Берцик. Новая жизнь - Татьяна Доброхотова

На ужин соседи принесли ему что-то вроде каши, но непривычную по вкусу, острую и соленую, сваренную с обилием специй, еще простоквашу и хлеб. Только увидев еду, он понял, что голоден и с удовольствием съел все. Его соседи относились к нему дружелюбно, пытались помочь и развлечь, но чувствовал он в их поведении какое-то любопытство и отстраненность, как к существу чужому и непонятному. Да, он явно находится не там, где всегда, и не среди тех, кто близок ему. Но где же то место, которое положено ему? И как получилось так, что он оказался здесь, ничего не зная о том, что все люди знают о себе?

Следующие три дня он уже не спал днем. Силы постепенно возвращались. Ежедневно заходил доктор, давая понять, что выздоровление идет успешно. Однако в голове ничего не прояснялось. Он все также не знал кто он, откуда и как его зовут. В зеркале на него глядел мужчина лет сорока, с совсем темными волосами и щетиной, почти такого же цвета, как и у всех мужчин, виденных им тут. Но глаза были яркие, зеленые, а кожа бледная, совсем светлая, еще не тронутая загаром. Рост у него оказался высокий, он был значительно выше и доктора, и его соседей по палате. Этим он тоже отличался от них. Его все время волновал вопрос о том, что именно он знает, в противовес тому, что не знает о себе. Мысленно он часто устраивал себе экзамены и тесты, стараясь хотя бы в чем-то докопаться до себя. Так вот, он точно знал, что землю населяют разные люди, различающиеся не только языками, но и внешностью. Раз он не похож на тех, кто сейчас здесь, рядом с ним, значит, он родился где-то в другом месте, среди людей, похожих на него внешне и внутренне. Только где находится то место – об этом он не имел ни малейшего представления.

Сначала жестами, а потом даже заучив некоторые слова, у своих соседей он выяснил, что пребывает в больнице маленькой, спрятанной среди гор деревушки. Но ему так и не удалось понять самого главного, что это за страна. Соседи называли ее по-своему, на своем языке, и название ничего не сказало ему. Он подумал, что может, вообще не знает такой страны, или забыл. Мысленно погоняв себя по географии, убедился, что приблизительные представления о мире имеет. Правда, и это упражнение ничуть не помогло ему приблизиться к ответу, откуда родом он сам.

Часто он теперь думал о том, что будет делать дальше, когда переломы срастутся, но ничего толкового ему в мысли не приходило. В голову лезли всякие, видимо слышанные когда-то или прочитанные в книгах, истории про тех, кто, выйдя из дома, пропал и никогда не вернулся, про существующее, якобы, еще на Востоке рабство, куда угоняют сильных работоспособных мужчин. Умом он понимал, что эти сказки, скорее всего, к его нынешнему положению никакого отношения не имеют. Но расшатанные непонятной ситуацией нервы давали себя почувствовать. Чем он займется, когда выздоровеет? Куда направится и как? При нем не было ни одного документа. Даже одежда, в которой он был одет сейчас – не его, дали в больнице. Эти мысли тревожили, мучили, не давали спать по ночам.

Шел четвертый день его пребывания в деревне. Он уже приноровился к графику жизни в их комнате и с нетерпением ждал прихода врача, чтобы спросить у него, когда можно будет снять давящую, мешающую дышать повязку. Наконец, кто-то отодвинул полог, прикрывающий вход. Но это оказался не доктор. Все, кого он уже видел здесь, были одеты по-восточному: в странных головных уборах, длинных полотняных рубашках-халатах, свободных брюках.

Мужчина, вошедший в комнату, выглядел по-другому. Высокого роста и очень плотный, со светлыми кудрявыми волосами, чисто выбритым лицом. Одет он был в джинсы с кроссовками и яркую майку. Остановившись в проходе между кроватями, сложил руки в традиционном жесте восточного приветствия. Трое больных ответили ему и что-то быстро заговорили, указывая на койку возле окна.

Визитер устроился в ногах кровати. Какое-то время они внимательно рассматривали друг друга. Наконец, гость протянул для пожатия руку, представился:

– Штефан.

Что-то на мгновение искрой промелькнуло в голове и растаяло. Имя оказалось знакомым, в отличие от имен других больных и врача, которые он с трудом заучивал.

– Понимаешь меня? – опять обратился к нему Штефан.

Он понимал, и это показалось счастьем. И даже смог ответить.

– Да, но это не мой родной язык, я знаю, чувствую. На каком мы говорим?

– Это английский. Расскажи мне о себе. Как тебя зовут, откуда ты? Как оказался тут?

– Я не могу. Ничего не помню о себе. Ничего.

– Да, история. А ты не выдумываешь? Может, не хочешь говорить, скрываешься?

– Нет, я не вру. Пожалуйста, поверь мне. Я ничего не знаю. Мне и самому страшно. Помню только, как пришел в себя на берегу реки.

