Апостол Смерти (СИ) - Щербинина Юлия Владимировна

Он с отвращением глянул на безжизненного товарища. Окружённый бутылками и пустыми обёртками, тот выглядел как алкоголик после коллективной попойки. Не хватало раскатистого храпа и слюны в уголке приоткрытого рта.

— Его чуть удар от счастья не хватил. Решил, что он избранный, а я почувствовал в нём нераскрытый потенциал великого чёрного мага. Вот только приводить ко мне тебя он не торопился, сколько я ни намекал и ни предлагал в открытую. Хотел сначала пройти посвящение и покрасоваться перед тобой.

Лера опустила глаза, взглянула на Хеллсинга и грустно вздохнула. Помрачневший Сумрак сделал вид, что не заметил.

— Нам пришлось поторопиться с его посвящением и пропустить многие нюансы, а в список членов общины в дневнике я его вообще не вносил. Так что, некромантом он не был и не станет. По сути, никаких потенциалов к чёрной магии у него и не было. Он просто фанатеющий по субкультурам позёр.

— Не надо его так называть! — Лера взглянула на Сумрака так, словно бы никогда и не думала лелеять его футболку, которую он любезно одолжил ей для сна. Как будто сама мысль об этом была ей противна.

На лице Демида дрогнула скула.

— Когда ты всё же начала ко мне приходить, — ещё более сухим голосом сказал он, — дух матери почему-то молчал, и я решил попробовать проводить тебя до дома. Ведь именно туда она привела меня в тот раз. Возле твоей двери я почувствовал зов. Мать звала меня в квартиру, но время было уже позднее, чтобы напрашиваться в гости. Я всё рассказал отцу и сообщил ему твой адрес.

— Я же пробил его по базе, увидел знакомые имена и решил проведать старых друзей, — подхватил майор, а Лера снова гнала от себя выводы.

— К чему вы оба клоните? Вы же хотели найти её убийцу, при чём здесь мой дом?

— Лер, просто выслушай, — посоветовал я.

— Я подкараулил Катерину и подстроил случайную встречу, — непреклонно продолжал Роман. — Она пригласила меня на ужин, и весь вечер я наблюдал за ней и Глебом. Будь уверена, опыт следователя у меня работал на полную мощность, и скелеты в шкафах их брака я разглядел ясно.

Образ Глеба схватился за понурую голову и страшно замотал ею из стороны в сторону.

— У них всегда всё было хорошо.

— Распознать психически нездорового человека не так уж и сложно, если на то намечен глаз. А уж бешеный страх близких, например, жены, и подавно.

— Да что ты несёшь?!

— Замолчи! — процедил я со стиснутыми зубами.

— А доказательство самого страшного — обручальное кольцо моей жены на пальце Катерины, — забил Роман последний гвоздь. — Золотое, с маленьким белым камнем. Я его хорошо помню. Это была единственная её драгоценность, которую Оксана не заложила в ломбард в те не сахарные времена, и которая пропала вместе с кошельком с жалким полтинником. Я сопоставил свои наблюдения и сделал вывод.

— Мало ли колец…

— На следующий день позвонил Кате и назначил ей встречу, когда Глеб будет на работе…

— Он каждый год проходил медкомиссию на работе, и психиатр…

— Сначала она всё отрицала. Как и ты, твердила, что у вас идеальная семья, но только слепой бы не увидел, насколько она была запугана, и как устала хранить какую-то страшную тайну. Ещё раз спасибо моей профессии — я нашёл к ней подход, и она рассказала всё, с чем ей пришлось жить столько лет. В девяностых, когда Глеб злоупотреблял, он не только попадал в уличные разборки, но и держал в страхе семью и всех соседей. Ты этого не помнишь, потому что Катерина годами не вылезала с тобой из кабинета детского психолога. Она до сих пор уверена, что ты выросла замкнутой и впала в эту свою черноту из-за всего, на что ты насмотрелась в неосознанном возрасте.

— На что насмотрелась? — несчастно промолвила Лера.

— На его пьяные выкрутасы! На то, как он валялся голым и обделанным посреди коридора, как упал на стеклянный сервант и обрызгал кровью всю квартиру… Как чуть не выронил тебя с балкона! Как разнёс вдребезги всё, что было в зале! Как избил Катю до позднего выкидыша! Как…

— Пап, хватит!

