Остаюсь с тобой - Леонид Гаврилкин

- Я, знаете, никогда не ходил в эти бары, - сказал Скачков. - И вам не советую. - И подал руку: - До свидания. Желаю успеха.

Обычно Скачков любил побыть дома один. Можно было посидеть в мягком кресле, просмотреть газеты, подумать над бумагами, которые иногда приносил с работы, а то и просто подремать, отойти от дневных тревог, волнений, отдохнуть в ожидании жены, которая возвращалась с работы веселой, болтливой, лишая его тишины и покоя до самого сна.

Сегодня ему нечего было делать. По привычке освежившись под холодным душем и надев теплый махровый халат, он уселся перед телевизором. Показывали какой-то фильм, но Скачков никак не мог понять, что там и к чему, и скоро выключил. Взял стопку книг, которые недавно принес из книжного магазина. Не заинтересовали и книги. Встал, подошел к зеркалу, висевшему в передней, и внимательно посмотрел на себя, точно увидел впервые. Усталое кислое лицо, безразличные глаза. Над ушами торчат космы седых волос. Жена не раз говорила, чтобы подстригался выше, тогда, мол, и седина не будет так заметна. Перевел взгляд на часы, мигавшие зелеными цифрами на столе в зале. Жена сказала, что задержится. Она каждый вечер задерживается, но не так, как сегодня. Уж не устроила ли прощальный вечер? Они не могут там без таких застольев. Вошло в привычку.

Вышел на балкон. Сумерки сгустились, замутив воздух, окутав город. Старые дома точно размылись, исчезли, а белые кубы новых еще ярче засияли своей белизной. Прямо перед ним, через двор, стояли два пятиэтажных. Стандартных, серых. Во всяком случае, он всегда видел их такими. А оказывается, один из них чуть розоватый, другой - светло-салатовый. Правее же этих стариков совсем недавно выросла громада с широкими окнами и закрыла собой полнеба. А еще правее, за скопищем голубых шиферных и жестяных крыш, стояло синее здание, разлинованное вертикальными белыми полосами. Можно было подумать, что там повесили длинные полотенца. За ним рвался в небо факультет журналистики университета. Крылатая надстройка над ним в виде развернутой газеты придавала зданию легкость, напоминала всем, кто там учится. Жаль, что этот светлый символ можно увидеть только издали. Скачков и сам увидел его впервые.

Что-то таинственное, неразгаданное было в городском пейзаже. И чем дольше Скачков всматривался в здания, тем больше жалел, что за телефонными звонками и бумагами прозевал что-то очень дорогое и важное, может быть, более дорогое и важное, чем телефонные звонки и бумаги. Вот он уедет, а город останется. Останется неразгаданным. И как знать, может быть, там, куда Скачков уедет, ему будет не хватать этого города. А, с досадой поморщился он, нам всегда чего-нибудь не хватает. Что сделано, то сделано, и переделывать поздно, поздно! Он ведь и правда был недоволен своей работой и хотел сменить ее. Вот и сменил. И все, точка.

Вернулся в квартиру, позвонил Кириллову, редактору отраслевого журнала, жившему в соседнем подъезде:

- Зайди...

И не успел Скачков открыть холодильник, чтобы посмотреть, есть ли там какая-нибудь закуска, как тот уже нажал на кнопку звонка.

- Ну, что случилось? - спросил с порога.

- Ничего особенного. Вот уволился...

- И дурак, если это правда.

- По этому случаю и посидим. Давай поближе к столу.

- Мне нельзя, врач запретил. - Кириллов выглядел и правда неважно. Лицо опухшее, под глазами мешки.

- Нельзя так нельзя. Тогда так посидим, - и показал на кресло у газетного столика в зале.

- Какую еще проблему придумал себе? Или скучно одному стало?

- И проблема есть, и скуки хватает. - Скачков сел напротив. - А может, по маленькой? У меня чудесный коньяк.

- Не сомневаюсь, что он у тебя чудесный, однако... - Кириллов взял из стопки верхнюю книгу, глянул на заголовок, бросил снова на столик. Начитаешься за день в редакции, на книги и смотреть не хочется.

- Я уволился...

- Конечно, ты смелый человек, но...

- Что - но?

- Я тебе говорил. Боишься под старость рога наставит? Не бойся. Рога не наставит, не тот возраст, а вот рожками твою лысинку украсить может. - Он засмеялся. Увидев, что Скачков не реагирует на его шутку, сказал уже без насмешки, искренне: - Я давно тебе советовал найти молодуху, сходить раз-другой к ней в гости, и тогда на женины фигли-мигли будешь смотреть спокойно. А то вообразил, что на ней свет клином сошелся, и дрожишь.

- Не думай, что я только из-за жены... - Скачков внимательно посмотрел на Кириллова, точно раздумывая, говорить или не стоит, и продолжал: - Это у меня давно. Еще года два назад у нас пошли слухи, что одного из начальников подотделов будут поднимать выше. Я считал, что поднимут меня. Подняли другого. Вот тогда я и подумал, что нечего мне здесь сидеть, все равно ничего не высижу. Лучше плюнуть на все и махнуть к себе на родину, в какой-нибудь Зуев. Знаешь, под старость тянет туда, где пуповину зарыли... Он умолк, ожидая, что скажет на это Кириллов. Но тот смотрел на него усталыми глазами, чуть заметно улыбался и тоже молчал. - А когда дочка вышла замуж, пошла жить на частную квартиру, я еще раз подумал о Зуеве. А что? Мы уедем, а квартира останется дочке. Никто ее не выгонит. Прописана.

