Женщина-лиса - Абрахам Меррит

И не так давно святой Франциск Ассизский говорил с животными и птицами, как с мужчинами и женщинами, называя их брат Волк и брат Орел. И разве святой Конан не крестил тюленей на Оркнейских островах, как крестил он язычников? Прошлое и все мысли людей прошлого снова рождаются в нас. И иногда странные двери открываются в сознании, и из них выходят странные духи. И кто может сказать, насколько они реальны?

Лиса, казалось, поняла ее, пообещала… что-то. И покинула ее, убежала! Всхлипывая, Джин снова стала подниматься по лестнице.

Слишком поздно. Ханг-худзе показались из-за поворота. Хор воющих звуков. С непристойными жестами, выкрикивая угрозы, они побежали к ней. Впереди, с лицом, изрытым оспинами, с ножом в руке, предводитель, полукровка-тибетец, тот самый, что первым ударил ножом ее мужа. Неспособная пошевелиться, не в силах даже закрыть глаза, Джин смотрела, как они приближаются. Предводитель заметил это, понял, отдал короткий приказ, и вся свора пошла шагом, насмехаясь над ней, продлевая ее мучение.

Они остановились! Что-то похожее на язык рыжего пламени мелькнуло на ступенях между ними и ею. Это лиса. Она стояла, спокойно разглядывая их. Надежда вернулась к Джин Мередит, растопила холодный ужас, от которого она оцепенела. К ней вернулась способность двигаться. Но она не пыталась бежать. Не хотела бежать. Крик о мести снова рвался из нее. Она чувствовала, что этот призыв достиг лисы.

Как будто услышав, лиса повернула голову и посмотрела на нее. Джин увидела, как сверкнули ее зеленые глаза, как, будто в улыбке, оскалились белые зубы.

Когда она отвела взгляд, чары, сдерживавшие ханг-худзе, спали. Предводитель достал пистолет и выстрелил в лису.

Джин Мередит увидела — или подумала, что видит — невероятное.

На месте лисы стояла женщина! Высокая и стройная, как молодая ива. Джин Мередит не видела ее лица, ей видны были только рыжие волосы, уложенные на маленькой красивой головке. Шелковое красно-рыжее платье, без рукавов, падало к ногам женщины. Женщина подняла руку и указала на предводителя. За ним его люди стояли молча, неподвижно, как только что Джин Мередит, и ей показалось, что их держит тот же ледяной ужас. Глаза их не отрывались от женщины.

Женщина опустила руку — медленно. И вслед за рукой опустился тибетец. Он встал на колени, потом на четвереньки. Смотрел ей в лицо, оскалив зубы, как собака, на губах его показалась пена. Потом он, как волк, набросился на своих людей. С воем прыгнул к ним, вцеплялся в горло, рвал зубами и ногтями. Они в гневе и страхе закричали. Пытались отбиться и не могли.

Блеснули ножи. Предводитель, дергаясь, лежал на ступенях. По-прежнему крича, не оглядываясь, его люди устремились вниз по лестнице и исчезли.

Джин Мередит закрыла лицо руками, потом опустила руки: на месте женщины стояла лиса, шелковистая, красно-рыжая. И смотрела на нее. Джин видела, как сверкнули зеленые глаза, словно в улыбке, обнажились зубы. Лиса изящно по ступеням направилась к ней.

Слабость охватила Джин; женщина согнула голову, опустилась на колени, закрыла глаза дрожащими руками. Она ощутила незнакомый аромат — беспокойный, пробуждающий странные беглые образы. Услышала низкий сладкий смех. Услышала, как мягкий голос прошептал:

— Сестра!

Она подняла голову. Над ней склонилось женское лицо. Изысканное лицо… раскосые глаза цвета морской зелени под широким белым лбом… красно-рыжие волосы спускаются на лоб… серебристо-белая прядь, напоминающая по форме пламя свечи, колеблющееся на ветру… длинный, но изящный нос, ноздри слегка раздуваются… маленький рот, красный, как королевский коралл, в форме сердца, губы полные, древние.

На этом изысканном лице, как вуаль, легкая насмешка, слабая угроза, в нем мало человеческого. Руки белые, длинные и стройные. Они коснулись сердца Джин Мередит… успокаивая ее, укрепляя, прогоняя страх и горе.

Джин снова услышала голос, странный, со сливающимися звуками, слегка насмешливый, голос существа, которое понимает человеческие чувства, но само никогда их не испытывает и знает, насколько они неважны:

— Ты получишь свою месть, сестра!

Белые руки коснулись ее глаз… Джин забыла… забыла… больше она ничего не помнила, даже себя самое…

Джин Мередит казалось, что она лежит на чем-то мягком в мягкой, слепой тьме, безграничной, непроницаемой. Она ничего не помнила и знала только, что она это она. «Я это я», — подумала она. Тьма, в которой она лежит, мягкая, добрая. Она подумала: «Я нерожденный дух в чреве ночи». Но что такое ночь… и что такое дух? Она подумала: «Я довольна, я не хочу рождаться вновь». Вновь? Это значит, что она уже рождалась… раньше… и тут в ее сознании всплыло слово: Джин. Она подумала: «Я Джин… но кто это Джин?»

Она услышала два голоса. Один женский, мягкий и сладкий, со сдерживаемой дрожью, как у натянутой струны. Она уже слышала этот голос… раньше, когда была Джин. Мужской голос низкий, полный спокойствия, человеческий… да, в нем есть что-то человеческое, чего нет в сладком голосе женщины. Она подумала: «Я Джин, я человек…»

Мужчина сказал:

— Скоро она должна проснуться. Прибой сна высок на берегу жизни. Он не должен накрыть жизнь.

Женщина ответила:

— Прибой подчиняется мне. И он начал убывать. Скоро она проснется.

Он спросил:

— Она будет помнить?

Женщина сказала:

— Да. Но страдать не будет. Как будто происшедшее случилось с кем-то другим. Ей будет жаль эту другую, но она как будто умерла вместе с ее мужем. Да так оно и есть. Эта умершая унесла с собой печаль, боль, горе. Никакого наследия не оставила — только память.

Тут ей показалось, что прошло какое-то время… хотя никакое время не может существовать в окутавшей ее темноте… да и что такое время?

Тишину нарушил задумчивый мужской голос

— Для нее, пока она жива, с памятью не может быть счастья.

Женщина рассмеялась, звонким насмешливым звоном:

— Счастье? Я считала, что ты достаточно мудр, чтобы не цепляться за эту иллюзию, священник. Я дала ей спокойствие, а это гораздо больше счастья. Да она и не просила счастья. Она просила мести. И получит ее.

Мужчина ответил:

— Но она не знает, кто…

Женщина прервала его:

— Знает. И я знаю. И ты знаешь, после того что вырвал из сознания тибетца, до того как он умер. А если все еще не веришь, поверишь, когда виновник придет — а он придет, чтобы убить ребенка.

Мужчина прошептал:

— Убить ребенка!

Голос женщины стал холодным, он не утратил сладости, но стал звучать угрожающе:

— Ребенок не должен достаться ему, священник. Не сейчас. Позже, когда ты получишь сигнал…

Снова в голосе ее послышалась насмешка…