Ричард Длинные Руки – монарх - Гай Орловский

Он в изумлении приподнял по-женски красивые дугообразные брови.

— Но я из рода Гарнарда Ричардсона!

Я промолчал снова, Альбрехт поинтересовался:

— Ну и что?

— В королевстве Мезина, — сообщил граф с вели­колепным пренебрежением, — было два древних ро­да, представителям которых даровано триста двадцать пять лет назад право не снимать головные уборы в присутствии короля. Но один пресекся семьдесят лет тому, а наш — нет!

— И что? — повторил Альбрехт.

— Я граф Дэниэл Самантер, — повторил он побе­доносно и попытался посмотреть на нас обоих свы­сока, не делая разницы. — Представитель первого и самого славного рода, который обладает этим правом!

Альбрехт хмыкнул, повернул голову ко мне. Не двигаясь, я произнес холодно и отчетливо:

— Мне кажется, король, даровавший вашему роду это право, давно умер.

Он выпрямился, сказал с благородным негодова­нием:

— Но право есть право!

— Это не право, — сообщил я, — а некая дурь. Я не собираюсь поддерживать замшелые обычаи, тормозя­щие прогресс и всяческий гуманизм. Снять шляпу!

Граф вздрогнул, рука уже дернулась вверх, но опомнился, выпрямился еще больше и сказал дерзко:

— Наши старинные привилегии...

Я взглянул на Альбрехта, тот кивнул Зигфриду. Мой телохранитель без замаха, но с таким удоволь­ствием сбил шляпу с головы представителя древней­шего рода, что у того от мощного подзатыльника едва голова не оторвалась от тонкой шеи.

Я сказал в пространство перед собой:

— Если этот мезинский дурак еще раз не снимет головной убор, каким бы тот ни был, в моем присут­ствии или в присутствии королевы... то на первый раз хорошенько выпороть на площади у позорного стол­ба, а если повторится... повесить сразу же без замены штрафом. А сейчас выбросите его прочь.

Ничего не понимающий граф не успел пикнуть, как его подхватили под руки и бегом почти вынесли, ноги волочились по земле. Исчезли надолго, видимо, слово «выбросить» поняли как выбросить вообще из дворца во двор, а то и вообще за пределы двора на городские улицы. Но так как мы не во дворце, только из шатра вышли посмотреть на Маркус, то даже и не представляю, как бдительные стражи поняли простое и как бы понятное слово «выбросить».

Я повернулся к его замершим спутникам.

— Мезина должна быть сильной, — произнес я жестко, — богатой и процветающей! Это будет доступ­но только при гуманном прогрессе, высокой культуре и отказе от диких привычек. Тот, кто соблюдает закон, всегда будет под его защитой. Кто не соблюдает... что

ж, не завидую тому, кто воспротивится.

Один из прибывших вместе с графом, слишком ту­годумный, чтобы понять изменившиеся реалии, про­мямлил растерянно:

— Но ведь ее величество королева Ротильда...

Я развернул и посмотрел на него в упор.

— Вы говорите о моей жене?

Он открыл рот для ответа, посмотрел на меня и медленно закрыл. Кажется, и до него наконец-то до­шло, что это Ротильда моя жена, а не я ее муж. И хотя в математике не один ли хрен, но в реальной жизни как бы очень даже не совсем.

Телохранители сдержанно улыбаются, простодуш­ный Зигфрид расхохотался во весь голос.

Альбрехт покачал головой.

— Жестоко.

— Находите? — поинтересовался я.

— Старинные привилегии, — пробормотал он, —

пользуются уважением. И почтением. Это же в память о заслугах предков!

— Заслуги предков принадлежат Отечеству, — ска­зал я высокопарно, — а не отдельным всяким нахлеб­никам... Ишь, прадед совершил подвиг, может быть, даже погиб, а дивиденды получает внук?

Он усмехнулся.

— Но род один...

— Каждый отвечает за себя, — отрезал я. — Так и в Писании сказано. Нечего жить заслугами предков! Никаких привилегий.

— Кроме тех, — сказал Зигфрид, — которые уста­новит Ваше Величество.

Я кивком указал на него Альбрехту.

— Слышишь глас народа?

— Ваше Величество, — ответил Альбрехт с уко­ром, — это само собой разумеется. Не стоило даже упоминать о такой очевидности!

Ротильда, вся в пышных и красных, как закатное небо, волосах, сидит в ночной сорочке на краю кро­вати и быстро просматривает бумаги. Услышав шорох откидываемого полога, вскинула голову, лицо освети­лось такой искренней радостью, что я усомнился, буд­то в самом деле уже знаю пределы женских хитростей и притворства.

— Мой король, — проговорила она счастливо, — уж прости, надо было сперва одеться...

— Не так уж и надо, — великодушно сказал я. — Ты хороша даже в рубашке, которая все равно ничего не прячет.

— Ах, Ваше Величество!

