абхазии) в розыске царских регалий, как эмблемы независимости той страны, властитель которой ими обладает, от чужеземного владычества. Эти регалии доставляются тремя «мужами» в Византию, еще сохранявшую во время появления «Сказания» такую политическую самостоятельность. Византийский царь, получив регалии, берет на себя инициативу борьбы с «иноверными», воплощаемыми в виде змия, охранявшего знаки царского достоинства, но не сохранившего их. Овладение тремя «мужами» (греком, русским, обежанином) «зднамением» — символ завоевания независимости от татаро-монгольского и турецкого ига государствами, ими представляемыми. Ведь византийский император, надев венец Навуходоносора, поднимает знамя общей для Византии, Руси, Абхазии (да и Армении — если вспомнить слова «Сказания» о том, что византийская императрица Александра — армянка) борьбы с агрессором. «Сказание» и призывает к отпору иноземным захватчикам, выступавшему под идейной оболочкой защиты православия от ислама и других чуждых ему вер. Еще раз повторяю, что страшные для народов Кавказа и Руси нападения Тимура, описанные в Воскресенской летописи и поднявшие в политической литературе большую тему об иноземной агрессии в православные страны в целом, вызвали к жизни и «Сказание», развивающее ту же актуальную для Руси тему. На связь «Сказания» с повестью о Тимуре указывает, в частности, конец первого памятника, сообщающий о походе императора Василия в Индию. Ведь и туда простирались завоевания Тимура.