Апостол Смерти (СИ) - Щербинина Юлия Владимировна

— Кто ты? — спросил я. Пить больше не хотелось.

— Тот же, кто и ты, — ровным голосом ответил он. — Никто.

— Что… с тобой случилось?

Его брови шевельнулись, как бы в удивлении.

— Я умер.

Этот ответ меня не удовлетворил. Я внимательно рассмотрел его воротник, смятый, растянутый галстук, и пришёл к заключению:

— Ты повесился на собственном галстуке. — От этого осознания что-то внутри меня неприятно ёкнуло. — Ты суицидник. Поэтому ты здесь.

Никаких признаков удивления он не проявил, но я однозначно произвёл на него впечатление.

— Почему же тогда здесь ты? — в свою очередь поинтересовался он.

Ответить мне было нечего. Покрутив в молчании бокал, дабы сосредоточиться и подготовить себя к долгому разговору, я зашёл с другой стороны.

— Может, представишься?

— Игорь, — просто ответил он.

— Никита, — не остался я в долгу, ответив с той же непринуждённостью, и тоже замолчал. Чувство, что он не столько ждёт развития знакомства, сколько анализирует моё поведение и характер, не покидало меня.

Игорь отметил, что я, хоть и в положении весьма шатком, не собираюсь распускать нюни и цепляться за него, как утопающий за тростинку, и впервые улыбнулся не только одними губами. В пустых серых глазах проявилось нечто вроде признака жизни.

— Церковная свечка тебе не поможет, Никита, как и ритуал на кладбище. Связываться с некромантами я тебе не рекомендую. А изводить себя терзаниями в церквях и вовсе глупо.

— Ты следил за мной.

— А ты бы не следил?

Без угрызений совести я проигнорировал этот вопрос и задал свой:

— А что тогда поможет? Ты, похоже, знаешь побольше моего, так проясни мне этот момент.

Игорь застыл в одной позе и так долго глядел в одну точку, что мне уже натурально становилось не по себе. Словно разговаривал с манекеном и ждал, что он действительно мне ответит. Здесь невольно почувствуешь себя немного сумасшедшим.

— Игорь?

Сдвинув брови, он рассеянно посмотрел на меня.

— Если бы я знал… я бы сейчас с тобой не разговаривал. Разве нет? — ровно, без единой эмоции проговорил он. — К тебе ведь тоже являлась она?

Я поставил бокал на стол рядом с бутылкой и аккуратно спросил:

— Женщина в чёрном платье? Кто она?

— Ты и сам это понял.

— Понял, но… — я тщательно подавил охватившее меня волнение, — но зачем она сделала это с нами? Чего она хочет?

— Когда-то самым страшным для меня было то, что я этого никогда не узнаю… А теперь я привык. Понять замыслы смерти не дано никому. Даже мы, самые приближённые её детища, вынуждены томиться в неизвестности… Я самоубийца, ты некрещёная душа, которую не поминают живые, вот и ответ на все вопросы… Нам нет места ни здесь, ни там, в загробном мире. Мы ничто. А у «ничего» нет и не может быть никакой цели.

Он говорил очень медленно, делал длинные паузы между фразами, как будто совсем разучился общаться, или, уставший от своего бессмысленного существования, настолько впал в апатию, что вынужден выдавливать из себя слова.

— И что же, — нервно усмехнулся я, — мы до скончания веков будем «ничем»? Скитаться по миру, смотреть, как проходят целые эпохи без всякой надежды на-а… на упокоение, перерождение или вроде того?

Помолчав, то ли размышляя, то ли пытаясь заставить себя говорить, Игорь с неохотой протянул:

— Может и так… Как-то скрасить это существование нам может проводник — единственный живой, кто сможет нас увидеть. У него можно попросить принести что-нибудь на могилу… или просто поболтать. Когда одиноко.

— Моя «проводница» перестала меня видеть…

— Ты не должен был вмешиваться в её жизнь, — хмуро посмотрел на меня Игорь. — Ты видишь какой-то смысл в том, что произошло, когда она перестала поддерживать с тобой контакт?

— Для себя — нет, — честно признался я. — А вот душа её умершего отца обрела покой.

— Ты к этому причастен?

