Ассы – в массы - Миша Бастер

Н.О. Это просто была констатация того факта, который имел тогда место быть.

С.В. Художники поют свои картины. Была параллель с Velvet Underground – именно нью-йоркский вариант арт-музыки, не какой-либо другой.

Н.О. У нас не было претензии на какую-то музыкальную первичность, а от «современного искусства» была взята основа, что создание некоторого произведения означает рассказ некоторой истории. Историю можно рассказать визуальными средствами, главное, чтоб была история. Какой материал для передачи этой истории – не настолько принципиально. Принципиально было то, что материал тоже важен, потому что материал должен резонировать с социальным пространством. И в это время резонирующим материалом была рок-музыка и вся эта мифология вокруг нее. Мы просто использовали этот материал. Точно так же, как это делал Курехин в Ленинграде, используя художников и музыкантов сообща.

Мы ездили однажды в качестве художников на «Поп-механику» с Никитой, там был перформанс. Случился очень смешной скандал. Африка где-то стырил холщовый занавес, который все должны были расписывать. А красочек нам выдали с гулькин нос. Понятно, что мы приехали эдакие московские, которые работают в материале. А там какие-то символические жесты, но главное – это мелкая фарцовка, что все заранее расписано. И в какой-то момент я чувствую, что все красочки – того, кончились. А «шоу маст гоу он», и ничего не происходит. Тут я нашел какие-то ножницы и стал этот задник разрезать. И вырезать дырки какие-то, и с точки зрения шоу, нормально получилось. И только потом я услышал, что был жуткий скандал, потому что Африка все заочно продал, а мы все порезали. Но Сергей оперативно поменял стратегию и стал продавать кусочки. По частям. Зато на этой «Поп-механике» мы познакомились с Сережей Волковым, который тогда был видеооператором и курсы во ВГИКе посещал. После чего он стал художником.

С.В. Я пересекался больше с питерскими ребятами – с «Аукцыоном», с Болуческим, с Курехиным. У меня был друг, тоже художник, замечательный человек, к сожалению, уже умер, Андрей Иваныч Самохин, который писал тексты с моментов «Колдунчиков», – вот через него я познакомился с Булыческим, ближайшим другом Сережи Курехина. И я отправился впервые в Питер просто с желанием познакомиться с Майком. Поехали к Майку в квартиру, которая оказалась совершенным пеналом. Коридор и дальше фанерная комнатка. Вышла очень суровая его жена, потому что от песен Рыженко ребенок Майка начинал плакать. Несколько раз подряд я не мог увидеть Невы, мое тело все время куда-то провозили. Как Веничка Ерофеев, который все время проезжал мимо Красной площади. Я помню, в какие-то обводные каналы падали, а Неву я так и не видел. Первое знакомство состоялось с «Аукцыоном», Майком Науменко, Курехиным.

«Поп-механику» я в первый раз увидел со «Странными Играми» на Каширке, и они меня впечатлили. Такие все в очочках. После этого дико захотелось познакомиться. А потом получилось, что в Питер я попал в самое пекло, сразу на день рожденья Саши Титова (басист «Аквариума» – ред.), куда Гребенщиков принес, тоже додумался, двух котят! Одного из них я забрал с собой и уже в поезде попросил у женщины тени и раскрасил его в синий и зеленый. А Сереже Курехину как раз нужны были новые впечатления, ему рассказали о Кате Филипповой, и он дико ею заинтересовался. До показа в доме мод на Кузнецком ее «Коррозия Металла» привлекала, тогда она с Боровом общалась, там девушки в таких суровых костюмах и фуражках ходили со свечками по сцене. Это потом попало и на «Поп-механику», и в фильм Алексея Учителя «Рок». Курехин пригласил Катю показать шоу моделей у себя. Были Митьки еще в тельняшках. И Сережа просто наехал на Катю: «Что тебе нужно? Хочешь удовольствий, хочешь впечатлений? Давай все это устроим!» Катя, конечно, повелась и на следующую «механику» меня уже не позвали: она поехала сама по себе, а я поехал с Булычевским, тайно от Кати. Там мы встретились в зале, она уже подружилась с Каспаряном и Густавом, тонким и классным. А Сережа бегал по всем комнатам и ловил людей, выпивающих водку. В наушниках от шума, в которых долбят асфальт. Отлавливал алкоголиков и командовал. После этого они в смерть разругались с Булычевским. Я все это дела застал на пике, в 1987-м году, а после этого, на мой взгляд, все стало затухать. Уже было не так интересно, и все ездили в Москву для того, чтобы просто куражиться. А потом, когда уже «Возвышенность» была, мы почти ни с кем и не общались. Рома Суслов («Вежливый Отказ» – ред.) был единственный человек, с которым мы вот иногда пересекались.

М.Б. А что касаемо березового костюма? Березовая тема… Практически в тот же момент в восьмидесятых берёзовый костюм появился у кого-то из «Аукциона». Миллер, возможно, руку приложил, поскольку занимался их сценическим имиджем. У Гора Чахала был березовый костюм, фотография которого попала на обложку «Театральной жизни»…

Н.О. У них были связи, через перформансы. Катя с Гором были ближе к театру. Я от театра уже давно держался подальше. Здесь есть две составляющие. Одна – это предыстория, переживания по поводу берез. Дело в том, что в 80-м году мы с одним моим другом, Мишей Сухотиным, сбежали из Москвы перед Олимпиадой-80 в Новгородскую область, зарабатывать деньги летом. Это называлось «Санитарная прочистка леса». Были наемными лесниками. И наша работа заключалась в том, что мы в течение месяца прочищали березовую рощу. Абсолютно заросшую. Сколько мы тогда берез нарубили, я уже не помню. В общем, это состояние, серьёзное погружение: жили в лесу, его же и рубили. Это мое базовое ощущение бесконечного пространства – можно было рубить все, что меньше двенадцати сантиметров: считалось, что это сорняк и мешает расти тому, что больше двенадцати сантиметров. Оказалось, что красивые березовые рощи моим трудом и получаются.

Потом, уже много лет спустя, когда начиналась «СВ», вот как раз на первом концерте, я одел белую кофту с черными зигзагами. Ньювейверская раскраска, черно-белая. Мне она очень понравилась. И тогда было очень модно все флуоресцентное и контрастное, а здесь такое классное. Позже я на эту штуку посмотрел и вспомнил, что у меня есть доставшийся от подружки её женский костюм, то есть брюки и пиджак, белого цвета. Она была такая худенькая девушка, я тоже такой. Примерил, смотрю, нормально. В общем, я раскрасил его акриловыми красками. Сначала я хотел раскрасить именно зигзагами. Начал красить, смотрю – у меня береза получилась. Я тут понял, что так оно и есть. Раскрасил, выступил на первом концерте, оно как-то и приросло. А потом думаю, надо картинку нарисовать. Нарисовал картинку: белые вертикали и черные горизонтали. Небольшая такая на кривом картоне. И вот она первый раз была на первой выставке КЛАВы. Над дверью высоко висела. Пришел Илья Кабаков, и она его сильно впечатлила, и тут до меня дошло… Вот моя история. С тех пор много лет как эта тема выплывает. Потому, что есть еще то самое юношеское переживание.

М.Б. В Доме Медика состоялся второй концерт группы.

С.В. Это мероприятие в Доме Медиков организовывал Троицкий, и все это называлось «Лекция (поскольку медиков) о вреде наркомании в молодежной среде». Это было официальное название мероприятия. А наша роль была – как бы танцы после лекции. Собралась молодёжная среда, прошла лекция. А потом наступила неофициальная часть, начавшаяся с цитат Канта, где Сергей Ануфриев, подключившийся к нашей деятельности, произвел впечатление куда большее.

Н.О. Мы уже подготовились и написали репертуар. В полной панике мы этот репертуар выдавливали. Оттуда появились песни на стихи «Мухоморов». Потому что срочно все надо было. Так появилась песня «Девушка-кондитер», с текстом из сборника «Мухоморов». Часть текста по-немецки тогда вышла почему-то. И Свен, выйдя на сцену и не помня часть текста, читал его из книжки. Еще не было «Медгерменевтики», но был Ануфриев Сережа.

Художник из Одессы, который приехал в Москву и привез с собой всю свою одесскую тусовку, таким образом сразу став в Москве активным действующим персонажем и мостом к этой мощной брутальной тусовке. Началось, естественно, все на Фурманном переулке… Но, как всегда, все закончилось наркотиками. Хотя, может, и не закончилось…

С.В. Сергей был как удав. Он завораживал людей, потому что когда он начинал говорить, все замолкали и продолжали до последнего слова его слушать. Вся эта одесская тусовка, конечно, взбодрила московское болото. Как свежий морской ветерок… Все его художественные персонажи, были настолько мощные и инородные… уже в каком-то юном возрасте они проскочили уровень галерей и вышли на уровень музеев. Но вот, к сожалению, чего-то тогда им не хватило. Помню, как Сергей кусковой сахар в Берлине на выставку искал. Ему тогда привезли миниатюрные детские кроватки, которые стояли на столе. Была одна работа «Гастарбайтеры»: автомобильчики в косыночках, а вторая – «Сахарный диабет». И для нее не хватало сахара кускового. И никто не знал, куда в Берлине идти за кусковым сахаром, но через Сергея буквально все заболели этой темой и, в конце концов, нашли. А работа была такой, что каждая кроватка стояла каждой ножкой на кусочке сахара. Появился в «СВ» Сережа представлять все это дело. Он и представлял.