— Ротильда, — сказал я серьезно. — Мне надо от­лучиться по делам службы.

— Службы?

— Я служу королем, — напомнил я, — не забыла? Так что увидимся не совсем скоро... Ох, да не ликуй так уж откровенно, это же обидно.

Она вскрикнула:

— Ваше Величество! Какое ликование, я безумно огорчена!

— Вижу, — сказал я, — все расцвела моментально.

— Ваше Величество, — запротестовала она, — я обижусь.

— Ладно, — сказал я и остановил ее жестом. — Слушай. У меня для тебя две новости. С какой на­чинать?

— С хорошей, — ответила она.

Я изумился.

— А кто сказал, что есть и хорошая?.. В общем, так. Я уезжаю, но присматривать за тобой буду. Ты из тех женщин, за которыми нужен глаз да глаз.

— Ваше Величество?

— Все серьезные документы, — предупредил я, — после твоей подписи должны визироваться мною. Если там только твоя подпись — акт недействителен.

Она посмотрела на меня исподлобья.

— А я надеялась...

— На что?

Она объяснила тихим голосом обиженного ребенка:

— Ваша победа над Мунтвигом должна была укре­пить и мое положение, я ведь ваша жена!

— Ваше положение, — сказал я, — моя королева... отныне незыблемо. И ваши слова имеют больший, чем раньше, вес. За вашей спиной все теперь видят Ричарда Завоевателя, а не просто принца-консорта. Но, с другой стороны, как вы сами понимаете...

Она вздохнула.

— Понимаю. И смиряюсь.

— Мудрая позиция, — одобрил я. — Кто говорит, что женщины — дуры? Ротильда, вы реабилитируете всех женщин на свете!

Она сказала язвительно:

— Спасибо, Ваше Величество.

Я поцеловал ее в лоб, она подставила губы, я по­целовал и в губы, они у нее такая прелесть, что при­шлось сделать усилие, чтобы оторваться и заставить себя выйти из шатра.

Зигфрид уже ждет, сразу поинтересовался:

— Мы сопровождаем?

— Откуда взял, — спросил я сварливо, — что от­бываю?

— Чувствую, — ответил он.

— Вот так и храни тайны, — сказал я с огорчени­ем, — когда одни шпионы вокруг. Нет, пока не от­бываю!

— Сперва расскажете, — сказал он, — кому что де­лать? Ну, это ненадолго. В шатер к графу?

— И это знаешь, — буркнул я.

— Ну да, — ответил он. — Граф уже и карту рас­стелил, вас ждет.

— С ума сойти, — сказал я. — Каждый мой шаг расписан, будто я не король... а не знаю кто. Правда, я всего лишь, гм, выборный король. Ладно, только не забегай вперед. Если хочешь охранять, то охраняй так, чтобы я тебя не видел вовсе. А то вроде на похвалу напрашиваешься.

— Вот еще, — сказал он обидчиво, но в самом деле исчез так быстро, что либо сам умеет, либо Скарлет научила своим колдовским штучкам.

У шатра Альбрехта охрана выпрямилась, бодрые и бравые, готовые защищать короля от всего на свете. Как же, если в моем расположилась королева, то во­енный совет точно не для женских ушей, все пони­мают и даже сочувствуют моей бездомности, вот уж чего не люблю, когда сочувствуют не тогда, когда я на сочувствие нарываюсь сам.

Норберт и Альбрехт вежливо поднялись, я же ко­роль, но по моему нетерпеливому жесту снова плюх­нулись на лавку.

На столе заботливо расстелена карта Сен-Мари, я сразу навис над нею, как туча, что обязательно раз­разится грозой. Взгляд прыгнул к Тарасконской бухте, там мой драгоценный флот, но я заставил себя скру­пулезно просматривать города и даже повел пальцем, стараясь ни один не пропустить.

— Кто-то уже наметил, — спросил я, — откуда вы­ставят войска в поддержку Вирланда?

— И даже крепости, — сказал Альбрехт, — какие можно обойти.

— Какие стоит обойти, — уточнил Норберт.

Альбрехт сказал покровительственно:

— Дорогой барон, это несущественно. Пусть все сидят в замках! Важнее то, что Сен-Мари в целом на­верняка выставит армию впятеро больше, чем есть у стальграфа и рейнграфа вместе взятых. Даже если к ним прибавить и армию из Гандерсгейма.

— А выставят? — спросил я.

Альбрехт сказал с укором:

— Ваше Величество! Сен-маринцы не большие лю­бители воевать, но когда пятикратное преимущество, любой трус почувствует себя героем. А они все-таки не совсем трусы.

Норберт заявил сухо:

— Ваше Величество, необходимо дождаться армию в полном объеме. Вы и так бессовестно распылили всю нашу мощь, оставив часть в Сакранте, часть в Ричардвилле...

— Спасибо, — сказал я саркастически, — что не стали перечислять остальные земли.