Либеральный лексикон - Ирина Борисовна Левонтина

class="p1">Такие «свободы», переходящие во вседозволенность и полное отсутствие каких бы то ни было ограничений, приводят к тому, что через какое-то время устанавливается тирания и от свободы как таковой ничего не остается, как это и случилось в России в 1917 и как об этом несколько раз писал Питирим Сорокин в «Заметках социолога»:

Республика не исключает сильной власти. У нас же не было почти никакой. Снесены были всяческие ограничения свобод. Установлены были такие пределы личных прав человека и гражданина, каких не знала ни одна страна. Принудительная основа общественного порядка заменена была основой, покоящейся на доброй воле, на полной свободе говорить, действовать и поступать, как кому заблагорассудится. [Трагедия революции]

Массовые аресты, повальные обыски, исключения из службы, самосуды и насилия, надзор и шпионство, ограничения свобод и роспуски дум, запреты и суровые угрозы, закрытия обществ и общин, все это, вплоть до лишения «виновных» хлебных карточек, практикуется новыми «властителями» с неограниченной щедростью. [О чем говорит террор большевиков]

Впрочем, это, по-видимому, универсальная черта любой революции. Снова процитируем «Заметки социолога» Питирима Сорокина – на этот раз о Французской революции:

Французская революция начала с декларации прав, с полноты свобод и неотъемлемых прав гражданина, кончила консульской конституцией и такими законами о личных правах, которые эти свободы оставляли почти лишь на бумаге. [Возможна ли в России реакция?]

Иногда непосредственный переход от неограниченной свободы к «худшей из тираний» формулируется как следствие некоего общего закона, как в наблюдении Глеба Нержина – персонажа романа Солженицына «В круге первом»:

Для математика в истории 17 года нет ничего неожиданного. Ведь тангенс при девяноста градусах, взмыв к бесконечности, тут же и рушится в пропасть минус бесконечности. Так и Россия, впервые взлетев к невиданной свободе, сейчас же и тут же оборвалась в худшую из тираний.

Итак, слово воля и его производные говорят об отсутствии привычных ограничений и каких бы то ни было норм и правил, тогда как слово свобода указывает на подчиненность нормам, правилам и ограничениям. Именно поэтому вольный перевод предполагает отсутствие ограничений, вытекающих из требования соответствия оригиналу, а свободное владение языком вовсе не предполагает игнорирования языковых норм и правил, а напротив, указывает на то, что субъект следует этим норма и правилам, и это не составляет для него труда: правила его не стесняют. Вольная жизнь в лесу предполагает отсутствие ограничений со стороны общества и необходимости следовать каким-либо законам, а жизнь в свободных странах ориентирована как раз на неуклонное следование законам.

В силу сказанного свобода может быть относительной. В частности, возможно высказывание: Им предоставлялась определенная свобода. Слово воля в таких контекстах невозможно. Поэтому именно в отношении свободы возникает вопрос о том, какие ограничения свободы представляются разумными.

Свобода и воля в советское и постсоветское время

Не останавливаясь отдельно на истории каждого из слов, входящих в словообразовательные гнезда с вершинами свобода и воля, обратим внимание на некоторые особенности семантического развития этих слов и их производных в советское и постсоветское время.

Слово свобода и его производные регулярно использовались в языке советской пропаганды, характеризуя «свободную» советскую жизнь. В конституции СССР образца 1936 (так называемой «Сталинской конституции») декларировалось, что всем «гражданам СССР гарантируется законом: а) свобода слова, б) свобода печати, в) свобода собраний и митингов, г) свобода уличных шествий и демонстраций» (статья 125); правда, указывалось, что эти гарантии даются «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя», и тем самым подразумевалось, что если власти решают, что использование указанных видов свободы не соответствует интересам трудящихся и не служит целям «укрепления социалистического строя», то «свобода» превращается в фикцию. Отдельная статья (124) была посвящена религиозной свободе, которая именовалась в ней «свободой совести». Статья заслуживает того, чтобы привести ее целиком:

В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами.

Примечательно, что статья признавала «свободу антирелигиозной пропаганды», но не свободу религиозной пропаганды; тем самым миссионерская деятельность с самого начала оказывалась вне закона.

Идеологическая конструкция «свобода в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя» восходила к известному тезису Ленина, согласно которому «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Соответственно, подчеркивалось, что осуществление «свободы» всегда происходит в чьих-то интересах и отличие «свободы» в СССР от свободы в западных странах состоит в том, что в СССР она осуществляется «в интересах трудящихся», а в так называемых «капиталистических», или «буржуазных», странах «в интересах кучки богачей». Когда речь шла о «капиталистических» странах, слово «свобода» часто ставилось в кавычки и/или сопровождалось эпитетом «буржуазный» или «буржуазно-демократический». Ср. примеры из «Национального корпуса русского языка»:

Германская буржуазия видела, что буржуазно-демократические свободы, сохранившиеся в Германии, могут сыграть с ней злую шутку, что рабочий класс может использовать эти свободы для развертывания революционного движения. Поэтому она решила, что для сохранения в Германии власти буржуазии есть только одно средство – уничтожить буржуазные свободы, свести к нулю парламент (рейхстаг) и установить террористическую буржуазно-националистическую диктатуру, способную подавить рабочий класс и найти себе базу среди реваншистски настроенных мелкобуржуазных масс. [История ВКП(б). Краткий курс (1938)]

Так называемая буржуазная «свобода» поистине является ничем не ограниченной свободой для разжиревшей ничтожной кучки богатеев. Это удобная ширма, за которую прячутся от взоров трудящихся их поработители – буржуазные дельцы, паразиты и тунеядцы. Буржуазная «свобода» для трудящихся означает смерть от голода, безработицу, жалкое прозябание в нищете. [обобщенный. За активную предвыборную пропаганду // «Наука и жизнь», 1950]

В том лишь и заключается их хваленая пригонка частей, что, рядом и взаимно дополняя друг друга, уживаются гангстер, защищающий его адвокат, фабрикант войны, христианский проповедник и бессовестный сочинитель, воспевающий эту романтику планктонного существования и воображаемые буржуазные свободы… [Л. М. Леонов. Русский лес (1950–1953)]

Столкнувшись с реальной жизнью Страны восходящего солнца, этим разрекламированным хваленым раем для богатых и бедных, с борьбой простого человека за свое существование, показывая лживость буржуазных «свобод», Рюрик Ивнев пишет роман «Остров отчаяния и надежд», рисуя тюрьму народов, из которой невозможно вырваться, едко высмеивая капиталистическую действительность Японии. [Н. Леонтьев. Проза поэта (1981)]

Подчеркивалось, что свобода в «буржуазном» понимании враждебна интересам трудящихся и потому неприемлема для советских людей:

Они хотят открыть форточку для буржуазной «свободы» печати, причём