Джинн третьего класса - Роберт Уильямс

Из дома виден был только этот забор да огороды. Все, особенно мама, были этим вполне довольны. Танк их не интересовал: торчит себе, как бельмо на глазу. Ну, это как им угодно, а для Алека Танк — крепость, космический корабль, тайник, где можно скрыться, когда удары судьбы становятся невыносимыми.

Чтобы попасть домой, Алек должен был перебраться через канал. Он мог избрать Дорогу Славы — вскарабкаться на высоченный стальной портал, некогда поддерживавший подъемный кран. А мог пойти и более легкой дорогой — по ней он обычно шел, когда был не в духе. Метрах в двадцати от Танка из канала торчала полузатопленная баржа. Над водой виднелись шпангоуты. Алек уже давно сорвал с одного из них обшивку и пристроил ее к другому, так что получился мост. Сегодня он выбрал эту дорогу.

У главного здания Танка он остановился, чтобы отдышаться и стряхнуть с брюк следы кирпича. Пока он чистил брюки, его рука наткнулась на банку в кармане куртки. Он вытащил ее и принялся рассматривать. Нет, никто ее никогда не открывал. Металлическая поверхность была нетронута, но банка была легкой, как перышко. Алек потряс ее — ничего. Тогда он поднес банку к уху, как морскую раковину, и чуть не уронил от удивления. Он услышал нечто невероятное. То был не шорох далеких волн — в банке кто-то тихо посапывал.

Как же так? Алек изо всех сил потряс банку и снова поднес ее к уху. На этот раз в банке царила тишина, но Алек все же различил какой-то неясный шум. Да, тут явно что-то не то… А что не то, можно было узнать только одним способом — немедленно открыть банку. Нет, уж лучше отложим на потом.

Пока Алек раздумывал, решение пришло само собой. С железной дороги послышался грохот колес и протяжный гудок: «У-уу-ууу». Алек запихнул банку в карман, подхватил портфель и побежал к каналу. Гудок означал, что это папа ведет тепловоз, поезд Манчестер — Баглтаун, 15.30. «У-уу-ууу» — это папа так предупреждает маму: «Поставь чайник. К пяти буду дома». Значит, сейчас без двадцати, и если Стремительный Боуден не перейдет на околоземную орбиту, произойдет космическая катастрофа.

Она произошла.

Второпях Алек не заметил, что одна из досок сошла с положенного места. Точнее сказать, заметил, уже когда поскользнулся. Он замахал руками и прыгнул, но до берега было слишком далеко. На самой кромке его левая нога поехала вниз, прямо в черно-зеленую трясину.

— Ах, черт! — простонал Алек. — Два — ноль в пользу несчастий!

Глава 2. СЛОН — БЕЗЗАБОТНЫЙ МОТЫЛЕК

По колено в грязи, Алек что есть сил хватался за траву, росшую на берегу. Он отпустил ручку портфеля, влез руками в крапиву, взвыл, отскочил назад и снова вцепился в пучок травы. На этот раз — правда, с великим трудом — ему удалось выкарабкаться. На берегу он присел, чтобы обдумать создавшееся положение. А создавшееся положение было ужасно. Левая штанина была облеплена жирным илом, носки и кеды промокли насквозь. Одежда издавала ужасающий запах. И тут Алек увидел, как его портфель неторопливо погружается в вонючие воды канала. Нагнувшись над водой, он еле успел его выловить. Трясина в знак протеста громко чавкнула.

Алек без труда очистил от грязи портфель и принялся за брюки. Тут дело пошло хуже. Правда, ряску он стер травой, но и через пять минут брюки были все в пятнах и страшно пахли тиной.

— Боуден, Боуден! — покачал головой Алек. — Куда же тебя занесло!

Делать нечего — надо возвращаться домой. Явится он, конечно, в самый неподходящий момент: папа будет сидеть, смотреть на всех исподлобья, и слова из него не вытянешь. Зато мама… мама слов не пожалеет, хотя смотреть тоже будет исподлобья. А сестрица Ким, как заявится со своей кондитерской фабрики, так и будет хихикать до одурения. Но выхода нет. Вперед, Боуден!

Алек подошел к забору, опять отсчитал нужную доску и еле-еле выбрался на другую сторону. Вот он и у подножия холма, на котором стоит его дом. Несмотря на теплый вечер, вокруг не было ни души. Из окон падал белесый свет телевизоров, раздавался звон посуды и прочие приятные звуки, какие обычно сопровождают мирное вечернее чаепитие.

Авось, подумал Алек, подходя к дому, удастся прошмыгнуть через парадную дверь и сразу наверх, к себе, чтобы не заходить на кухню и избежать торжественной встречи! Впрочем, он и сам понимал, что этот номер не пройдет. Парадную дверь открывали раз в тридцать лет — на свадьбу и на похороны, — так что войти, не постучав, не удастся. Придется идти через кухню. Алек взял себя в руки и вошел во двор.

— Алек, мальчуган!

Голос раздался с заднего двора, из белого в зеленую полоску прицепного домика на колесах. Колеса, впрочем, были только с одного бока — с другой стороны под фургончик были подложены кирпичи. Папа время от времени поговаривал, что надо бы его починить, да все никак руки не доходили.

Узкое окошко фургончика открылось, и в нем показалась большая розовая лысина, окаймленная взъерошенными седыми волосами.

— Алек, мальчуган! Что с тобой стряслось?

Алек с облегчением вздохнул:

— Ох, дед, как ты меня напугал…

— Еще бы! Ты небось думал, что тебя никто не заметит.

Алек кивнул.

Голова спряталась в фургоне. Затем открылась дверь, из нее показалась рука, поманила Алека, и Алек, краем глаза косясь на кухонную дверь, побежал к фургону. Дверь затворилась.

Внутри было жарко. Воздух был синим от табачного Дыма. Вонял примус. На нем грелся и уже начинал отливать красным маленький паяльник. Сквозь дымовую завесу Алек разглядел деда. Он сидел на койке, одетый в полосатую пижаму с вытершимися обшлагами. Дед улыбнулся Алеку, показав редкие зубы. На раскладном столике у кровати стояла тарелка, банка сардин, кувшин пива и лежал ломоть хлеба.

— Привет, дедуль! Чего ты паяешь? — спросил Алек, на мгновение позабыв о своих горестях.

— Я не паяю, дурачина, а подогреваю пиво с мускатным орехом, — ответил дед, схватил паяльник и ткнул его в кувшин с пивом.

Над кувшином поднялось облачко пара, и в спертом воздухе комнаты возник новый, странный запах.

— Попробуй, если хочешь, — предложил дед, но Алек поспешно отказался.

Дед осушил стакан и аккуратно утерся бумажной салфеткой, которую вытащил из рукава пижамы…

— Ну, мальчуган, давай мне твои панталоны. Я их почищу. Ты, видать, побывал в канале… Не спорь, не спорь. Скидывай кеды. Поставь их там, у огня. А я пока протру твою одежку метиловым спиртом.

— Но, дед… — запротестовал Алек.

— Пока мы тут с тобой управимся, как раз подойдет время, чтобы незаметно проскочить через кухню. Они все будут в большой комнате.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда, что у нас неприятности. Твой брат Том с женой и малышкой возвращаются к нам. Он работу потерял. У вас, значит, все теперь будет по-другому, и тебе придется освободить комнату.

Алек задрожал. Ей-богу, хуже дня еще не бывало. Он-то знает, чем это кончится. Том с семьей будет жить во второй спальне, Ким переедет в комнатушку Алека, а Алек — в чулан.

Те, кто считает, что чулан — это комната, где держат старые вещи, тряпки и коробки, ошибаются. Чулан — это собачья будка. Это конура над лестницей. Если туда поставить кровать, дверь не закроется. В чулане запросто можно тренировать водолазов. Всю жизнь Алек спал в чулане. А потом Том уехал. И теперь, о несчастье из несчастий, он, Алек, снова остается без спальни, возвращается назад, в эту клетку!

Тонкой, высохшей рукой дед взъерошил ему волосы.

— Ничего, мальчуган. Выше голову. Бывает и хуже. Давай-ка сюда штаны.

Алек протянул ему брюки и сидел на койке, пока дед, достав бутыль с древесным спиртом, оттирал одно пятно за другим. За работой старик вполголоса напевал:

Слон — беззаботный мотылек —Свивал гнездо в репейнике.А после? После он прилегВздремнуть на муравейнике.

Пока дед пел, скверное настроение мало-помалу улетучивалось.

Слоны — они затейники,Хвосты у них в репейнике.Ха-ха-ха-ха, хи-хи-хи-хи,У них хвосты в репейнике.

Вдруг дед чихнул.

— Запах тут какой-то чудной, мальчуган.

Алек посмотрел на него с удивлением:

— Да ты смеешься, дед! У тебя в фургоне всегда чудной запах.

— Не-е-ет, мальчуган. Я знаю, что говорю… Господи, что с твоими кедами!

Дед бросил тряпку и кинулся к примусу, от которого несло гарью.

— Не может быть! — завопил Алек.

Но одна кеда уже прогорела насквозь, а другая дымилась. Дед еле успел спасти носки, но потерянного не вернешь… Не жизнь, а сплошное несчастье, подумал Алек.

— Не горюй, мальчуган. Я объясню матери, в чем дело, и куплю тебе новые, — сказал дед.

— Ни за что! — ответил Алек.

Не хватало еще, чтобы дед тратил пенсию на кеды.

— Я сам скажу маме. Может, Ким даст мне взаймы пятьдесят пенсов[3], и я куплю кеды сам.

— Ладно, мальчуган. Зато штаны теперь в полном порядке. Когда будешь их надевать, держись подальше от примуса, а то загоришься.