Танковые сражения. Боевое применение танков во Второй мировой войне. 1939-1945 - Фридрих Вильгельм фон Меллентин

Основной движущей силой всех этих преобразований был тогда еще полковник Гейнц Гудериан, несколько лет бывший начальником штаба инспекции моторизованных войск. Согласно общепринятому мнению, Германия позаимствовала концепцию танковой войны у британских военных теоретиков Лиддела Харта и генерала Фуллера. Я ни в коем случае не отрицаю влияния их теоретических работ, но является несомненным фактом, что уже к 1929 году теоретические разработки в области тактики бронетанковых войск далеко опережали подобную деятельность Великобритании и стали основой той доктрины, которая с таким успехом была использована нами в ходе Второй мировой войны. Примечательны следующие слова из книги генерала Гудериана «Танки – вперед!»: «В 1929 году я пришел к твердому убеждению, что танки, действуя изолированно или во взаимодействии с пехотой, никогда не смогут достичь решающей роли (sic). Исторический опыт, маневры, проведенные в Англии, и наши собственные эксперименты с макетами убедили меня в том, что танки никогда не смогут проявить себя во всей мощи, если другие рода войск, на чью поддержку они неизбежно должны опираться (курсив мой. – Авт.), не будут иметь одинаковой с ними скорости и проходимости. В соединении, состоящем из всех родов войск, танки должны играть ведущую роль, тогда как другие рода войск действовать в их интересах. Было бы неправильно включать танки в состав пехотных дивизий, наоборот, желательно создавать танковые дивизии, которые включали бы все рода войск, обеспечивающие максимальную эффективность действий танков».

Эта теория Гудериана стала основой, на которой и были созданы немецкие танковые армии. Многие из военных воротят нос от теорий и презирают «кабинетных офицеров», но история последних 20 лет продемонстрировала жизненную важность ясного мышления и дальновидного планирования. Естественно, теоретик должен быть хорошо знаком с практическими реалиями (и прекрасным примером этого является сам генерал Гудериан), но без его предварительной теоретической разработки все последующие практические шаги в конце концов пропадают втуне. Британские военные специалисты, конечно, признали, что танкам предстоит сыграть громадную роль в войнах будущего – собственно, это уже было предсказано сражениями при Камбре и Амьене[1], – но они не придавали должного значения тезису о необходимости взаимодействия всех родов войск танковой дивизии.

В результате Великобритания лет на десять отстала от Германии в разработке тактики применения танков. Фельдмаршал лорд Уилсон Ливийский, описывая свою работу по боевой подготовке 7-й бронетанковой дивизии в Египте в 1939–1940 годах, писал:

«В ходе подготовки бронетанковой дивизии я особо подчеркивал необходимость максимального взаимодействия всех родов войск во время сражения. Надо было выступить против пагубной теории, распространившейся в последние годы и разделяемой некоторыми штатскими авторами определенного толка, согласно которой танковые подразделения способны в ходе сражения достичь победы без какого-либо взаимодействия с другими родами войск.

…Главными в развенчании этого и многих других заблуждений наших ученых мужей были немцы»[2].

Несмотря на все предупреждения Лиддела Харта о необходимости взаимодействия между танками и артиллерией, британские теории танковой войны склонялись в пользу «чисто танковой» концепции, которая, как отмечал фельдмаршал Уилсон, нанесли немалый ущерб британской армии. Лишь к концу 1942 года британцы начали практиковать тесное взаимодействие между танками и артиллерией в действиях своих бронетанковых дивизий.

Наши танковые войска своим созданием и совершенствованием, несомненно, многим обязаны Адольфу Гитлеру. Предложения Гудериана о механизации армии встретили значительное сопротивление со стороны влиятельных генералов, хотя генерал барон Вернер фон Фрич, главнокомандующий сухопутными силами, склонялся в их пользу. Гитлер заинтересовался этим вопросом; он не только проявил глубокие знания в технических проблемах моторизации войск и бронетанковых сил, но и продемонстрировал свою приверженность стратегическим и тактическим идеям Гудериана. В июле 1934 года было создано управление бронетанковых войск, начальником штаба которого стал Гудериан. С этого момента и начался быстрый рост бронетанковых сил. Гитлер всячески стимулировал этот процесс, в том числе лично присутствуя при испытаниях новых танков, а его правительство делало все возможное для развития моторостроения и строительства дорог. Вопрос этот был жизненно важен, поскольку с технической точки зрения моторной промышленности Германии предстояло ликвидировать последствия своего отставания.

