Игра в «Городки» - Юрий Николаевич Стоянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Показала она подарок нашим актрисам. Окружили ее женщины, стали рассматривать цацки. И у каждой, откуда ни возьмись, в глазу по окуляру — рабочему инструменту всех часовщиков и ювелиров. Жуткое зрелище! Начались комментарии и приговоры:
— Люда, смотри, здесь на камне — скол.
— Люда, а вот на оправе — царапина.
— Да… одно слово — Индия.
— Владик сошел с ума!
— А вот здесь вообще камушка не хватает.
— Но в принципе — ничего, симпатичная вещица…
Короче говоря, порадовались за подругу.
Расстроились Стржельчики. Еще бы, истратили на этот гарнитур половину суточных!
В театре в ту пору существовала странная уверенность в том, что я знаю английский. (Им владела моя жена, работавшая в литературной части БДТ, и, вероятно, в труппе полагали, что знание иностранного языка передается мне просто половым путем.) Познания мои были на уровне «вот сайз? вот прайс?» — то есть «какой размер?» и «сколько стоит?». Наслушавшись в свое время «Голоса Америки», я нахватался интонаций и ловко пародировал ведущих радиопрограмм. Этого хватило для укрепления мифа. Вот почему Владислав Игнатьевич в трудную минуту решил заручиться моей поддержкой:
— Котенок (это было его любимое обращение, и звучало оно в его устах как «коченок»), помоги, родной!
«Родной» — еще одно любимое его обращение.
— Что случилось, Владислав Игнатьич?
— Понимаешь, котенок, хотел сделать Людочке подарок, но одна дрянь в чалме всучила мне говно. Ты прекрасно знаешь английский, мой родной. Помоги.
Говорил Владислав Игнатьевич всегда чуть нараспев, растягивая гласные, и слегка в нос, с французским прононсом. Поэтому даже то слово, которым он обозвал покупку, звучало в его устах как нечто аристократическое. Если тема разговора была волнующей, он весь отдавался вдохновению: по-актерски начинал сам себя «заводить», распалять, сгущать краски, идя на поводу у своего недюжинного темперамента. И ты уже не понимал, что это — монолог короля Лира или просьба сходить вместе в магазин.
В данном случае речь все-таки шла о магазине.
— Котенок, мы возьмем моторикшу и поедем к этой сволочи. Я его уничтожу, мой родной! Никаких обменов! Пусть вернет мои деньги! Переведешь на английский все, что я скажу этому говну, котенок! Их испортили русские, понимаешь? Наплыв скобарей из Союза! Этот горбачевский фестиваль развратил эту страну, мой родной! При англичанах этого не было, да, котенок?
— Не помню, Владислав Игнатьич.
— Я сейчас пообедаю с Людочкой. Потом я посплю. Потом мы возьмем моторикшу и разнесем эту лавку!
— Можно взять велорикшу, это дешевле.
— Если мы втроем сядем, он сдохнет через десять метров, котенок! Только моторикша, мой родной!
Через два часа, еле уместившись в тесной кабинке моторикши, мы отправились в «Яшма плэйс» — крупный торговый центр.
По дороге я прочитал визитку продавца — Радж Сигх.
В руке у меня был чек на ювелирный гарнитур. Цена 3333 рупии. Всю дорогу молчали. Затишье перед бурей.
Я все же попросил В. И. предоставить все дело мне, по возможности не вмешиваться и молчать.
— Договорились?
— Конечно, договорились, мой родной!
Входим в небольшой магазин. Из десятков таких павильонов и состоит «Яшма плэйс». У прилавка стоит маленький человек в чалме. Глаза — хитрые, физиономия — злая.
Да, думаю, этого голыми руками не возьмешь. Владислав Игнатьевич надел очки, заглянул в визитную карточку.
— Мистер Радж Сигх? — начал он с достоинством английского колонизатора, уважающего местное население.
— Ес, сэра, Радж Сигх. Дружба — Горбачев — перестройка — фестиваль — карашо!
Индус выдал всю порцию своих знаний русского. И сложил ладони на груди в благодарственно-молитвенном жесте.
Не успел я и рта раскрыть, как В.И. напустился на индуса:
— Что же ты делаешь вид, что меня не узнаешь?! А? Люля, как тебе это нравится? Ты меня не помнишь? Это я, я, я — тот самый русский мудак, которому ты всучил вчера это говно в золотой оправе!
И пошел, и пошел! Никаких тебе «котят» и «моих родных». Этого я больше всего и боялся. Монолог Сальери из финала первого акта спектакля «Амадеус» продолжался:
— Забирай свое цыганское барахло! Где мои деньги? Где мои мани?
Радж Сигх пододвинул к себе коробочку с украшениями и спокойно с улыбочкой начал:
— Ноу мани. Мани — ноу. Онли ченч. Онли фор ю ай давай зис!
И протянул нам другую коробочку.
В. И. повернулся ко мне:
— Что он сказал, котенок?
— Сказал, денег не даст. Предлагает это.
И понеслось по новой:
— Это ты наденешь на себя, когда в гроб будешь ложиться! И поплывешь в этом по Гангу! Понял? Понял? Требую мани! Мани!
А индус бубнит свое:
— Ноу мани. Онли ченч.
Людмила Павловна, до этого молчавшая, корректно отодвинула мужа рукой:
— Владик, дай я скажу.
Она долго с укоризной смотрела на торговца, давая понять, что потрясена его поведением. Она покачала головой из стороны в сторону, как это делают педагоги с большим стажем работы, и, с паузой после каждого слова, тихо проговорила:
— Как вам не стыдно…
После таких слов, произнесенных с такой интонацией, ученики обычно опускают головы, начинают плакать, и правда всплывает наружу.
А индус только улыбается и разводит руками. Людмила Павловна продолжает:
— Вы же видели, что я вчера была без очков! Что я плохо видела! — И опять коронное: — Как вам не стыдно!
Забыли милые мои соотечественники, что они не в ленинградском Гостином Дворе и что этот тип в чалме никогда не видел ни спектакля «Ханума», ни фильма «Адъютант его превосходительства». А поскольку в роли адъютанта его превосходительства сегодня выступал я, мне пора было выйти на авансцену. Тем более, что я не мог больше выносить издевательства над дорогими мне людьми.
— Хау мач зис? — строго спросил я, указывая на камни преткновения.
Хозяин с интересом посмотрел на меня и радостно выдохнул. Ну как бы дал понять, что наконец появился человек, с которым можно объясниться. Произношение у нас с ним было одинаковое.
— Фор оль пипл ин оль волд зис комлект кост — фо таузен сри хандрид сёти сри. Онли фор май совиет френд (дружба — Горбачев — перестройка — фестиваль!) — сритаузен сри хандрид сёти сри!
Владислав Игнатьевич не понял, что многократно произнесенное слово «сри» — это числительное, а не глагол, и решил, что нас в очередной раз обидели.
— Что
