Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

В «Сказании» подчеркивается содружество представителей трех православных стран (Руси, Византии, Абхазии) в розыске царских регалий, как эмблемы независимости той страны, властитель которой ими обладает, от чужеземного владычества. Эти регалии доставляются тремя «мужами» в Византию, еще сохранявшую во время появления «Сказания» такую политическую самостоятельность. Византийский царь, получив регалии, берет на себя инициативу борьбы с «иноверными», воплощаемыми в виде змия, охранявшего знаки царского достоинства, но не сохранившего их. Овладение тремя «мужами» (греком, русским, обежанином) «зднамением» — символ завоевания независимости от татаро-монгольского и турецкого ига государствами, ими представляемыми. Ведь византийский император, надев венец Навуходоносора, поднимает знамя общей для Византии, Руси, Абхазии (да и Армении — если вспомнить слова «Сказания» о том, что византийская императрица Александра — армянка) борьбы с агрессором. «Сказание» и призывает к отпору иноземным захватчикам, выступавшему под идейной оболочкой защиты православия от ислама и других чуждых ему вер. Еще раз повторяю, что страшные для народов Кавказа и Руси нападения Тимура, описанные в Воскресенской летописи и поднявшие в политической литературе большую тему об иноземной агрессии в православные страны в целом, вызвали к жизни и «Сказание», развивающее ту же актуальную для Руси тему. На связь «Сказания» с повестью о Тимуре указывает, в частности, конец первого памятника, сообщающий о походе императора Василия в Индию. Ведь и туда простирались завоевания Тимура.

Если «Сказание о Вавилоне граде» развивает дальше те мысли, которые заложены в повести о нашествии на Русь Тимура, помещенной в Воскресенской летописи, то идеи «Сказания» в свою очередь получили новую трактовку в редакции повести о Тимуре, которую находим в летописях Софийской второй, Львовской, Типографской. Когда составлялась эта редакция, Византия уже была завоевана турками. Поэтому если в «Сказании» носителем царских регалий выступает византийский император, то повесть о Тимуре рассматриваемой поздней редакции фиксирует внимание на «самодержавии» русских князей. В то время как образы захватчиков, разрушающих чужие царства, воплощены в «Сказании» в образе спящего змия, стерегущего знаки царского достоинства, в повести о Тимуре нарисован конкретный (и в то же время типический) образ узурпатора — Темир-Аксака. Один общий мотив звучит и в «Сказании», и в повести о Тимуре — это оптимизм, проявляющийся в воле к борьбе с агрессором, страшным, но не непобедимым. Проснувшийся змий своим стоном потрясает землю на далекое расстояние, но не может помешать грецину, обежанину, русину сделать свое дело — освободить «зднамение». «Безбожного врага и гонителя» Тимура Русская земля не принимает в свои пределы. Если «Сказание» говорит о совместной борьбе за свою независимость трех стран — Византии, Абхазии, Руси, то, по поздней редакции повести о Тимуре, всю тяжесть этой борьбы выносит на своих плечах Русь. Ее не может победить Тимур, разбивший и пленивший турецкого султана Баязеда. Несомненно, что в этой редакции повести о Тимуре значительно ярче, чем в «Сказании», подчеркивается сила формирующегося Русского централизованного государства, уже ясно определившаяся к моменту создания памятника.

Надо немного остановиться на вопросе о том, в каких социальных кругах возникло «Сказание о Вавилоне граде». Несомненно, оно отвечало идеологии той передовой части феодалов (прежде всего московских), которые были заинтересованы в создании независимого, крепкого централизованного государства. Думаю, что в «Сказании» отразилась и идеология горожан. Особенно показательно в этом плане то обстоятельство, что первоначально в Вавилон должны были отправиться послами (но отказались от этого) гости-сурожане. Идея «Сказания», очевидно, примерно такова: путь сурожан преграждали «иноверные», с которыми надо было бороться посредством военной силы. Если вспомнить, что походы Тимура нанесли удар русской торговле с Крымом, то нам не только станет ясным место о «сурожанах» в тексте «Сказания», но мы получим лишний аргумент в пользу связи «Сказания» и повести о Тимуре.

