Машины времени в зеркале войны миров - Роман Уроборос

– Все дело в шрифте.

– Простите, я не понял. Вы сказали, что все дело в шрифте?

– Да, да. Вы не ослышались. Все дело в шрифте.

– Что Вы имеете в виду? В каком шрифте?

– Видите ли. Реплики врача в этом тексте выделены курсивом, а мои фразы напечатаны обычным шрифтом. Вот и все отличие врача от пациента. И я сейчас официально Вам заявляю. Вы – самозванец. Вы – никакой не врач. Все очень просто. Мне, для того чтобы стать врачом, нужно всего лишь поменять шрифт. Вот видите? Теперь я объявляю себя врачом. А Вас – пациентом.

- Так. Коллеги. Я думаю, что с пациентом все ясно. Санитары, пожалуйста, проводите пациента в палату.

– Ха-ха-ха. Вы знаете, это очень смешно. Санитары, пожалуйста, проводите пациента в его палату.

– Стойте, подождите, что Вы делаете? Это я – врач. А тот человек – пациент. Вы зачем снимаете с него смирительную рубашку? Санитары! Я Вам что сказал! Прекратить немедленно! Я сейчас полицию вызову!

– Санитары. Снимите с больного, пожалуйста, врачебный халат и наденьте на него смирительную рубашку.

– Санитары, вы что делаете, суки! А ну, быстро отпустили меня! Я кому, блядь, сказал! Я тебе сейчас, сука, устрою! Твари ебаные, отпустите, больно! Больно, нахуй!!! А-а-а! Все, все. Я не буду больше сопротивляться! Все, я сказал! Все!

Санитары уводят больного в палату. Доктор долго и печально смотрит им вслед.

Единственное в книге описание природы.

Мой друг С. как-то сказал мне. Роман, спросил он меня, а почему в твоих произведениях полностью отсутствует описание природы? Хотя бы одно описание природы на все твои тексты. Ведь описание природы, оно помогает читателю лучше понять произведение. Описание природы помогает читателю понять твое произведение лучше. Передает эмоции, например. Я в какой-то момент перестал его слушать, задумался о чем-то, о своем. Мы закончили разговор быстро, потому что я не очень люблю, когда меня критикуют. После этого, я несколько часов разговаривал сам с собой, с С. спорил. Я всегда так делаю, по несколько часов спорю мысленно со своими оппонентами, разговаривая то за него, то за себя. Во-первых, сказал я С. У меня и в романах, и в рассказах, и, даже, в пьесах дочерта разных описаний природы. Ну, с моей, конечно же, точки зрения. И в «Шарко» и, особенно, в «Дне Народного Единства». Но это с моей точки зрения. Нескольких предложений, описывающих природу, вполне достаточно. Поясню вам кое-что, дорогие мои читатели. Я раньше, когда сам был еще читателем, я очень не любил описания природы, всякие пространные рассуждения авторов. Я любил действия и диалоги. И, поэтому, я всегда пропускал описание природы и рассуждения. И читал только действия и диалоги. Я пропускал иногда половину книги. Это плохо. Это очень плохо. Поэтому, когда я стал писателем, не мог же я писать то, что самому мне читать не нравилось. Теперь вам понятно, почему в моих книгах почти полностью отсутствуют разные описания окружающей среды? Дома, природа, помещения – все это описывается у меня мазками, всего лишь несколько словосочетаний. Но один раз, скорее всего, можно сделать исключение, и я накатаю описание окружающей среды настолько длинное, насколько могу себе позволить. Буду писать до тех пор, пока мне не станет нестерпимо больно. Я опишу комнату и то, что находится за стенами комнаты. Я опишу Лондон, в котором я никогда, пока еще, не был. Я буду действовать почти как Кафка. Вот Кафка пишет свой незаконченный роман «Америка». А вот другой писатель. Сидит и, отточенным до болезненной остроты карандашом Kooh-I-Noor, пишет. Небольшая грязная комнатка в доме, который находится в той части Лондона, где протянулась та самая известная Бейкер-стрит. Типичный лондонский июньский вечер. Он хотел добавить к описанному выше слово «летний». Но поостерегся, ибо посчитал, что в предложении будет чересчур много прилагательных. И если еще прибавить слово «теплый». Что получится? Типичный лондонский июньский теплый летний вечер. Мерзость какая, подумал он и сломал карандаш о лист бумаги. Карандаш легко сломался. Белый лист не отреагировал никак. Разве что в конце предложения, казалось, появилась раздавленная муха. Я не могу описывать природу. Если бы я учился в литературном институте, то за курс «Описание природы» я с трудом бы натянул на экзамене тройку, а то и вообще не сдал бы этот экзамен и с третьего раза. Потом я с позором вылетел бы из института. Какая мерзость, снова подумал он, взял со стола пачку сигарет «Мальборо», зажигалку и подошел к раскрытому окну. На город спускался вечер, автомобили пронзительно гудели, ласковый ветерок трепал его шевелюру. В следующий раз надо написать «ласковый теплый ветерок трепал его шевелюру» и это не будет преувеличением, подумал он и закурил. Огни в соседних домах зажигались один за другим. Два парня на улице весело болтали о чем-то, периодически заливались хохотом и неохотно заканчивали смеяться. Из открытого окна на втором этаже доносились аппетитные запахи. Итальянец, снимавший там комнату, готовил спагетти Болоньезе. Он втянул в легкие горьковатый дым и задумался. Курильщики гораздо чаще заболевают раком легких, чем те, которые ни разу не курили или курили несколько десятков раз в жизни. Я тоже сейчас начал гораздо реже курить, чем раньше. Раз в месяц. Или чуть чаще. В основном в предвкушении какой-нибудь пьянки. Накануне какой-нибудь пьянки или во время употребления. Один раз мне подсунули анашу. Это было отвратительно. Никогда не курите анашу вместе с алкоголем. Где же здесь описание природы? Спросит меня вдумчивый читатель. И я отвечу. Все, я устал. Мне нестерпимо больно. И вообще я сейчас думаю не о какой-то там банальной природе. Все мысли мои сейчас вертятся вокруг предстоящего визита. Я не могу больше ни о чем другом думать. Итальянец высунул свою голову из окна. Он курил сигарету. Он повернул голову, посмотрел вверх и приветливо помахал мне рукой. Я ответил ему дружелюбным жестом. Сумерки сгущались. Постепенно вечер превращался в ночь. Ветер еле-еле шелестел листьями деревьев. Я всегда пропускал этот момент, когда вечер превращается в ночь. Это как с засыпанием. Как с засыпанием. Вот ты бодрствуешь, наплывают разные мысли, в теле чувствуется тяжесть, которую ты ошибочно принимаешь за легкость. Начинают забираться в голову потусторонние необычные мысли или картинки. В мозг начинают проникать картинки. Пустынный пляж, яркое солнце, обжигающий пятки песок. Черт, почему я не надел шлепанцы? Ты бежишь по раскаленному песку к морю и, наконец, с наслаждением разбиваешь ступнями воду и прохлада, живительная прохлада, дает твоим раскаленным ступням вторую жизнь, новое рождение. Из моря, навстречу