В марте 1935 года Германия формально денонсировала военные статьи Версальского мирного договора, и в этом же году были сформированы первые три танковые дивизии. Мой кавалерийский полк оказался в числе отобранных для преобразования в танковые части. Будучи страстными кавалеристами, мы все испытывали грусть ввиду приближающегося расставания с нашими лошадями, но вместе с тем были полны решимости сохранить славные традиции Зейдлица[3] и Цитена[4] и перенести их в новые, танковые войска. Нас также переполняла гордость оттого, что танковые дивизии формировались в основном из бывших кавалерийских полков.

С 1935-го по 1937 год внутри германского Генерального штаба шла напряженная борьба относительно будущей роли бронетанковых сил в грядущих сражениях. Генерал Бек, начальник штаба, будучи последователем французской доктрины, считал, что роль танков должна быть ограничена поддержкой пехоты. Против этой пагубной теории, оказавшейся столь роковой для Франции летом 1940 года, успешно боролись Гудериан, Бломберг и Фрич. И в 1937 году мы уже начали формировать танковые корпуса, состоявшие из танковой и моторизованной дивизий; Гудериан же смотрел еще дальше и предвидел создание танковых армий.

Тем временем политическая обстановка становилась все более напряженной. Многие аспекты внутренней политики нацизма вызывали неприязнь профессиональных военных; но генерал Ханс фон Сект, создатель рейхсвера, выдвинул принцип, согласно которому армия должна оставаться в стороне от политики, и его точка зрения стала общепринятой в армии. Никому из германских офицеров не нравились фигляры «коричневорубашечники», а их попытки действовать как видавшие виды солдаты вызывали только смех и презрение. Но Гитлер и не влил отряды СА в состав армии; наоборот, он ввел всеобщую воинскую обязанность и сосредоточил управление армией в руках Генерального штаба. Более того, его громадные успехи в области внешней политики, и в частности решение о перевооружении, встретили одобрение всего немецкого народа. Политика обретения Германией статуса великой державы была с энтузиазмом встречена и офицерским корпусом.

Все это отнюдь не означало, что мы хотели войны. Генеральный штаб всячески пытался сдерживать Гитлера, но его позиции ослабли, после того как Гитлер занял Рейнскую область вопреки советам Генштаба. В 1938 году Генеральный штаб решительно возражал против каких бы то ни было действий в Чехословакии, но нерешительность Чемберлена и Даладье побудила Гитлера пуститься в новые авантюры. Я прекрасно понимаю, что за границей Генеральный штаб воспринимается с изрядным подозрением, и сознаю, что мои слова о нашем нежелании вести войну будут встречены со скептицизмом. В подтверждение своих слов я могу лишь процитировать высказывание Сирила Фоллза, одного из ведущих британских военных публицистов, профессора военной истории Оксфордского университета. Он пишет: «В нашей стране мы считаем до определенной степени обоснованным упрекать германский Генеральный штаб в том, что он начал войну в 1914 году. Иногда мы поступаем аналогичным образом и в отношении ситуации 1939 года, но я согласен с господином Герлицем, что в этом случае подобное обвинение неоправданно. Вы можете обвинять в этом Гитлера, нацистское государство и партию, даже немецкий народ. Но Генеральный штаб не хотел войны с Францией и Англией, а после того как он оказался втянут в войну с ними, он не хотел войны с Россией»[5].

Мирное разрешение судетского кризиса в октябре 1938 года стало громадным облегчением для армии. Я служил тогда в штабе III корпуса; наш штаб располагался неподалеку от Хиршберга в Силезии. В результате Мюнхенского соглашения мы смогли мирно войти в Судетскую область и, проходя маршем вдоль мощных чешских укреплений, с облечением думали о том, каких кровопролитных сражений удалось избежать, сражений, основными жертвами которых стали бы судетские немцы. В каждом из попадавшихся по дороге селений нас тепло приветствовали местные жители, встречая цветами и флагами.

Несколько недель мне довелось быть офицером связи при Конраде Генлейне, лидере судетских немцев. Я узнал о многочисленных трудностях, которые испытывали эти германоязычные жители приграничья, о тех культурных и экономических притеснениях, которые им чинились.