Готтленд - Мариуш Щигел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(«Томаш Батя определенно был в США промышленным шпионом», — напишут через шестьдесят лет чехословацкие историки.)
Год 1905. Темп
Томаш все лучше владеет английским и узнает о Генри Форде. Этот работодатель, как писал о нем Э. Л. Доктороу, уже давно уверен, что большинство людей слишком глупы, чтобы обеспечить себе пристойное существование. И ему приходит в голову идея поделить сборку автомобиля на отдельные простые операции, которые под силу произвести даже идиоту. Вместо того чтобы учить одного работника сотням манипуляций, он решает поставить его на определенное место, чтобы тот в течение всего дня выполнял одну и ту же операцию, а готовые части отправлял дальше по конвейеру. Таким образом, у рабочего отпадет необходимость думать. (Воплощение этой идеи в жизнь займет у Форда еще несколько лет.)
В Штатах Томаш Батя впервые встречается с понятием «наручные часы». Уже четыре года как оно там прижилось. С наступлением XX века американцы начали вести счет на минуты, время стало основной мерой производства. «Производительность» и «американский темп» — новые фетиши: отныне труд поделен на равные отрезки времени. Рабочий день перестал зависеть от восходов и заходов солнца.
5 сентября 1905 года. Секунды
Ночью умирает отец.
Томаш вскоре возвращается в Злин — все еще захудалый городок, о котором в Чехии говорят, что «там заканчивается хлеб и начинается камень», — и на стене своей фабрички пишет крупными буквами: ДЕНЬ СОСТОИТ ИЗ 86 400 СЕКУНД. Люди читают эту надпись и говорят, что сын старого Бати повредился в уме.
1905–1911. Тяжелый труд
Томаш покупает немецкие и американские станки. На фабрике уже шестьсот рабочих. Он строит для них первые жилые дома.
Когда в 1908 году Форд выпускает серийный «автомобиль для всех», Томаша охватывает воодушевление: Форд уже запустил свой конвейер!
В Америке на производство одной пары обуви уходит семь часов, во Франции — почти шесть. Томаш на стене резинового цеха пишет буквами в человеческий рост: ЛЮДЯМ — ДУМАТЬ, МАШИНАМ — ТРУДИТЬСЯ!
У Бати на производство одной пары обуви уже затрачивается только четыре часа. Сапожники всей Моравии в отчаянии. Томаш огораживает свою фабрику и на кирпичной стене велит сделать надпись: НЕ БОЙТЕСЬ ЛЮДЕЙ, БОЙТЕСЬ СЕБЯ. (По прошествии двадцати с лишним лет он пренебрежет этим принципом. Но сейчас у него и в мыслях нет, что он станет причиной собственной гибели, — себя Батя не боялся.)
Год 1911. Любовь
Томаш влюбляется и обручается. Когда любимая признается, что не может иметь детей, расторгает помолвку.
Январь 1912 года. Маня
Батя едет в Вену на знаменитый чешский бал. Он уже известный сапожник — его обувь продается на Балканах и в Малой Азии. На балу он надеется встретить будущую жену. Ему нравится Маня Менчикова, дочь хранителя императорской библиотеки. Барышня играет на фортепиано, говорит на трех языках. Томаш знает, что на все случаи жизни нужно иметь письменный договор. И посылает приятеля, чтобы тот спросил, подпишет ли Маня такой документ: в случае если она не сможет родить ребенка, — развод.
— А чего я смогу от него требовать, если не оправдаю его ожиданий? — отвечает будущая Мария Батева. (После двух лет бесплодных попыток родить она тайком купит пузырек с ядом.)
Декабрь 1913 года. Пузырек
Уже несколько месяцев они живут в новом особняке, который Томаш построил накануне свадьбы, чтобы жена не ощущала разницы между жизнью в Вене и в Злине. Когда количество заказов увеличивается и фабрика начинает работать по ночам, Мария наливает рабочим лимонад и разносит бутерброды. Кажется, по возвращении домой она задумывается, не следует ли срубить дерево, не приносящее плодов, и поглядывает на пузырек с ядом.
28 июня 1914 года. Война
В Сараево погибает эрцгерцог Фердинанд. Австрия объявляет мобилизацию.
Самый знаменитый чех XX столетия, профессор философии Томаш Гарриг Масарик, депутат венского парламента, возвращается из отпуска. «Когда я ехал в Прагу, я видел, как идут на войну призывники: с отвращением, будто на живодерню, — скажет он впоследствии. Он испытывает угрызения совести. — Наши люди идут в армию и в тюрьмы, а мы, депутаты, сидим дома».
