Государство чести. Монархия – будущее России - Анна Шафран
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При этом, как в каждой большой семье, люди делятся не просто на родителей и детей. Дети могут быть старшими и младшими. Старшие управляют, младшие подчиняются. Старшие заботятся о младших. Аристократическое происхождение не является гарантией благородства. Благороден тот, кто знает свое место и свой долг, служит высшим, заботится о тех, кто находится ниже. Верховный правитель – это Сын Неба, который должен служить Небу и заботиться обо всех подданных.
Этот подход устраивал правителей Китая, стремившихся заменить родовую знать чиновниками. Становится ясно, что устраивал в качестве общей идеологии, а вовсе не в качестве руководства к любому действию: реальная политика, к сожалению, имеет свои нюансы. Поэтому Конфуцию при всем к нему огромном уважении так и не дали ни одной существенной должности, чтобы бескомпромиссный Учитель не наломал дров.
Тем не менее конфуцианство легло в основу китайской (и не только китайской) государственности. Поэтому любой чиновник в Китае или Южной Корее, даже если и берет взятки (по традиции «кормления»), понимает, что совершает преступление. Не только перед уголовным законодательством, но перед Небом, перед дао (перед смыслом своей жизни) и перед предками, культ которых до сих пор исключительно актуален в конфуцианских странах. То есть конфуцианство сдерживает коррупцию, которая без этого учения привела бы Китай к гибели уже давным-давно.
А что же сдерживало коррупцию у нас? Аналог «небесного мандата» в России – это идея помазанничества. Роль дао и «благородного человека» играли дворянская честь и благородное происхождение, которые налагали на представителей служилого сословия ряд ограничений. Во времена Победоносцева появилось много чиновников недворянского происхождения, для которых требования чести выглядели абстрактно либо вовсе неуместно. Поэтому Победоносцев предложил распространить «небесный мандат» на любое ответственное лицо.
Победоносцев, правда, говорил не о чести, а о долге перед Богом, то есть о дао. Но ведь дворянская честь фактически и есть такой долг! Она не имеет почти ничего общего со спесью родового землевладельца времен феодальной раздробленности.
Однако связь чести с «небесным мандатом» необходимо специально прояснять, учитывая, в частности, тему дуэлей, о чем поговорим позже. Сейчас же достаточно констатировать: Победоносцев сделал акцент на религиозности и долге властителя перед Богом, чтобы деятельность любого начальника стала богоугодной. И этот подход куда более подходит нашей стране, нашей культуре, чем любые попытки ввести у нас западные институты и правила. Да, сам Победоносцев отмечал, что представительная власть и суд присяжных, например, эффективны в Америке и Великобритании. Причину их эффективности в Великобритании он объяснял приверженностью англичан традициям, а причину эффективности в Америке не исследовал вовсе.
Мы-то после Макса Вебера уже можем сказать: в протестантских странах действует идея мирского призвания – богоугодности любого честного труда. В том числе труда чиновника. Но протестантизм предполагает не только честный труд, чтобы все «вертелось», необходим культ капитала (деньги, которые делают деньги) и удачи, выражаемой в денежном эквиваленте. В нашей культуре культ удачи не столь развит, а культ денег, восторжествовавший в конце прошлого века, вовсе не является культом капитала. Истинный протестантский капиталист – это скряга, который ничего не тратит на себя, чуждый российским «понтам».
Протестантская модель работает в протестантских странах либо в тех, которые восприняли основной дух капитализма. В частности, в католических, где, как верно заметил Победоносцев, религия потеряла связь с паствой. Пустое место было занято новым эффективным культом. Для православной России это не годится. Но то, за что ратовал Победоносцев, вполне соответствует конфуцианской модели. Конечно, с поправкой на нашу специфику.
Учитывая, что самодержавие в итоге у нас существует и никуда не делось, следует сделать его эффективным, вернуть понятие чести и религиозное отношение любых ответственных лиц к своим обязанностям. Именно вернуть, а не насадить со стороны. Подводя итоги, «конфуцианизация» России – это не импорт чуждых ценностей. Это, напротив, стало бы возвращением к нашим собственным ценностям, но с определенным акцентом. Можно пошутить: «китайским». Но в этой шутке – лишь доля шутки.
Разумеется, нам не надо опосредовать все это в конфуцианских терминах; у нас есть свои собственные – православие, самодержавие, народность, честь. Заимствовать, как видите, практически ничего не придется, за одним исключением. Единственное, что стоило бы импортировать из конфуцианского мира, – это культ предков, возведенный в государственную доктрину.
Верните в головы царя!
Подобно конфуцианству, самодержавие также не является для России чем-то чуждым, что очевидно. Но если конфуцианское отношение к жизни требует восстановления, то самодержавие актуально по сей день. Для того чтобы сменить вывеску, а точнее, содрать ненужную вывеску «демократической республики», назвав вещи своими именами, не требуется особых усилий.
Собственно, «президентская республика» – та же монархия, только в профиль, с ненужными «республиканскими» атрибутами. От самодержавия нашу президентскую республику отделяют вовсе не процедура выборов и наличие парламента. Единственный камень преткновения – Конституция.
Это не значит, что для перехода к самодержавию необходимо отменять Конституцию. Президент фактически может считаться самодержцем и при действующей Конституции, если он обладает соответствующими возможностями, полномочиями и безусловным авторитетом. Для того, чтобы установить самодержавие формально-юридически, необходимо или принять новую Конституцию, устранив попутно все вредные казусы, связанные с приматом международного права над национальным и отсутствием идеологии, или продумать еще какую-либо юридическую процедуру, связанную с установлением монархии в России. Наша задача – называть вещи своими именами.
Итак, сегодня, как и в прежние времена, реальный политический строй России можно охарактеризовать как самодержавие. Собственно, любая президентская республика может считаться монархией. Чаще – конституционной. Но у нас, слава Богу, монархия не является по сути конституционной. Полная фактическая зависимость Думы от исполнительной власти привела к тому, что президент может легко изменить Конституцию. Достаточно предложить соответствующий законопроект – Дума будет вынуждена его поддержать по ряду общеизвестных причин.
Наш парламент уже сам собой превратился из законодательного органа в консультативный, так пусть станет таким официально! Про выборы первого лица ведь тоже все всё понимают, наверное, нужно быть слепым, чтобы не заметить, как это похоже на передачу власти преемнику. И между прочим, после Петра в истории России передача власти по наследству была вовсе не обязательна.
Преемничество – весьма существенный момент. Когда в конце девяностых – начале нулевых шли активные поиски новой государственной идеологии, возвращение к монархии впервые стало рассматриваться всерьез. Действительно, монарх – сам по себе сакральная фигура. Значит, не придется выдумывать