- Слушай, в твоем положении да не выбить квартиру?

- Надо кого-то просить, перед кем-то унижаться... Нет, это не по мне!

- Святой нашелся!

- Святой не святой, а... не могу. А может, не умею... А еще причина мать. Она одна там. Так что, видишь, причин много. А жена... Жена последний толчок.

- Я и говорю про последний толчок, - хмыкнул Кириллов. Он явно паясничал. - Что бы ты ни говорил, а это самый серьезный толчок. Слишком уж предан ты ей. А женщина, запомни, всегда имеет больше власти над преданным мужем и, конечно, пользуется этим, если она не последняя дура. И вообще... Чтобы в нашем возрасте пухла голова от этого... Не представляю! Меня, например, сейчас больше всего волнует, куда поехать на рыбалку. Может, съездим в субботу? А что? Посидишь с удочкой, подцепишь лещика, на жену махнешь рукой. Кстати, там поблизости пионерский лагерь, в лагере, как правило, воспитательницы, они хоть и молоденькие, но уху умеют варить. Поехали? Если ты поедешь, моя и меня тоже отпустит.

- В последнее время я заметил, - продолжал Скачков, пропуская слова Кириллова мимо ушей, - что она как-то отдаляется от меня. Мы становимся точно чужими. Не то что нам нечего сказать друг другу, а бывает просто ничего не хочется говорить. Раньше мы не могли друг без друга. Наверное, потому, что с нами жила дочь. Общие заботы, хлопоты, и все такое. Теперь же будто нас разъединило что-то. И в то же время именно сейчас она дороже мне, чем когда бы то ни было. Она - мое прошлое. А его не повторишь.

- Преувеличиваешь, браток, преувеличиваешь!

- Возможно. Не знаю. Но мне кажется, что ей не интересно со мной. А может, надоела эта торговая реклама, вот и ищет, чем заполнить жизнь. Каждый день собрания, заседания. То профсоюзные, то производственные. А там она будет работать в школе. Новая обстановка, новое окружение. Так что и ей переезд пойдет на пользу.

- Это все настолько тонко, что я ничего не могу уловить своим практическим умом. Я только убежден, что ни здесь, ни там с нею ничего не случится. Никуда она не денется. Не думай, бабы, может быть, и не очень уважают преданных мужей, но дорожат ими. Так что, будь я на твоем месте, я бы спал спокойно. Но если говорить серьезно, то боюсь за тебя. Перспективы же никакой! Я знаю, как достается руководителям на низовой работе. Смотри, не ошибись.

- Я хорошо знаю производство, - возразил Скачков.

- Этого еще мало. Там надо уметь вертеться, а ты слишком честный и прямолинейный. А потом, от добра добра не ищут. Так что подумай.

- Поздно думать. Я уже получил направление.

- Смотри... - Кириллов бросил беглый взгляд на часы, светившиеся зелеными цифрами, тяжело встал. - Ну, я пошел. Своей сказал, что ненадолго, а сам засиделся... - Задержавшись в дверях, спросил: - Может, все же съездим на рыбалку?

- Какая там рыбалка! - Скачков запер за Кирилловым двери и снова вышел на балкон.

Было уже поздно. Дома растворились в темноте, исчезли. Весь город теперь состоял из одних огней - застывших в окнах и на столбах, мелькавших на автомобилях. Скачков с тревожным нетерпением смотрел на дорогу, которая серой лентой выгибалась с улицы и шла во двор. Вот заехала легковушка, высветив посреди двора детские качели, лестнички, песочницу, высадила пассажиров, повернула назад.

Он поднес руку ближе к освещенному окну, глянул на часы. Однако прощание с сотрудниками затянулось. И толкнул же ее черт в эту торговую рекламу. Скачков был против, хотел, чтобы, как и прежде, работала в школе. "Нет места!" Сегодня нет, завтра будет, подожди. Алла Петровна и не против была подождать, посидеть дома, тем более что дочка как раз пошла в первый класс и больше, чем когда-либо раньше, нуждалась в материнском внимании. Но тут подвернулся Кириллов со своим практицизмом. Мол, что школа, нечего убивать здоровье, наставляя на путь истинный перекормленных оболтусов. И вообще, мол, когда женщина учительница, то в доме нет хозяйки, у детей матери, у мужа - жены. Так что, дорогой Валерий Михайлович, мотай это на ус и делай соответствующие выводы. С филологическим образованием можно найти работу и получше. Взять хотя бы торговую рекламу. Почему не пойти туда редактором? Кстати, у него, Кириллова, там знакомый директор. Зарплата не меньше, чем в школе. Вечера свободные - не надо думать о планах, корпеть над тетрадками. Два выходных. Связи со всем городским торговым миром. Никаких проблем с дефицитами.