Томаш Батя в ужасе: на войну, которую ведет Австро-Венгерская монархия, должны отправиться все работники его фабрики. На следующий день за кофе и яичницей с беконом у него появляется идея: он поедет в Вену и добьется заказов на обувь для армии. Батя оставляет яичницу, садится в коляску и мчится на станцию в Отроковице недалеко от Злина. Но поезд уже ушел. Тогда Батя платит вознице за лошадей и велит гнать что есть мочи. Через три деревни лошади пронеслись со скоростью железнодорожного состава, но в четвертой пали. За шесть минут Томаш покупает другую упряжку, догоняет поезд, и через несколько часов он уже в Вене.
Он полагает, что обстоятельствам нельзя подчиняться, их следует всегда с умом использовать в своих целях. За два дня он получает заказ на полмиллиона пар и ручательство, что его рабочие не пойдут на войну.
У него остается семь минут, чтобы успеть на обратный поезд, — полицейский наряд уже собирает на площади его рабочих как дезертиров. По дороге экипаж Томаша попадает в аварию, пассажир выпрыгивает, бежит на вокзал и вскакивает в поезд, направляющийся в Брно.
Батя берет к себе на фабрику рабочих и сапожников отовсюду. Даже своих бывших заклятых врагов. Говорят, он спасает всю округу от фронта.
В конце войны, несмотря на кризис, на него будут работать около пяти тысяч человек, которые ежедневно будут производить десять тысяч пар армейских сапог.
В тот день Мария Батева уже не вспоминает о пузырьке с ядом, который купила в канун Рождества, не вспоминает и о своем решении покончить жизнь самоубийством, если одиннадцатый курс лечения у восьмого врача не принесет результатов.
Последний врач объявил: зачатие не может произойти в Злине, Томаш Батя должен находиться за пределами своей территории. И они отправились на десять дней в Крконоше[2]. (Никто не мог поверить, что Батя согласится на столько дней оставить производство без присмотра.)
Когда сапожник, бросив яичницу с беконом, мчится за поездом, его жена уже на седьмом месяце беременности.
17 сентября 1914 года. Томик
У Бати рождается сын Томаш, которого, чтобы отличать от отца, все зовут Томиком. (Жив до сих пор.)[3]
Год 1918. «Батизация»
Конец войны, образуется чехословацкое государство. Значительная его часть уже с некоторых пор «батизована».
«Томаш практически в каждой моравской деревеньке строит филиалы “Бати”. В результате в скором времени ни в Чехии, ни в Моравии, ни в Силезии, ни в Словакии не осталось почти никого, кто занимался бы сапожным ремеслом. Обувь, шитая по меркам, ушла в историю. Потом Батя организовал собственную сеть мастерских по ремонту обуви, и сапожное ремесло как таковое перестало существовать», — пишет Эгон Эрвин Киш.
Батя защищается: на Земле живет два миллиарда человек. Ежегодно на всем земном шаре производится только девятьсот миллионов пар. Минимальная потребность каждого человека — две пары в год. Для честолюбивого производителя обуви открывается перспектива продажи миллиарда пар ежегодно. Вопрос лишь в цене и уровне цивилизации.
Год 1919. Сплетня
Поговаривают (здесь я ссылаюсь на репортера-коммуниста Киша), что один сапожник из Остравы, поняв, что из-за Бати полностью разорился, запаковал свои старые, помнящие еще XVII век инструменты в два ящика и отправил их на фабрику лично Бате, а потом с женой и двумя детьми прыгнул в реку.
Томаш Батя, который одновременно с известием об этом жесте отчаяния получил такое наследство, заявил: «Разместите над этим надпись: сапожные инструменты того времени, когда Батя начал работать».
Год 1920. Человек
Шестилетний Томик ходит в школу босиком. Его отец хочет, чтобы он ничем не отличался от своих сверстников из Злина.
Отец устанавливает новые конвейеры, чтобы «каждая человеческая единица автоматически была вынуждена производить как можно больше». Если один рабочий замешкается, конвейер останавливается и на стене загорается красная лампочка. Благодаря сигнализации весь цех видит не только, что должен приостановить работу, но и узнаёт, кто в этом виноват.
«В своей работе я не стремлюсь лишь к созданию фабрик Я создаю человека», — записывает Батя.
Год 1921. Листовка
Ходят слухи, что Батя лежит в психиатрической больнице. Одна из газет даже сообщает ее адрес. Тогда вдруг по всей Чехословакии появляются листовки:
