Господи, сделай так… - Наум Ним

Шура Сорочкина была пышной культурной барышней в рыжем окрасе и училась заочно в институте культуры. Кроме того, она была дочерью еще более пышной и культурной Сорочкиной Софьи Борисовны, которая в нашем поселке наследственно руководила народным театром, организованным еще в 20-х годах ее отцом. Тогда театр был не народным, а простым драматическим коллективом и ставил пьесы еврейских писателей на их же еврейском идише, и уже по одному этому можно представить, какое поразительное засилье евреев испытывал наш поселок, пока война не установила их более справедливое соотношение с коренным населением, что и позволило переименовать театр в народный и ставить там пьесы прославленных белорусских драматургов.

Мы с друзьями никогда не были членами этого знаменитого коллектива, но в старших классах театральное закулисье манило нас своими резкими запахами, что только там и блуждали, сильно подпитывая наши и без того блудливые помыслы. Вполне может быть, например, что и для пламенного большевика Кирова, и для истрепанного всесоюзного старосты Калинина причина их самозабвенного увлечения артистками (и в частности, балеринами) была в том же будоражащем запахе, а не в том, что они были похотливыми козлами. Впрочем, причин могло быть и две…

Вокруг Шуры Сорочкиной постоянным плотным облаком висел этот запах грима, духов, пыли и перегретого тела.

Клавдяванна принюхалась, чихнула и приступила к дознанию, начав с национальности графа Льва Николаевича.

Домой Клавдяванна возвращалась в сильном беспокойстве. Она очередной раз убедилась, что верить докторам нельзя, пусть даже манерами они намного обходительнее, чем все остальные нехристи. Немецкий доктор давным-давно сманил ее дочурку, да так и сгинули оба неведомо куда, а этот зальет зенки и видеть не видит хворобу, которая гложет ее внучка. Конечно, за чужой щекой зуб не болит. “Совершенно здоров”!.. А граф этот — тоже здоров? Разве здоровый человек бросит жену, усадьбу, все нажитое добро, чтобы уйти мыкаться по чужим углам, где и помереть?.. А как и Мишка уйдет с хаты — куда ей, старой, деваться?..

С этого времени из нехитрых воспитательных приемов Мишкиной бабки напрочь исчезли тумаки с подзатыльниками и даже проклятия стали реже и тише. Мы смертельно завидовали и удивлялись, что Мешок не использует чудесную бабкину придурь в полный мах.

Примерно в эти же дни Мешок дал нам еще один повод для удивлений. Вдруг оказалось, что для всей поселковой живности, включая злючих собак, Мешок что отец родной (ну разве одни куры на него по-прежнему не обращали внимания, но что с них взять, с безмозглых?). Первым эту странность заметил Тимка. Стоило появиться Мешку, и потихоньку начинали собираться беспривязные собаки, лениво располагаясь возле (если Мешок был один, то поближе, а если с нами — повдалеке). Кошки безбоязно рассаживались по столбикам забора, если Мешок болтался рядом, и даже собаки, караулившие в это время свою долю внимания Мешка, на них не взгрызались, делая вид, что в упор их не видят, а стоило Мешку устроиться на скамейку или хоть на бревно, обязательно появлялась какая-нибудь мявчила, чтобы забраться к нему на колени. Да ладно бы только это — главное, что огромный Ингус Домового норовил быть рядом с Мешком, ввергая нас в завистливое восхищение, а Мешка — в испуг.

— Прямо дед Мазай, — восхитился Серега, отрываясь от игры в ножички.

— Это потому, что Мешок мяса больше не жрет, — предположил Тимка, принимая от Сереги ход в игре.

Мы осмотрели четвероногих Мешковых телохранителей, разлегшихся у соседского забора метрах в тридцати от нас.

— Да это случайно, — отнекнулся Мешок, с опаской поглядывая на поднявшего морду Ингуса.

— Давай проверим, — уперся Тимка.

Мы отряхнулись, прошли до переулка, свернули и устроились играть заново. Минут через двадцать вся псиная свора под водительством Ингуса протрусила мимо нас дальше по улице и разлеглась метрах в сорока.

— Теперь понял? — победно подытожил Тимка. — Если бы я мяса не жрал — они бы и за мной бегали, как бобики. Ничего хитрого.

— Не-е, — отмахнулся Серега, — тут дело в другом: в том, из-за чего Мешок мяса не ест. Вот из-за этого они его и считают своим.

— Из-за чего? — не уступал Тимка.

— Не знаю. Может, Мешок, как Маугли, одной с ними крови? Вот и они чувствуют…

— Так получается, что наш Мешок — немного животина, как эти псы?

— Наверно…

В этом предположении сквозила какая-то главная истина, но нас вполне удовлетворила его поверхностная правда — она странным образом утишала нашу зависть. Мешок краснел и отмалчивался, оказавшись в центре нашего внимания.

