Струны - Дэйв Дункан

— Никаких повреждений. — К Уилкинсу понемногу возвращалась уверенность. — На СОРТе ни царапины. Двое мужчин погибли, женщина исчезла.

Вот это ее уже достало. Даже все электронные фильтры не смогли замаскировать резкого, судорожного вздоха.

— Расскажите про женщину.

— Ад ель Джилл. Штатный эколог.

— Возраст? Внешность? Снимки есть?

— Нет, — покачал головой Уилкинс. — Около двадцати лет. Судя по рассказам — хорошенькая.

— Жаль. Есть какие-нибудь шансы, что она жива?

— Нуль целых хрен десятых, — расхохотался Уилкинс. — Это же мир третьего класса, кодовое имя “Нил”. Двести по Цельсию, свыше половины бара углекислого газа. А она забыла прихватить с собой шлем.

Минуту женщина молчала, затем кивнула:

— О'кей. Сюжет хороший. Но ведь они, наверное, не на рыбалку выезжали — третьего-то класса. Расскажите поподробнее.

— Дорогая история.

— Да, — кивнуло пятно, — дорогая. Уилкинс поежился, сдерживая ликование. А ведь она еще не слышала главного!

— Началось все это вчера. Они открыли окно, подождали, но не получили ответа. Тогда они вернули СОРТ на дистанционном управлении. Паника началась — что твой пожар в борделе. Окно было короткое, а у них не нашлось даже готовой приемной группы. Кошмарная некомпетентность, все орут, никто ничего не делает. Это, кстати, вы тоже можете использовать. А до девятого новых окон не будет.

Женщина подалась вперед. Даже мерцающая расплывчатая маска не могла скрыть острого, жадного интереса.

— А как с качеством съемок?

— Очень высокое. Отказала одна из камер, ее демонтировали и прислали ко мне, на ремонт. Они думали, что испортилась запись, но все дело было в воспроизведении. Запись работала великолепно.

Уилкинс небрежно подкинул в руке регистрирующий диск.

— Есть какие-нибудь подтверждения? Эта старая ведьма, она ведь и спектакль поставить может, с нее станется.

Уилкинс снова поежился, на этот раз — совсем по другой причине. У него тоже оставались некоторые сомнения. Слишком уж все это здорово, слишком уж вовремя, словно судьба решила спасти человека, которому становится не по карману главная его привычка.

— Подтверждения? Да не то чтобы очень… Ну пожалуй, обстановка стала напряженнее обычной. Ничего определенного, такого, что вы могли бы использовать. Правда, были отдельные моменты, которые даже Хаббард не смогла бы инсценировать.

— Вроде?

— Великий Девлин орал как резаный. Я уж думал — истерика.

— М-м-м. А причина смерти?

— Разбитые головы. — Вот-вот, посиди и подумай. Проникнись.

— Разбитые головы? Их убила женщина? Ну вот тот самый момент.

— Возможно. Только там было и орудие убийства.

— Какое орудие?

А теперь — главный, давно приберегаемый козырь. Козырной туз. Джокер.

— Каменное ручное рубило.

— Нет! Я не верю!

Уилкинс молча подкинул крохотный, с древнюю монетку, диск.

— Разум? После стольких лет?

— Да! — Голос Уилкинса дрожал и срывался, ему хотелось просунуть руку сквозь экран и шарахнуть кулаком по этому роскошному деревянному столу. — Два человека забиты до смерти, женщина исчезла, СОРТ без малейших повреждений, на полу кровь — и каменное рубило, тоже со следами крови! Ну как, хороший у меня репортаж?

— Хороший у вас репортаж? Мамочки, — вздохнула женщина, забыв обо всем своем высокомерии. — Это какой же у меня будет репортаж!

— Первый контакт! — продолжал ликовать Уилкинс. — Мужчины убиты, женщина похищена. Видеозапись с места событий. Эксклюзивные права…

Богач?

— Да, — кивнула женщина. — Вы — очень богатый человек.

Прожарка! И сколько хочешь, до упора! Уилкинс ощутил блаженную теплоту в паху.

Глава 2

Банзарак, 7 апреля Невыносимо душный, невыносимо жаркий тропический день чуть перевалил за половину. Воздух умер от теплового удара. Над блестящим, как расплавленный свинец, заливом навис ослепительно белый погребальный полог неба.

Элия, бродившая по берегу чуть не с самого утра, почти падала от усталости. В тех местах, где ее защитные очки прилегали к коже, появились болезненные язвочки, действие солнечной блокировки кончалось, если уже не кончилось. Облепленные грязью ботинки впитали в себя тухлую, отвратительную вонь прибрежного мелководья; теперь, когда Элия поднималась по изношенным деревянным ступенькам, ведущим к Резиденции, ботинки оттягивали ей ноги, словно мешки, набитые булыжниками. Крутую лестницу окаймляли шеренги деревьев и непролазные заросли кустарников. Сохранились старые снимки формального, классического сада, разбитого на этом склоне. Когда то было.

Тело Элии нуждалось в хорошей дозе выпивки и в хорошей дозе сна, хотя, возможно, и согласилось бы удовлетвориться душем и небольшой закуской — после, конечно же, выпивки, это дело святое. А вот мозг ее наотрез отказывался спать, в нем кипели свои требования, путанные и противоречивые, похожие на яростный ропот взбунтовавшейся толпы, звучали невнятные и зловещие, идущие из глубины веков, предостережения. Уже дня два Элию мучили предчувствия. Ей хотелось заорать от ужаса и убежать, убежать куда глаза глядят. Или тихо забиться под кровать. Или влезть на дерево. Не способная сконцентрироваться на своих исследованиях, не способная искать утешения в чьем-либо обществе, она пошла бродить по берегу моря.

Элии казалось, что ее мука подобна муке наркомана, нуждающегося в очередной дозе наркотика. Но в чем нуждается она — кроме прекращения этой муки? Она понимала, что происходит, ибо испытывала подобное чувство и прежде, хотя и не с такой ошеломляющей силой. В некотором смысле она готовилась к этому моменту всю свою жизнь — и все же никак не ожидала такой страшной, жилы выкручивающей боли, о возможном же — если оно возможно — противоядии было страшно и помыслить.

Преодолев наконец лестницу, Элия остановилась, чтобы перевести дыхание и стереть со лба пот. Резиденция, где она родилась и выросла, казалась сейчас чуждой и гротескной. Слов нет, эта квинтэссенция викторианской имперской вульгарности, сплошь облепленная крытыми верандами и разукрашенная витиеватой, словно каракули дебила, деревянной резьбой, эти крохотные орнаментальные оконца, эта бессмысленная путаница коридоров — вся эта жуть никогда не казалась Элии красивой, однако прежде она находила в тяжеловесных, неуклюжих пропорциях здания некую покладистость, дружелюбие — словно в страхолюдной бродячей собаке, которая из кожи вон лезет, стараясь понравиться прохожим. Теперь же осталось одно только уродство, злобное и угрожающее, до тошноты отвратительное.

И это — родной дом? Теперь у Элии не было родного дома.

Алый флаг Банзарака бессильно обвис в душном, неподвижном воздухе, из складок зловеще выглядывала черная голова кобры — часть государственного герба. Элия зябко поежилась и отвернулась — полумрак внутренних покоев, только что казавшийся спасительным прибежищем, неожиданно стал Зловещим, опасным. Она облокотилась на балюстраду и тут же содрогнулась от беспричинного ужаса, что видит все это — и море, и Резиденцию — в последний раз. Солнце будет на своем месте и завтра, и послезавтра. А она?

Никогда еще поверхность залива не была такой спокойной; Элия чувствовала волны жара, отраженного от этого сверкающего зеркала. Подальше от берега чуть просвечивала полоса рифов — легкое, едва заметное изменение цвета воды. Настоящего, с пенистыми бурунами прибоя на рифах не бывает — глубоко. Когда-то, в незапамятном уже, кажется, прошлом, у Элии хватало духу надеть акваланг и посетить это кладбище.

А на земле? На земле еще хуже. Роскошный пляж, приманка туристов, полностью ушел под воду, а вместе с ним и половина старого города. По другую сторону залива, тоже на холме, виднелся дворец, щедро изукрашенный розовой и фиолетовой лепниной — в стиле рококо, по мнению безвестного архитектора. Лет сто назад, когда ушли англичане, прапрадедушка Элии отказался от большей части королевских прерогатив и, одновременно, передал свой дворец правительству. Теперь правительство перебралось в “Гранд-Отель”, а дворец заселили беженцы. И не только дворец — дальние высокие холмы густо усеяны темными пятнышками, каждое пятнышко — лагерь. Банзарак представлял собой королевство очень неформальное и очень маленькое — размером в полторы хорошие площадки для гольфа, как любит шутить отец, — но теперь многие его жители лишились и домов, и всех средств существования; кроме того, сюда набежали сотни тысяч чужаков. Пища стала серьезной проблемой, болезни — еще более серьезной.

Мальвы погибали. Почему именно они? Элия перегнулась через опасные, подгнившие перила, чтобы посмотреть на увядающие кусты, полу скрытые пышными кронами деревьев. Почему мальвы? Вместе с их красотой, радостной и недолговечной, из мира уйдет что-то маленькое, но очень важное.

Сзади прозвучали шаги. Она резко повернулась, увидела Каса и с трудом подавила желание броситься ему навстречу.