Вид у майора был на редкость озверевший, руки сжались в кулаки, лицо исказилось сатанинской злобой, губы искривились в натужной попытке сдержаться, прекратить выплёвывать всё, что долгое время он держал в себе. Наверное, если бы не Демид, офицер бы ещё не скоро остановился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На Леру было жалко смотреть. Она сидела, низко, совсем как её отец в моём видении, склонив голову. Я хорошо понимал ту волну воспоминаний и ужаса, что захлестнула и пронзила её насквозь. Буквально на себе я ощущал, как в её черепной коробке одна за другой взрываются гранаты, разрушая в осколки выстроенный мозгом защитный купол.

«Я виноват… Они заслуживают счастье… Виноват… Помоги!» — эти мысли крутились и крутились в моей голове, пока до меня не дошло, что принадлежат они отнюдь не мне.

«Что я должен сделать?»

«Помоги им».

«Как?»

— В общем, она сопоставила все факты, — вернул Роман личину хладнокровного офицера. — На фоне алкоголизма у Глеба поехала крыша, а убийства происходили в самый критический период его обострения. После последней жертвы в «сезоне» в семье наступало затишье, а в доме откуда-то появлялись деньги. Убийства прекратились, когда он остепенился — если можно так выразиться — и бросил пить, а заодно и откупился перед Катей золотыми украшениями. Теми, что снял со своих последних жертв.

— Зачем она… носила их? — пролепетала Лера.

— Из страха. Десять лет после этого она играла роль счастливой жены, лишь бы он не догадался о том, что она знает о его прошлом. Она хотела, искала предлог, чтобы от него уйти. Но каждый раз, стоило ей попытаться проявить хоть какие-нибудь признаки недовольства их браком, он смотрел на неё затуманенными глазами, и ей казалось, что именно так он смотрел на своих жертв «за минуту до…». Каждую осень и весну, три или четыре раза за весь период, он впадал в лунатизм. Вставал ночью или рано утром, наворачивал круги с открытыми глазами по квартире, переставлял туда-сюда все попадавшие ему под руку предметы. А потом садился на кровать, сопел на всю спальню и часами смотрел, как она притворяется, что спит. Если же она не спала, начинал говорить, насылать на неё все существующие проклятия и оскорблять, как последнюю нелюдь. Разумеется, проснувшись, он ничего не помнил и вёл себя как обычно. Ей не хватало духу разозлить его и хоть раз пойти наперекор его слову, и именно поэтому они жили… «дружно», как самая счастливая и примерная семья. Твой отец был душевно больным, Лера, а помочь матери было некому. Родители в деревне со своими букетами северных болячек, вечно занятой брат за границей строит карьеру и поднимает детей, с друзьями связи потеряны ещё в девяностых, не без помощи распрекрасного муженька. Она была одна, наедине со своим кошмаром.

Настала такая стесняющая, мёртвая тишина, что мне показалось, будто я вернулся в ячейку со своим прахом. Глеб больше не говорил со мной, как я ни пытался вызвать его в воображении. Образ мертвеца напрочь выветрился из моей памяти.

Сказать, что на Лере не было лица — не сказать ничего. Она была «никакая». Парализованная и отсутствующая, ни малейшего движения, ни одного вдоха, как будто перед нами сидел манекен.

— Он бродил по ночам… — потусторонним голосом проговорила она, почти не шевеля губами. — Чем-то гремел, что-то делал… Я просыпалась тогда. Один раз зашла на кухню, а он там… выливал чай из заварника на стол и посыпал гречкой. Да ещё с таким видом, как будто занят важным делом… Мама сразу пришла и увела меня спать. Мне было лет восемь… Я думала, мне приснилось. Мама убедила, что это был сон.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Роман долго всматривался в неё, и заговорил лишь когда Хеллсинг издал резкий, короткий стон:

— Больше он не убивал. Работал на семью, делал вид, что ничего и не было, не замечал своего лунатизма, баловал тебя и Вадима и регулярно наводил ужас на Катю. В тот день… тот самый день перед его смертью, у меня зазвонил мобильный. Звонок был с Катиного номера, и я услышал что-то похожее на то, что слышал сегодня, когда мне позвонила ты.