Грибница - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Щитовой барак, как известно, воспламеняется вмиг и горит легко, быстро и радостно, словно пионерский костер. Потому как стены его есть ни что иное, как два деревянных щита, прослоенных толстым слоем стекловаты. Соседи за голову схватились, поняв, что удумал сотворить с их 8-ми квартирным жилищем злодей, и без долгих разбирательств насовали ему тумаков от души. Против ожидания, на Мирошкина тумаки никакого действия не возымели. Не обращая на них внимания, железнодорожник отчаянно рвался к дому, крича, что только огнем и можно его очистить.
Уловив некую психическую неадекватность избиваемого, соседи самосуд прекратили и вызвали органы, в избиениях более компетентные. А уже милиционер, зайдя в квартиру дебошира, дабы написать протокол, сомлел и бессильно привалился к дверному косяку. Не каждому милиционеру за свою службу удается увидеть такое. Он бы и рад был забыть супругу Мирошкина, лежащую посреди кухни в цветастом халатике лицом вниз, вместо головы которой было красно-бурое месиво с осколками костей и прядями крашеных хной волос, и девочек, еще валявшихся в постелях в комнате по случаю субботнего утра, и похожих теперь на сломанных кукол безжизненностью обескровленных тел и неестественностью поз. Да вряд ли получится.
И закрутилось. После всех необходимых следственных действий Мирошкина увезли сразу на психиатрическую экспертизу, тела – в морг, а нехорошую квартиру опечатали.
Улочка, на которой жили Олег и Петрович, носила звучное название Черноморской и была совсем короткой: два одноэтажных барака коридорного типа с одной стороны и два стандартных барака на восемь квартир с другой, общественный туалет на четыре посадочных места (по два с каждой стороны под буквами «М» и «Ж»), выстроенная совместными усилиями мужиков баня, чуть притопленная в глубине между домами, а в самом конце, разумеется, помойка.
Грунтовая, хорошо накатанная дорога утыкалась в нее и на этом заканчивалась. Заканчивался здесь и поселок. Далее угрюмо зеленела тайга, стеной обступавшая крайние бараки. Обочины дороги с двух сторон были уставлены двухсотлитровыми железными, выкрашенными почему-то преимущественно в оранжевый цвет, бочками. По одной на каждую комнату или квартиру. Приезжавшая водовозка наполняла их водой. Водитель методично сдвигал тяжелые крышки, совал в голодные утробы бочек толстый шланг, отмеривал отпущенную дозу и молниеносным движением перемещал шланг в соседнюю бочку. Сытые и довольные, те стояли нетронутыми до вечера, когда вернувшиеся домой аборигены споро вычерпывали их содержимое ведрами и перетаскивали в такие же точно бочки, но стоявшие уже в длинных барачных или тесных квартирных коридорах.
Зимой вода в них успевала схватиться, и тогда вырубать её приходилось уже топором, всегда бывшим наготове у каждого на такой вот случай. Кристально прозрачные обломки льда с грохотом вываливались в домашнюю бочку и потихоньку таяли в тепле. Воды хватало с избытком на все: и покушать приготовить, и помыться (если есть охота греть кастрюли каждый вечер), и устроить постирушки.
Из благ цивилизации щитовые бараки могли похвастаться только отоплением, худо-бедно, на слабую троечку справлявшимся со своими обязанностями, да электричеством, гаснущим регулярно, точно по расписанию. Как у всех бамовцев, у Олега был солидный запас свечей и консервов, ведь электрические плиты умирали вместе со светом. А самой популярной домашней одеждой зимой были меховые телогрейки и шерстяные носки, которые вязала его мама.
***
Проводив вечно недовольным взглядом дребезжащий УАЗик, вильнувший за поворот, Аполлинария Семеновна, забывшаяся было на минутку, вновь с остервенением заколотила венчиком по содержимому глубокой эмалированной миски. А как тут быть довольной? Вся жизнь псу под хвост. Зятек – ирод проклятый! Строитель БАМа – романтик хренов!
Плеснувшее на стол из миски жидкое тесто привело ее в чувство. Стерев пальцем со стола лужицу, Аполлинария Семеновна сунула его в рот. М-м-м. Сахарку еще надо подбавить. С возрастом она стала замечать, что становится сластеной. Умять банку сгущенки в один присест для нее теперь – раз плюнуть. Вот и сейчас блинчики завела на свой вкус послаще. Могла бы она сгоношить их на полчаса пораньше? Чтобы на завтрак всем поспели? Да запросто. Все равно ведь уже не спала, хотя старательно делала вид, пока родственнички не убрались на работу. Блинчиков этому ироду? Ишь чего захотел? Обойдется. А вот сама полакомится. Аполлинария Семеновна была на пенсии уже давно и прочно, а потому абсолютно никуда не торопилась. Свободного времени у нее было в избытке. И ничего не оставалось, как пережевывать без конца свою загубленную зятем жизнь.
А ведь как хорошо все было до его появления. Муж – уважаемый человек, инженер на крупном заводе, она – учительница музыки, дочь Светочка – умница, отличница и красавица, – все чинно, интеллигентно, пристойно. А покатилось в тартарары в один миг. Сначала умер муж. Скоропостижно, как принято говорить в таких случаях. Всего то в 56 лет. Утром как ни в чем не бывало пошел на работу, а уже в полдень Аполлинарии Семеновне позвонили.
Потом взбрыкнула всегда послушная дочь. Да так взбрыкнула, что до сих пор не расхлебали. Сдуру выскочила замуж за завалящего работягу с никудышным образованием. Любовь у нее, видите ли, случилась. Аполлинария только руками всплеснуть и успела, а они уж все – расписались. Торопились, точно на пожар. Ни свадьбы толком не было, ни гостей, ни подарков. Даже перед людьми неловко.
Зять поначалу пыжился, все понравиться ей старался по молодости, да угодить. И костюм себе пошил, и книжки почитывать начал. Да не в коня корм. Как был быдлом, так и остался. А уж как понял, что зря старается, то вежливость его словно ветром сдуло. Так и поперла наружу натура хамоватая, ехидная, да пакостная. Но и она не лыком шита. Отпор дать умеет. Бедная Светочка, оказавшаяся меж двух огней, металась туда-сюда, не зная, к какому берегу прибиться. Истаивала Светочка, будто привидение в ночи, покуда не придумала способа спастись.
Аполлинария Семеновна так никогда и не узнала, что позорное и скоропалительное бегство в соседний областной центр идея