— Скорее, косвенно. Если бы она меня не увидела…

Игорь с нетерпением перебил меня:

— Ты влез в её жизнь, помог обрести покой совершенно постороннему для тебя мёртвому, но что получил от этого ты?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как ни пытался, придумать в свою защиту хоть какой-то аргумент я не смог, и Игоря опутало чувство собственной правоты.

— Помогать им нет никакого резона! Если кто-то и сможет тебя увидеть, если во всём мире у тебя будет хоть один проводник, ты должен получить от этого самую максимальную для себя выгоду. — Он кивнул на бутылку с вином. — Будешь им помогать, тебя тупо используют и забудут, а ты ещё и лишишься проводника и всего, что он может тебе дать.

— Так что же нам остаётся?!

Проявившаяся было в нём оживлённость потухла, как разряженный фонарь.

— Ничего. Выжимать из них подношения, хоть какой-то утешительный приз. И держаться друг друга, Никита. Теперь нас двое. Теперь наша участь существования в небытие должна стать… более сносной.

— Вот уж черта с два! — с жаром воскликнул я. — Я всю жизнь цеплялся за бессмысленное существование, и не собираюсь прозябать так до второго пришествия! Во всём этом должен быть какой-то смысл! Смерть чего-то хочет от нас, а ты, вместо того, чтобы хоть попытаться раскинуть мозгами, понять, разгадать её мотивы и что-то наконец сделать, опустил руки и жалуешься, как типичный раб системы. Зарплату урезали в два раза? Плохо, ну ладно. Заставили работать без выходных? Обидно, ну что ж! Ввели налог на воздух? Пожалуйста, нате, сволочи. И умереть нормально не дают? Надо быть пустым местом? Печально, ну что поделать, буду плыть по течению не тонущим куском, но даже и не попробую хоть что-то изменить!

Лицо Игоря отразило смесь недоумения и гнева. Он отрывисто процедил:

— А что ты намерен делать?

— Разобраться, найти ответ! Понять, почему я был возвращён, что должен сделать, и сделать это любой ценой…

— Ты хочешь пойти дальше? А что если там ещё хуже? — Игорь исказился в унылом страхе.

— Дальше севера не сошлют.

— Это тебе не шутки, Никита! А если она нас вернула из милосердия, из жалости? Вдруг нам суждено гореть в аду, а это наша лучшая участь, меньшее из двух зол!

— Смерть не ведает милосердия и жалости. А ад… Мы уже в нём, если ты до сих пор этого не понял. — Я решительно встал с кресла. — Не знаю, как ты, а я в нём гореть не собираюсь и намерен выбираться из этого дерьма.

Игорь долго осматривал меня обречёнными, потухшими глазами, после чего отвернул голову в сторону окна и пассивно произнёс:

— Запомни этот адрес, Никита. Пока один… коммерсант, — он процедил это слово с выраженным презрением, — с семьёй в длительном отпуске, я обитаю здесь.

Я расценил это, как прощание, и без сожалений направился в сторону выхода.

— Сколько уже времени тебя никто не видит! — не унимался Игорь. — Почему ты уверен, что именно сейчас что-то изменится? Оставь это, Никита, отбрось упрямство! Смирись с тем, что у тебя есть сейчас, и не делай хуже… Не надо рисковать.

В смятении я не двигался с места. Я буквально физически ощущал, как мою спину и затылок полосует умоляющий и немного злобный взгляд одинокого духа, что так просто смирился со своей участью и ждёт того же и от меня.

Я обернулся и тактично, хоть и безжалостно, отрезал:

— Я всё же рискну. А ты сиди тут и довольствуйся подачками.

И покинул его временное пристанище, невольно, против сознательного желания, прокрутив в голове точный адрес.

* * *

Снег прекратил валить с серого полотна неба, ветер постепенно стих. Я забрался в машину, собирающую на остановках попутчиков, и из центрального района доехал до родного Талнаха в более или менее комфортной обстановке. Повезло, что на единственное свободное место попутки не нашлось пассажира, иначе бы пришлось в буквальном смысле всю дорогу торчать из чьего-то тела. Автобусы и маршрутки были забиты до отказа. Будний день, все возвращаются домой с работы. Жизнь продолжается.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})