Так нашествие на Русь в 1395 г. Тимура подняло в публицистике ряд серьезных тем, связанных с образованием Русского централизованного государства и его борьбой за независимость. Такая, напряженность общественной мысли не случайна. Конец XIV — начало XV в. — это время, когда русскому народу пришлось не раз подниматься на борьбу с захватчиками. За нашествием на Русь в 1395 г. Тимура в 1408 г. последовало нападение на русские земли Едигея. А небольшой отрезок времени между этими датами заполнен острыми столкновениями между отдельными русскими княжествами и республиками, происходившими в обстановке развертывания классовой борьбы.

§ 6. Классовая борьба в Новгороде в конце XIV в. Восстание в Двинской земле в 1397 г. и ее временное присоединение к Московскому княжеству

В последней четверти XIV в. в Новгороде развивалось антифеодальное движение в форме ереси стригольников. Об этой ереси писали и буржуазные исследователи. Ею достаточно занимались и советские ученые. Но, к сожалению, ересь стригольников рассматривается обычно в отрыве от других проявлений классовой борьбы в Новгороде того же времени, а также от политической жизни Новгородской республики в целом, от взаимоотношений Новгорода с великим княжеством Московским и с Литвой.

Сохранились сведения о том, что еще новгородский архиепископ Моисей (умерший в 1362 г.) вел борьбу со стригольниками. В Повести о Моисее говорится, что он «пасыи словесное стадо Христово, подвизався подвигом добрым противу стригольников и благочестие оутвердив»[2061]. В «Слове похвальном» Моисею, сохранившемся в составе того же памятника, читаем: «Радуйся, обличив злокозненных ересь стригольников»[2062].

Можно сделать вывод, что еретические выступления стригольников во времена Моисея сочетались с другими, более активными формами борьбы народных масс против феодального строя. В Повести об архиепископе Моисее содержится рассказ о разбойниках, которые после его смерти решили завладеть имуществом, оставленным им Михайловскому Сковородскому монастырю. Со словами: «идем и разбием на Сковоротки монастырь, тоу бо Моисеи архиепископ имения много остави и тем хотяху калугери совладети, и у них отъемше, и оудоволимся тем имением», разбойники якобы двинулись к монастырю, но тут случилось чудо. Перед разбойниками явился покойный Моисей и стал водить их по болоту, погружая поочередно в тину. Доведя до изнеможения разбойников, архиепископ обратился к ним с грозными словами: «Почто совещашася зле, и како смеете дерзнути и грабити обитель мою? Или не весте силы непобедимаго воеводы господня великого архангела Михаила? Аще не покаетеся, то все зде зле погибнете»[2063]. После этого разбойники раскаялись и пошли прочь от монастыря. Несмотря на всю фантастичность приведенного рассказа, он дает право на некоторые выводы. Под разбоем источники часто подразумевают стихийные коллективные выступления крестьян и городской бедноты против феодалов, как монопольных земельных собственников, сопровождавшиеся присвоением их имущества. Такого рода выступление описывает Повесть о Моисее. Близость «разбойников», о которых говорит Повесть, к стригольникам видна из того, что последние отрицали право духовенства на земельную собственность. Наконец, характерно по своему идейному содержанию выступление Моисея, как представителя православной ортодоксии, защитника незыблемости монастырского землевладения.

Еще более интересен материал летописи, касающийся классовой борьбы в Новгороде в 1359 г., в год ухода Моисея с поста архиепископа и за три года до его смерти. В это время в городе произошло настоящее антифеодальное вооруженное восстание, перекинувшееся и в деревню. Несомненно, что оно было направлено не только против светских феодалов, но и против высшего духовенства (и прежде всего самого Моисея). Несомненна, по-моему, какая-то связь настроений восставших с идеями стригольников.

Прежде всего важно, что повод к восстанию дало то обстоятельство, что Моисей оставил архиепископскую кафедру. Свидетельство летописи о том, что «молиша его много всь Новъград с поклоном» не уходить, весьма тенденциозно и не заслуживает доверия. Вероятнее другое. Заинтересованы в том, чтобы архиепископ остался на своем посту, были феодальные круги Новгорода, опасавшиеся, что смена архиепископов может вызвать ослабление правительства и привести к политическим осложнениям и социальным конфликтам. Что касается Моисея, то он ушел, по-видимому, именно потому, что его фигура была в Новгороде слишком одиозной, его деятельность вызывала много нападок со стороны низшего духовенства и горожан. Он понимал, что лучше своевременно отстраниться от политической деятельности, чем стать жертвой народного восстания.