Государство чести. Монархия – будущее России - Анна Шафран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Победоносцев отметил, что «демократические» выборы действительно производят своеобразный отбор. Но вовсе не самых умных или самых нравственных, не самых честных, не тех, кто наиболее готов послужить Отечеству. И даже не тех, кто готов удовлетворить потребности избирателей. Основная проблема – некомпетентность избирателя, причем некомпетентность совершенно неизбежная. Во-первых, в своей массе избиратели не являются специалистами по управлению государством (что естественно). А во-вторых, избиратели не могут лично знать тех, кого выбирают. Повторяю: речь о большой стране, а не о выборах, к примеру, сельского старосты.
В результате для попадания в представительный орган кандидату надо обладать двумя качествами – хитростью и красноречием. Точно такие же качества необходимы для продавливания своих решений на парламентских заседаниях. Таким образом, люди в парламент могут попасть, конечно, и умные, и нравственные, но доминировать будут те, кто имеет совсем другие качества. Причем Победоносцев делает акцент на умении и готовности нравиться тем, кого сам презираешь. То есть на лицемерии и на том, что сегодня бы назвали политическим чутьем.
Да, Дюркгейм, конечно, более «безжалостен» к социальным конструкциям, чем Победоносцев. По Дюркгейму, вовсе не важно, из кого «свинчена» конструкция. Важно, как она «свинчена». Но Победоносцев показал, под кого изначально делалась конструкция, именуемая парламентом. Под хитрецов, лжецов, лицемеров, чью внутреннюю убежденность заменяет идеология и у кого вместо готовности служить стране – красноречие.
Сейчас можно добавить, что красноречие уже не нужно, его отдали на откуп профессионалам в области PR. Также важно, что Победоносцев говорил именно о больших государствах. Чуть позже Петр Столыпин, отнюдь не демократ, уточнил, что самодержавие должно дополняться демократией на уровне земств, на местном, низовом уровне. Существует версия, что Столыпина убили левые террористы именно потому, что он у них «перебивал повестку». Фактически не позволял восторжествовать лжи о «политических переменах» над нормальным стремлением людей самим решать свои текущие проблемы.
Столыпина у нас сегодня превозносят, хотя современная модель общества организуется совсем не по-столыпински: у местных властей практически нет полномочий. Победоносцева же и вовсе стараются не вспоминать, хотя он до сих пор актуален, но при этом считается «неудобным». Я уверена: куда неудобнее лгать людям в лицо, изображая «представительную власть» там, где естественным, уместным и честным было бы лишь самодержавие.
Победоносцев о суде, законе, совести и чести
Рост количества законов стал бесконтрольным. Нагромождение норм превращает их в «одноразовые». Этой проблеме уже много лет. Точнее, даже не лет, а веков! Разрастание законодательства до размеров, превышающих всякое понимание, было отмечено еще Бэконом в XVI веке. Победоносцев в книге «Великая ложь нашего времени» объяснил это явление: «Поприще государственной деятельности наполняется все архитекторами, и всякий, кто хочет быть работником, или хозяином, или жильцом, – должен выставить себя архитектором. Очевидно, что при таком направлении мысли и вкуса открывается безграничное поле всякому шарлатанству…»
Отвлеченная идея начинает царствовать над жизнью, реальные дела и факты уступают место идеям и мнениям. Победоносцев уверен, что для реального улучшения любой ситуации «потребны не законодательные приемы преобразования, отвлекающие только силу, а приемы правителя и хозяина». То есть формальному закону он противопоставляет конкретную волю и конкретное дело хозяина. Ключевое слово здесь – «хозяин».
Дело и воля должны проявляться в том числе в суде. Из этого следует, что правовед Победоносцев, по сути, выступает против идеи «правового государства». Я ему доверяю, поскольку Победоносцев не только правовед, но также политик и мыслитель. Он видел систему не только изнутри, но и снаружи, не проявляя «корпоративного эгоизма».
Победоносцев отмечает: законодательство усложнилось настолько, что из способа освобождения (таков был пафос законотворчества) превратилось в способ закабаления: «Посреди бесконечного множества постановлений и правил, в коем путается мысль и составителей, и исполнителей, – известная фикция, что неведением закона никто отговориться не может, – получает чудовищное значение». Люди становятся рабами стряпчих и адвокатов, «механиков при машине правосудия».
В результате справедливое решение могут принять лишь те, кто наделен властными полномочиями: «Сила закона (коего люди не знают) поддерживается в сущности уважением к власти, которая орудует законом, и доверием к разуму ее, искусству и знаниям». Получается, чтобы закон работал, опираться следует на его дух, связанный с традиционной властью. Где традиция власти порушена, остается лишь буква закона – точнее, огромное число букв, в которых невозможно разобраться без нравственного стержня. В итоге закон становится препятствием правосудию.
Разумеется, не один Победоносцев пришел к этой очевидной мысли. Вспомните множество голливудских фильмов о том, как адвокаты спасают преступника и как на это реагируют повязавшие преступника полицейские. Чаще Голливуд, правда, предлагает самосуд – руками какого-нибудь Грязного Гарри. У Победоносцева, очевидно, иные рецепты. Важно, что закон, лишенный духа, начинает восприниматься людьми – на всех уровнях – как некая внешняя помеха правосудию, справедливости, совести и самой жизни.
Суд присяжных не спасает от этой напасти: присяжные находятся под воздействием красноречия адвокатов. Тем не менее в Англии, указывает Победоносцев, суд присяжных работает, но лишь постольку, поскольку сдерживается компетентностью судьи и традиционной организацией правосудия. Фактически делом и волей хозяина.
Остается вопрос: а кто же будет сторожить сторожей? Что же, давайте вспомним традиционное обращение к судье «ваша честь». Ведь это не просто так. Честь судьи является гарантией правосудия. Именно честь, а вовсе не нагромождение деталей «судебной машины» и шире – «государственной машины».
Многие люди, особенно среди тех, кто занимается естественными науками, полагают, что «государственную машину» можно как-то отладить, сделать совершенной. Возможно, даже максимально компьютеризировать, чтобы исключить человеческий фактор. Отсюда, видимо, растет либеральная идея правового государства, все «прелести» которого Победоносцев раскритиковал так, что, казалось бы, похоронил уже эту идею. Но люди, живущие в «машинизированном» обществе, разобщенные, запутавшиеся в интеллектуальных конструкциях, более склонны доверять машинам, чем себе и друг другу.
Хотя следовало бы помнить: машина – лишь инструмент. Задача состоит в том, чтобы превратить государство из механизма в организм. Вернуть государству честь, а значит, справедливость без жестокости и законность без крючкотворства. Вернуть саму жизнь.
Победоносцев – как Чехов и Базаров. «Указ о кухаркиных детях»
Министр просвещения РФ Ольга Васильева часто выступает за сокращение количества школьных олимпиад. Она приводит статистику: 40 % «олимпийских призеров» едва набирали по своему коронному, казалось бы, предмету 60 баллов на ЕГЭ. Причем проблема тут не в коррупции, с которой, как многие полагают, связаны школьные олимпиады. Проблема – в подходе. Олимпиада и ЕГЭ требуют от учеников принципиально разного.
С одной стороны, умение решать стандартные тесты и творческое научное мышление (зачатком которого являются олимпиады) – вещи принципиально разные, если не противоположные. Но, с другой стороны, какие кадры нужны стране? Сколько нужно «гениев», а сколько «рабочих лошадок»? Видимо, этим