– Кто же ты такой? По-английски говоришь с акцентом. Но вроде европеец. Внешне похож на грека или испанца. Что же нам с тобой делать?

– А где я?

– В смысле?

– Что это за страна?

– Ты и этого до сих пор не знаешь? Мы в Афганистане. Тебя нашли на берегу и притащили сюда, в больницу. Вся деревня только о тебе и говорит, ты теперь у них первая местная достопримечательность.

Афганистан… Это слово совсем ничего не напомнило ему. Нет, конечно, он знал, что есть такая страна. Но что делает здесь он сам, как оказался, и откуда, этого понять все еще никак не получалось.

– А ты сам кто? Откуда? Твое имя кажется мне знакомым.

– Я из Польши, – и дальше Штефан перешел на свой родной язык.

– Я понимаю тебя!!! Ты рассказываешь, что вы снимаете документальный фильм недалеко отсюда, вас четверо. Вчера кто-то из местных рассказал тебе обо мне, что меня нашли у реки, и никто в деревне не может понять, кто я такой. Тебе стало интересно, и ты приехал посмотреть и проведать.

– Понимаешь? Ты понимаешь меня? Значит, мы с тобой соотечественники? Ты это хочешь сказать? Но отвечаешь-то ты мне по-английски. Попробуй тогда перейти на польский.

– Знаешь, я не могу, не получается.

– Странно. Я не врач, и вообще не специалист. Но на родном языке, думаю, заговорить ты бы смог. Ты вон и на английском нормально чешешь. Может, твой родной язык просто похож на польский? Значит, возможно, ты тоже из Восточной Европы, раз понимаешь. Серб? Русский? Украинец?

– Не знаю. Ничего не получается.

– Ладно, я хочу сказать, мы поможем тебе. Здесь глушь, европейцев нет, одному тебе будет трудно. Выздоравливай. Мы тут, недалеко, в двухстах километрах от тебя, будем навещать. Пробудем здесь еще два месяца, попробуем что-нибудь сделать, чтобы ты мог улететь с нами. Ну, поправляйся, еще увидимся. Поехал я, пока светло.

Встреча со Штефаном ободрила и взволновала его. В голове постоянно крутилась какая-то мысль, какое-то никак не уловимое воспоминание. Что-то одновременно притягивало и отталкивало. Почему он все понимал, но ответить не мог? В этом крылась какая-то тайна. Впрочем, все его теперешнее существование и являлось одной большой загадкой. По крайней мере, для него.

Шли дни. Он чувствовал себя все лучше и лучше. Повязку с ребер сняли, но двигался еще аккуратно, стараясь ничем не повредить недавние травмы. Насидевшись внутри помещения, теперь он радовался возможности при помощи костылей выходить на улицу. Удивительные, явно невиданные никогда прежде картины открывались перед ним, чтобы навечно врезаться в память.

Деревня представляла собой несколько коротких рядов безликих, однотонных домиков из глиняных кирпичей с оконными проемами без стекол. Место, где располагалась больница, было чем-то вроде площади, правда крошечной, с кляксами вытоптанной почти травы. Потом уже, когда он начал отходить дальше, он увидел еще несколько лачуг. Сложены из камней были только одна или две стены, другими служили скалы или огромные валуны. Вдоль строений выкопаны арыки, на дне плещется желтоватая, мутная вода.

Везде по улицам, между домами бродят лохматые пыльные овцы, спокойно гуляющие сами без всякого присмотра. Вдали, на склонах гор, видны пасущиеся большие отары.

Палящее, иссушившее все вокруг солнце. От такой жары все краски вокруг выцветают, кажутся тусклыми и линялыми. Сухая, потрескавшаяся от зноя, земля. Нога по щиколотку утопает в пыли. Редкие машины, проносящиеся по дороге, издали похожи на огромный, сам собой движущийся столб пыли. В обычные дни еле заметный ветерок появляется только вечером. Многие жители деревни спят на своих крышах, чтобы воспользоваться относительной ночной прохладой. Еще хуже становится, когда начинает с гор дуть ветер. Свежесть он не приносит, но пыль тогда поднимается в воздух, и целыми днями она повсюду, от нее некуда деться, противным хрустом скрипит на зубах.

Восточные мужчины, красивые какой-то мрачной, демонической красотой, в экзотических одеждах, с замедленными, плавными движениями. Женщины, закутанные в платки или покрывала, скромно прикрывающие лица от любопытных взглядов. Очаровательные, словно с картин, дети с огромными, темными как ночь глазами. Все эти пейзажи вызывали впечатление ирреальности, сказки. Деревня была окружена виноградниками и гранатовыми деревьями, больше вокруг ничего не было, кроме мрачных коричневых гор. Казалось, он остался один на самом краю земли, оторванным не только от собственной жизни, но и вообще ото всего.