Игра расстроилась. Мы молчком мечтали о том, как бы каждый из нас распорядился такими замечательными способностями, которые Мешок разбазаривает попусту. А еще и бабка его ничем не ругает, а только вьется, не зная, как угодить…

Перебравшись в старшие классы и узнав о том, что такими же умениями, как у Мешка, обладал Домовой, мы даже предположили, что именно Домовой по-соседски стал настоящим отцом Мешка. Мы высчитывали вероятность этого, совмещали даты, прикидывали, когда Домовой вернулся из первой своей тюрьмы, проверяли, насколько Мешок похож на сына Домового, и даже сдуру начали устанавливать сходство Мешка с женой Домового, хотя это не имело никакого отношения к нашим подозрениям. Мешку об этих своих изысканиях мы не сказали ни слова и сами в них ни к чему не пришли. Может, и так, а может, этот талант свалился на Мешка совершенно случайно, как раньше — на Домового, и может даже быть, что, например, пес Домового Ингус каким-то образом передал Мешку способности своего несчастного хозяина.

А тогда наша игра в ножички закончилась совершенно неожиданно.

— Мешок, а давай ты отдрессируешь этих собак, как в цирке, — предложил Тимка. — Мы будем твои номера показывать за деньги. Денег огребем — кучу.

Мы так и эдак прокатали Тимкину идею и не нашли в ней никаких изъянов, но в мечты о будущих доходах и связанных с ними возможностях уже не погружались, хорошо помня, что пока все очень разумные Тимкины идеи обогащения заканчивались крахом и горечью утраченных мечтаний…

Первым делом мы отправились в библиотеку за каким-нибудь учебником по дрессировке. Библиотекарша Шура по случаю летнего дня была в цветастом сарафане с большим вырезом. Она млела в жаре, расслабленно облокотясь на высокий стол. Мы толкотались с другой стороны этого стола, вытягиваясь на цыпочки, чтобы лучше разглядеть, потому что разглядывать было что…

— На — изучай. — Серега протянул добытую книжку Мешку.

— Лучше ты… а мне расскажешь что и как.

Мы согласились, что так будет правильно, потому что Мешок пока что читал с трудом, и в это время единственным его чтением были сказки, которые мы с Серегой щедро отдали ему из своих домашних запасов исключительно по своей натуральной доброте, а совсем не потому, что мы уже выросли из этих детских книжек.

Мешок искренне полагал, что всякое сказочное волшебство вполне может быть самой взаправдашней реальностью (уж ему ли не знать!), и свято верил, что в сказках (да и в книгах вообще) написана чистая правда — только все это еще надо разгадать. Несколько раз он попытался поговорить с нами о прочитанных сказках, но мы отмахивались от его недоразвитых пониманий и советовали быстрее учиться читать не по складам, а по-настоящему, чтобы перейти на стоящие книги.

Помню, однажды Мешок сказал, что в незапамятливые времена…

— В незапамятные, — поправил Серега.

— Ну да… В общем, люди тогда были маленькие и такие уродливые, что отличить их от зверья не было никакой возможности.

— Откуда ты это узнал?

— Из книги про Красную Шапочку.

— Интересно, что бы ты узнал из книги про Мальчика-с-пальчика, — засмеялся Тимка. — Или из истории про почти мертвую царевну и семь мужиков-богатырей.

Мешок покраснел и расстроился.

— Ты, Мишка, не дуйся, — примирительно сказал Серега. — Может быть, наоборот: в те времена волки были здоровущие и очень похожие на людей…

На следующий день Серега принес ржавый обруч от бочки и целый карман рафинада, спертого им из приготовленных на самогон запасов.

— Давайте сначала обучим собак прыгать через обруч и ходить по бревну.

По Серегиным объяснениям, надо было показать собакам, что им делать, и каждый раз поощрять ласковым словом и куском сахара — в нашем случае Мешок должен был протащить пса через обруч, похвалить и угостить рафинадом. Потом еще и еще, пока псина не поймет, что от нее требуется.

— Все просто, а для Мешка — еще проще, — обрадовался Тимка. Он взялся руководить дрессировкой и Мешком и, забрав у Сереги сахар с обручем, скомандовал: — Пошли.

При нашем приближении Ингус встал, потянулся, издевательски зевнул и потрусил прочь, а вся стая — за ним. Мешок забрал у Тимки обруч и пошел к собакам один. Они поднялись с места, но не ушли, а сердечно приветствовали Мешка радостным кручением хвостов. Мешок поставил обруч перед Ингусом, и тот лениво прошел сквозь него. Потом Мешок приподнял обруч над землей — Ингус грациозно прыгнул. Этот же трюк Мешок запросто повторил с остальными псами.