Канадские охотники - Луи Буссенар

— Значит, — робко роняет мистер Проктор, — вы охотились на бигорна?

— Одного я даже подстрелил и потом ел из него котлету. Котлета стоила мне тысячу фунтов, но я не жалею.

— Поэтому никому, кроме вас, не разрешить наш серьезный спор.

Вовлеченный в обсуждение любимой темы, сэр Джордж в конце концов поднялся.

Это был человек неопределенного возраста, скорее усталый, чем пожилой, высокий, худой, угловатый, с бесстрастным, почти холодным лицом, равнодушными бесцветными, ни на чем не задерживающимися глазами, с прямым — почти без губ — ртом, над которым нависал нос, напоминающий ястребиный клюв.

Его неподвижное лицо странной бледности обрамляли бакенбарды, словно посыпанные перцем и солью, в свисающих усах шатена сверкали седые нити. Темные, густые, с приятным блеском волосы контрастировали с седой бородой.

В общем, сэру Джорджу Лесли уже перевалило — и похоже давно — за сорок. Богатый, элегантный, истинный джентльмен, убежденный холостяк, он большую часть своей жизни странствовал. Его приключения возбуждали интерес публики, уважающей спортсменов. В Лондоне несколько сезонов подряд только о нем и говорили, хотя и без особой симпатии.

Рассказывали страшные истории с сэром Лесли в качестве героя, ему приписывали — не приводя, правда, никаких деталей — поступки, математически рассчитанные и убийственно хладнокровные, свойственные людям, не боящимся крови. Офицер индийской армии, погибший впоследствии при странных обстоятельствах, вспоминал даже, что сэра Лесли прозвали Вампиром…

Ничем не подкрепленные слухи все-таки оставляли в общественном сознании смутный зловещий след.

— Честное слово, — сэр Лесли скрестил руки на худой, но широкой груди, — мне трудно привести вас к согласию. Скорее, пожалуй, баран, насколько смутные воспоминания позволяют мне иметь собственное мнение.

— Баран, я же говорю! — закричал обрадованный Проктор.

— Его закрученные спиралью рога, крупные, с поперечными полосками, длинные (порой до пятидесяти двух дюймов) — это рога барана.

Вулф прервал его:

— Однако лежбища, и поразительная подвижность этих животных сближают их с козами. Как утверждает Джеймс Фергюссон, бигорна, на которого любят охотиться в Скалистых горах[9], можно считать и козликом.

— Но он же бывает около двух метров в длину. Впрочем, какая разница — особенно сейчас, — коза это или баран? Но вы, Фергюссон и Вулф, хотите все-таки заключить пари?[10]

— Конечно! Я ставлю тысячу фунтов за козу!

— Я ставлю тоже тысячу…

— Тысяча фунтов! Неплохая сумма, особенно когда уверен, что выиграешь… Ну что ж, спорю на пять тысяч фунтов, а вы, Проктор?

— Идет! Тоже пять тысяч! — решается толстяк после долгих колебаний.

— Сделка заключена, — воскликнули в один голос Вулф и Фергюссон.

Сумма в пятьсот тысяч франков при таком ничтожном предмете спора кажется нам, французам, слишком большой. Для Англии же, где во всех слоях общества пышно расцветает мания пари, это обычная ставка: древняя, пресыщенная, артистичная нация жадна на эмоции.

Пари, предложенное сэром Джорджем Лесли и принятое его собеседником, скоро приведет к драматическим последствиям.

— Ну хорошо, — бросает Фергюссон, — но как доказать правоту или ошибочность наших утверждений?

— Очень просто, — отвечает сэр Джордж. — От Ливерпуля[11] в Галифакс[12] пароход отправляется в полночь. Сейчас два часа. Чтобы собраться, времени более чем достаточно. Мы отчаливаем от пристани Ливерпуля, через семь дней прибываем в Галифакс, там садимся на канадский трансконтинентальный поезд[13] и через шесть дней будем в Виктории, красивейшей столице Британской Колумбии;[14] оттуда регулярно организуются маршруты в Скалистые горы. Вот и все.

— Вы говорите «отправляемся»… Кто именно?

— Да все мы, черт возьми, все заключившие пари четыре члена Клуба охотников. Мы, охотники…

При этих словах Проктор, Фергюссон, да и сам Вулф, как будто привыкшие к такому глобальному[15] английскому, ни перед чем не останавливающемуся мышлению, переглянулись в смущении: сибаритов[16]-промышленников, удалившихся от шумного света, испугал проект, осуществление которого сопряжено с трудностями, усталостью и даже риском.

— Но зачем же отправляться в Скалистые горы? — тихо спрашивает, внезапно успокоившись, Проктор.

— Подстрелить одного или нескольких бигорнов и оценить, так сказать, de visu[17], кто из нас прав, а кто нет.

— Но мы все-таки не натуралисты, — вступает и Фергюссон, — чтобы определять зоологические виды.

— Это нас не должно останавливать. Возьмем фотоаппарат, снимем животное с разных точек. Привезенный скелет и снимки передадим натуралистам. Этого будет вполне достаточно, чтобы все выяснить.

— Черт возьми! Скалистые горы далеко, а мы не так уж молоды.

— Вы отказываетесь? Что ж, я еду один, чтобы избавить членов Клуба охотников от стыда вечно продолжать это пари.

— Вы поедете? — спрашивает Фергюссон, не сводя с сэра Лесли восхищенных глаз.

— В семь часов в Лондоне, в полночь в Ливерпуле.

— И оттуда в Галифакс? — подает голос не менее удивленный Проктор.

— Да, Галифакс, Виктория, потом берега реки Фрейзер, самой большой реки Британской Колумбии, в которой водится роскошная форель. А там недалеко и до гор, где прячутся последние бигорны.

— А когда вы вернетесь?

— Через девяносто дней. С вашей точки зрения, нормально?

— Вполне!

— Ну что ж, с Божьей помощью через три месяца я привезу скелет и кучу фотоснимков бигорна. Что же касается денег на путешествие и охоту — траты поделим поровну.

— Справедливо. Если только не потребуете компенсации за вашу нелегкую работу.

— Да ладно уж, — полупрезрительно усмехнулся сэр Джордж, — на это ваших денег не хватит. Ну, договорились? А с вами, дорогой мой Вулф, мы продолжим нашу шахматную партию.

— Но поскольку вы уезжаете…

— Мы продолжим ее заочно, и я рассчитываю выиграть.

— Ну нет, тут я ставлю пари, что нет!

— Можете ли вы, как джентльмен, рискнуть при этом пятью тысячами фунтов?

— Пожалуйста!

— Вы и впрямь хороший игрок и настоящий британец. Господа, я прощаюсь с вами. Сегодня у нас пятнадцатое мая, а я вернусь пятнадцатого августа.

— Подождите, по крайней мере, пока мы составим договор, и каждый из нас возьмет копию себе.

— Мы условились под честное слово. Разве этого недостаточно? Это надежнее любой подписи. Прощайте, господа!